Как богатыри на Москву ходили
Шрифт:
и разогнул в печурке аршинные.
Затрещала печь, ходуном пошла.
Тут нелёгкая птичку принесла.
Глянул сокол, тако дело,
в рот водицы набрал смело
ни много ни мало, а бочечку стопудовую —
бабки Ёжкину воду столовую.
Подлетел к баньке да вылил в трубу
всю до капли воду ту.
Потухла печка, погас огонь,
вывалились богатырешки вон:
выкатились и лежат,
подниматься по-прежнему не хотят.
А баба старая
от расстройства стала зла:
нет у ней силы – истратила,
на воинов всю потратила.
Плюнула и сквозь землю-сыру провалилась,
в самый тьмущий ад опустилась:
пошла силу у чёрта выпрашивать.
А сокол ясный не спрашивал
у Настеньки разрешения,
он тоже сквозь землю и время
метнулся стрелою в ад:
– Наши в огне не горят! —
и следом за бабушкой в самое смердово зло,
в бесстрашный бой «кто кого»?
Тем временем в баньке у Ёжки
не красные девы-матрёшки
парятся, песни поют,
а воеводушки воду пьют:
сильные, могучие богатыри
не в ратном бою полегли,
а от яда спят вечным сном.
И мы б не узнали о том,
да Потык богатырь-гора
не испил он яду до дна,
а поэтому пошевелился,
поднялся, пошёл, расходился,
раскидал злую печь на кусочки,
поплакал над братьями, ночью
собрался их хоронить.
– Не спеши им могилы рыть! —
пташка синичка сказала
и в ухо Михайлушке зашептала. —
Там у бабы Яги в светлице,
стоит чан, в нём живая водица;
только воду ту сторожит
чёрный кот, он на чане спит.
И пошёл Потык в светлую горницу,
нашёл чан, на нём кот коробится —
когти вывалил и шипит.
Михаил ему говорит:
– Ах, ты кот-коток,
шёл бы ты на лоток,
мне водица нужна живая,
дай-ка я её начерпаю.
А Чернушка кот-коток
прищурил хитро свой глазок
да говорит: «Мур-мур, мур-мур,
люб мне твой Илюша Мур,
и поэтому сему
я отдам тебе воду,
но с условием одним —
Ёжку вместе победим.
А как? Узнаешь позже.
Бери что нам не гоже!»
Ай да набрал Потык воды,
сощурив глаз (нет два, нет три),
и пошёл к дружинушке своей.
– Воду в рот им, не жалей! —
птичка синичка трещала.
И о чудо, дружинушка оживала.
Но что же там в страшном аду?
Бабка Ёжка схватила метлу
и летит прямо к центру земли,
туда, где огонь развели
черти с чертенятами
рогатыми, патлатыми.
А
ясный сокол несётся вдогонку!Старушка приметила гонку
да стрелой калёной помчалась.
И с кем бы она ни встречалась
на своём мимолётном пути,
успевала всем бошки снести!
Наконец, у котла приземлилась,
долго в костёр материлась
да чёрта звала лохматого.
И его, конечно же, матами!
Вышел чёрт да спрашивает:
– Чего ты не накрашена?
Спохватилась тут Ягуся,
обернулась девкой Дусей.
– Так лучше? – и глаз скашивает.
– Да, вечность нас изнашивает, —
бес вздохнул и лоб потёр. —
Тебя чего принёс то чёрт?
Дуся льстивенько сказала:
– Я без силушки осталась,
дай мне силушку, дружок!
Чёрт открыл в груди замок,
вынул силу и подал:
– Евдокиюшке б я дал
даже сердце и себя.
Бери силу, вон пошла!
Дуська силушку схватила,
на себя вмиг нацепила
и давай расти, расти!
Выросла из-под земли
такой могучей,
как грозная туча.
И стало ей тяжко —
палец распух у бедняжки,
а на пальце кольцо Алешкино.
Топнула Дусенька ножками,
нож достала булатный,
отрезала палец и сразу
в бабушку превратилась,
в маленькую такую. Забилась
под ракитовый кусток,
потому как соколок
уже клевал её в темечко.
И подобрав колечко,
к хозяйке полетел своей
мимо лесов, мимо полей.
Ну, а бабушка Яга
тихо в дом к себе пошла
новые козни обдумывать,
чинить баньку, подкарауливать
новых русских богатырей.
А кот-коточек, котофей
сбежал от бабкиных костей
прямо в лес, лес, лес, лес —
ловить мышей да их есть.
Вот и сокол-соколок
колечко лихо доволок,
опустился на окно:
– Тук-тук! – в горенке темно.
Хозяйка плачет и рыдает,
своего мужа поминает.
– Ты не плачь, не горюй, жена,
жив, здоров твой муж! На, проверь сама, —
кинул на пол соколик колечко,
покатилось оно за печку.
Полезла Настя его доставать,
а там блюдечко. Надо брать.
Схватила девица блюдце,
протёрла тряпочкой. Тут-то
и показало оно Алешку.
Жив, здоров, с друзьями и кошкой
бредут по лесу куда-то,
лошадей потеряв. Ай, ладно.
– Ах, вы сильные русские богатыри!
Недалеко ль до горя, до беды?