Как блудный муж по грибы ходил

– Ну и как тебе человечинка? – спросил Башмаков Каракозина.

– Дерьмо!

На следующий день госпитализированный в кремлевскую больницу Р2Д2 отрекся от престола «в связи с пошатнувшимся здоровьем и необходимостью закончить научную монографию». Срочно созвали общее собрание, чтобы по новомодному поветрию выбрать директора. Кандидатов было двое – Докукин и Каракозин, но Рыцарь Джедай после двухчасовой беседы в горкоме партии отказался.

В своей тронной речи Докукин пообещал, что скоро у каждого сотрудника НПО «Старт» будет на даче по три холодильника, а для начала – в альдебаранском буфете появится свежее пиво.

Народ заликовал.

Каракозину многоопытный Докукин великодушно предложил организовать и возглавить Комитет научных работников в поддержку перестройки и ускорения (КНРППУ). После этого Джедай совершенно забросил работу и даже обивку дверей, редко появлялся в лаборатории, организовывая митинги, собрания, шествия.

Однажды он зазвал Башмакова на заседание политсовета Краснопролетарского Народного фронта. Когда вечером они подошли к обсаженному голубыми елями белоснежному зданию райкома, на ступеньках уже толпились несколько неважно одетых молодых людей. Один из них, одетый чуть опрятнее других и похожий на хмурого, начитавшегося взрослых книжек ребенка, опирался на металлический костыль.

– Верстакович, председатель политсовета фронта, – представился он и значительно пожал Башмакову руку. – Кандидат исторических наук.

– Башмаков, начальник отдела… Кандидат технических наук.

– Хорошо, что вы с нами! – строго похвалил Верстакович и пытливо поглядел в глаза Олегу Трудовичу. – Техническая интеллигенция – движущая сила нашей революции. Рабочий класс куплен или спился. Крестьянство деморализовано и генетически ослаблено. Гуманитарии отравлены марксистской идеологией. Остаетесь вы – техническая интеллигенция.

– Олег Трудович и в райкоме работал! – гордо наябедничал Каракозин.

– Замечательно. Нам очень нужны люди, знающие аппарат! Мы не имеем права на ошибку. Сапер обязан знать устройство мины, которую собирается обезвредить…

Тем временем по ступенькам спустился маленький лысый юноша в затертой курточке. В глазах его стояли слезы, а губы тряслись:

– Ну вот…

– В чем дело? – Верстакович нахмурил детские брови.

– В комнате, которую нам обещали, занятия!

– Какие еще занятия?

– Кружок кройки и шитья…

– Ах вот, значит, как! – Председатель Народного фронта от волнения стал грызть ногти. – Этого следовало ожидать. Идет борьба! Номенклатура без боя не уйдет. Завтра же утром буду звонить в горком партии! А сегодня… сегодня проведем совет прямо здесь!

Верстакович указал костылем на лавочки, расставленные вокруг ухоженной клумбы, по которой алыми цветами была высажена надпись: «Слава КПСС!» Посредине клумбы высилась давно не мытая ленинская голова на мускулистой борцовской шее. Вождь строго и проницательно смотрел вдаль, не замечая возмутительной надписи, сделанной синей аэрозольной краской на гранитном пьедестале: «Коммуняки – бяки!»

Башмаков вспомнил почему-то, как однажды сурового Чеботарева во время торжественного митинга внезапно ознаменовал голубь, наклевавшийся, вероятно, чего-то несвежего. Но краснопролетарский лидер, не заметив, продолжал вдохновенно ораторствовать, а слушатели едва удерживались от смеха. Вдруг Чеботарев ввернул в свою речь какую-то чугунную трибунную шутку – и народ зашелся в таком надрывном нескончаемом хохоте, что первый секретарь даже победительно обернулся к свите – мол, знай наших. Потом свита долго трусила указать не остывшему еще от митинговой вдохновенности Федору Федоровичу на досадный голубиный аксельбант. Выручила райкомовская старушка-уборщица. Завидев первого секретаря, она всплеснула руками:

– Чтой-то ты, Федор Федорович, сегодня какой-то у нас закаканный!

Взбешенный Чеботарев исписал потом половину своей знаменитой зеленой книжки.

– Значит, здесь и засядем, – повторил Верстакович и добавил, указуя на лысого юношу: – Будешь сегодня протокол вести!

– Кажется, дождь собирается, – заметил Джедай, дурашливостью скрывая некоторую свою неловкость перед Башмаковым.

– Может, ко мне в котельную? – гостеприимно предложил лысый юноша. – У меня там тепло. Картошечки пожарим…

– Лучше ко мне, – вмешался другой активист Народного фронта, седобородый дядька в стройотрядовской штормовке и кедах. – Жена будет рада! Но у меня можно только на кухне и тихонько, а то ребенка надо укладывать…

– Что ж, попробуем разбудить Россию, не разбудив твоего ребенка! – отечески улыбнулся Верстакович.

На кухню к бородачу Башмаков, конечно, не поехал, сославшись на неотложные дела и заверив, что со следующего раза он решительно вольется в ряды Народного фронта и отдаст все свои силы общему делу. На другой день Олег Трудович спросил Джедая:

– Где ты взял этих козлов?

– А в революции всегда бывают только козлы и бараны. Выбирай!

– Отстань!

Но Каракозин не отстал. Он пребывал в состоянии организационного неистовства – разбил сотрудников «Альдебарана» на пятерки, и в случае очередного наступления агрессивно-послушного большинства на демократию можно было в течение часа собрать целую колонну демонстрантов с транспарантами, трехцветными флагами и плакатами. Отказаться от участия в митинге или шествии было неприлично и даже невозможно.

– Олег Тихосапович, отсидеться в окопах не удастся! Идет борьба! – весело предупреждал Джедай.

Отсидеться в окопах не смогли даже Докукин и Волобуев-Герке. Они-то обычно и шли впереди колонны альдебаранов, взявшись под ручку и приветливо раскланиваясь с другими колонновожатыми, которых прежде встречали на бюро райкома, ученых советах и в министерстве.

За Башмаковым закрепили фанерный транспарант с надписью, сочиненной все тем же неугомонным Каракозиным:

– Куда ты мчишься, птица-тройка,Звеня старинным бубенцом?– Лечу в социализм, но толькоЧтоб с человеческим лицом!

Собирались обычно у метро «Киевская». Ожидая сигнала к началу движения и разбившись на группки, люди спорили о том, продался Горбачев партократам или не продался, ездит Ельцин на городском автобусе или не ездит. Однажды толпу потрясла чудовищная весть, что где-то на улице Горького райкомовскую «Волгу» ударили в задний бампер – багажник раскрылся, а там…

– Что? – похолодел Башмаков, предчувствуя труп кого-то из прорабов перестройки – Егора Яковлева или Гавриила Попова.

– Колбаса! Килограмм сто! А в магазинах шаром покати! Вот гниды райкомовские!