Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота
Шрифт:
После пленума в Москве в Серебряном Бору провели совещание первых секретарей райкомов партии — объясняли им, что означает реформа.
Редактор «Вечерней Москвы» Виталий Сырокомский пометил в записной книжке:
«Лев Маркович Гатовский, член-корреспондент Академии наук, главный редактор журнала «Вопросы экономики». Причина многих наших недостатков — в неправильном использовании экономических законов социализма. Создаваемый экономический механизм гарантирует нас от волюнтаризма как сверху, так и снизу — на предприятиях. Создается система неотвратимости таких факторов, как план, прибыль, хозрасчет и тому подобное, чтобы дело зависело не
Игорь Яковлевич Бирман, профессор Института имени Г. В. Плеханова. Это третья по значению реформа за сорок восемь лет советской власти. Первая — НЭП, вторая — это 1929–1931 годы. В нынешней главное — переход от административных методов управления к экономическим. Если бы действовали экономические методы, картина была бы другая. Предприятия вынуждены скрывать свои резервы в ходе составления плана — вот главная беда, порожденная административными методами. У нас нет компетентных финансистов и экономистов. Каждое пятое предприятие СССР — планово-убыточное».
Лев Гатовский вскоре станет директором Института экономики Академии наук СССР. Игорь Бирман через девять лет, увидев, что никакие реформы не получаются, отчаявшись, эмигрирует в США…
Первых секретарей инструктировал хозяин Москвы Николай Егорычев:
«Не все так просто, как кажется. Многие воспринимают однобоко — новая система принесет рост зарплаты. Очень опасно: как бы мы не наобещали лишнего. Нужно подчеркивать: всего этого можно добиться только трудом каждого — путем повышения производительности труда, развития инициативы. Теперь снимаются все преграды.
Провал у нас или нет? Как правильно понимать принятые решения? Тогда ссылались на Ленина и теперь ссылаются. Есть люди, готовые все очернить, перечеркнуть совнархозы. А они имели положительные стороны. Не надо все валить на Хрущева: не он один доказывал необходимость СНХ — огромные встречные перевозки, ведомственные барьеры, слабая связь с местными партийными органами, бюрократизм и рогатки. И мы все тогда искренне поддержали переход на территориальную систему, видя в ней спасение от всех этих недостатков. Не случайно темпы роста первые год-два составили 12 процентов: недостатки старой системы были устранены, а новой еще не проявились. А потом органические минусы новой системы стали проявляться все острее.
Сочетание новой системы планирования и управления дает возможность использовать все лучшее и пойти дальше. Это не возврат к старому. Кто будет работать по-старому — того жизнь выбросит из седла».
2 ноября 1965 года ЦК КПСС и Совет министров приняли постановление «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства». Так начались реформы, которые в результате политической борьбы оказались не хрущевскими, а косыгинскими.
Новые идеи дали толчок развитию экономики. Выросли и объем производства, и производительность труда. Восьмая пятилетка считается удачной.
Сторонники перемен поддержали реформы, видя в них возможность двинуть страну вперед. Догматики критиковали реформы, считая, что ориентироваться на прибыль, на товарно-денежные отношения в принципе вредно и опасно. Это бьет по плановому характеру экономики и ведет к падению дисциплины, росту цен и инфляции.
На Старой площади заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК Анатолий Григорьевич Егоров предупреждал главных редакторов:
— Враги клевещут, будто в СССР берут на вооружение капиталистические методы. А мы
молчим. По каким направлениям они выступают — изучить. И бить.В аппарате реформу тихо бойкотировали, боясь, что расширение прав предприятий сократит власть чиновника. Импульс обновления быстро угас, реформа стала затухать. Попытка серьезно изменить положение дел в экономике не увенчалась успехом.
Почему? Обычно говорят, что косыгинской реформе помешала политика: Брежнев ревновал. Немногословный и сдержанный Косыгин нравился людям. Брежнев завидовал его популярности.
Личные отношения у генерального секретаря и председателя Совета министров и в самом деле не сложились, потому что уж слишком разные они были люди и по интеллектуальному развитию, и по характеру.
И своего недовольства Косыгиным Леонид Ильич не скрывал. Одному из членов политбюро жаловался:
— Чувствую сопротивление со стороны Госплана в вопросах развития сельского хозяйства страны. Это влияние Косыгина. Он не понимает сельского хозяйства, не разбирается в нем.
Тем не менее Брежнев и Косыгин проработали вместе шестнадцать лет. Леонид Ильич понимал, что в оппозицию к нему Алексей Николаевич не станет. А вот освобождение Косыгина от должности ничего бы Брежневу не принесло. Не было в политбюро другого человека, который так знал механизм советской экономики, как председатель Совета министров.
Реформа, начатая в 1965 году, провалилась, потому что носила частичный характер и не могла изменить ситуацию в экономике. Никто не желал отказаться от принудительного планирования, от нелепой системы ценообразования, что делало экономику неэффективной. Мысль о рынке казалась преступной.
Во время работы над реформой сотрудники Госплана подвергались своего рода моральному террору. Василий Матвеевич Иванченко, руководитель Отдела новых методов планирования и экономического стимулирования, вспоминал: «В Госплане говорили: пережили хрущевские перестройки и эту реформу переживем. Меня и моих коллег по отделу именовали «рыночниками», «нэповцами», «душителями плановой системы» и в лицо отпускали такие шутки: «Как, Василий Матвеевич, ты еще работаешь? А слух был, что тебя арестовали!»
Косыгинскую реформу скручивали те, кто усмотрел в экономических преобразованиях угрозу политической стабильности строя, считает Николай Иванович Рыжков, потому что демократизация экономики неизбежно влекла за собой демократизацию всего общества.
А само по себе повышение цен в нерыночной экономике ничего не меняло. Прибыль можно получить путем увеличения количества и качества продукции, а можно просто повысить цены. Директора пошли, естественно, по второму пути. Главным показателем был объем реализованной продукции в рублях. Если удавалось просто объявить свой товар более дорогим, прибыль росла. В ситуации, когда отсутствовала конкуренция, это было проще всего. У покупателя выбора-то не было. Количество и качество товаров осталось прежним, только цена росла.
Предприятия, которые получили самостоятельность, не стали работать эффективнее. Они смещали ассортимент в сторону более дорогих товаров, а по цифрам получался рост производства. В девятой пятилетке половина средств от товарооборота достигалась за счет ухудшения качества и скрытого повышения цен.
В рыночной экономике ценовой механизм обеспечивает согласованность: товары получают те, кто платит рыночную цену. А в советской — цены устанавливались сверху. Чтобы формально получать прибыль, цены безбожно завышали.