Как бы в тусклом стекле

Однако, заговорив о фотографии, египтолог сделал паузу. Нам показалось, что он посерьезнел и, словно не желая окончательно подавить нас своими доводами, дал возможность хоть как-то прийти в себя.

— Я упомянул фотографию и тут же вспомнил об одном происшествии, которому так и не нашел объяснения, — добавил он.

Мы пустились в уговоры. Ему, кажется, не хотелось рассказывать, но в интересах справедливости он поведал нам о случае, вступавшем в странное противоречие с его воззрениями, согласно которым с мумиями можно обращаться не более почтительно, чем с товарами из бакалейной или аптекарской лавки.

— Да, было в моей жизни событие, так и оставшееся для меня загадкой. Я тогда собирал образчики египетских древностей для одного любителя, поручившего мне скупать все подлинные вещи, которые появятся на рынке. В один прекрасный день ко мне явился некий путешественник и спросил, интересуюсь ли я саркофагами. Я ответил, что, разумеется, интересуюсь, но только если изготовлены они не в Париже и лежат в них не тела французских нищих, обернутые в современные бинты. Путешественник сказал, что мумии у него нет, но есть доска от гроба, которую он намерен продать, и немедленно. Он спросил, нужна ли мне эта доска, расписанная иероглифами из Книги Мертвых; только одна доска, без всего остального. Он показал мне ее. Это была вещь редкая и интересная, и я спросил, сколько он за нее хочет.

— О, это ведь ценная штука, не так ли? — сказал он. — А нельзя ли узнать, сколько я выручил бы за нее на аукционе? — Я не хотел его обманывать и признался, что сам отдал бы за такую редкость две сотни фунтов.

— А что если, — проговорил мой собеседник поспешно, — я не возьму с вас ничего?

— Так это подарок? Ну что ж, буду вам весьма признателен.

Прежде чем я успел что-нибудь добавить, он выпалил:

— По рукам! Она ваша, но только при одном условии: вы заберете ее сегодня же.

Было уже довольно поздно, и я сомневался, что успею подрядить фургон. Я сказал, что явлюсь за своим приобретением завтра. Нет, сегодня до полуночи или никогда. Не упускать же было такой счастливый случай, и я вызвал своего возчика, прервав его ужин, и поручил ему эту срочную работу. В тот же вечер доска стояла у меня в кабинете, а мой благодетель со вздохом облегчения потряс мне обе руки и навсегда скрылся с моих глаз.

Ночью доска находилась в моей комнате, а я поздравлял себя с удачным приобретением. Внезапно зазвонил колокольчик, и в комнату вошло несколько весьма возбужденных джентльменов, которые заявили, что они спириты и такие же горячие приверженцы своей науки, как я — своей. Они успели очень заинтересоваться известной мне доской от египетского саркофага, и медиум уже получил поразительные результаты. К несчастью, владелец почему-то испугался, занервничал, решил, что накликает на себя беду, и продал доску. Я предпочел умолчать о том, что тот был счастлив от нее отделаться.

В общем, причина их визита заключалась в том, что они жаждали провести сеанс с этим предметом, а также, с моего разрешения, сфотографировать его. Задав им несколько вопросов, я выяснил, что однажды доску уже фотографировали и на фотопластинке обнаружили какое-то неприятное лицо, обрисовавшееся в дереве. Они отказались показать мне снимок, так как не было уверенности, что тут обошлось без обмана. Я принял решение. Сеанс провести я не позволил, тем более что они вознамерились просидеть в моей квартире всю ночь. Сфотографировать же доску согласился, но на своих собственных условиях: фотографа выбираю я, фотографии будет проявлять фирма, услугами которой я обычно пользуюсь, и шесть негативов будут храниться в ящике под замком, чтобы в дальнейшем служить документальным свидетельством.

С этими условиями посетители согласились и на неделю оставили меня в покое.

Когда спириты явились вновь, я успел подготовиться к их визиту. Я связался со своим фотографом и с представителем известной мне надежной фирмы, которые согласились принять меры предосторожности, чтобы исключить какое бы то ни было мошенничество. Мистер Бэшфорд, фотограф, прибыл ко мне вместе с главой упомянутой фирмы. Последний так заинтересовался этим делом, что сам присмотрел за тем, как подготавливают ящик для негативов и особый замок. Доску сфотографировали шесть раз в присутствии свидетелей и негативы унесли, чтобы проявить.

На следующее утро я получил от Бэшфорда телеграмму, которая меня не встревожила, но удивила изрядно. Он просил перевести ему по телеграфу деньги, чтобы он мог вернуться в Лондон. Жил он в Энфилде [7] , и меня удивило, что телеграмма была отправлена из Эдинбурга. Эти два названия не так уж легко спутать. Как бы то ни было, я перевел ему деньги, и той же ночью он вернулся в Лондон. Бэшфорд зашел ко мне, и я заметил, что он как будто немного не в себе. Уходя от меня накануне, Бэшфорд упал с лестницы и ударился головой. Должно быть, он сел не в тот поезд, так как помнил только одно: что очутился в Эдинбурге. Больше ему нечего было сказать.

7

Энфилд — небольшой городок недалеко от Лондона.

Еще через день я с огорчением узнал, что в семье джентльмена, который проявлял негативы, случилось несчастье. Его дочь выпала в окно, сильно поранив себе лицо стеклом. Помню, я постарался не раскисать и решительно стал уверять себя, что и то и другое — чистая случайность, с фотографированием доски никак не связанная.

Я дождался, пока мои приятели-спириты обратились ко мне за результатом, и отправился в лабораторию, где проявляли фотографии. Прежде чем завести о них разговор, я около получаса беседовал с главой фирмы. Я был рад узнать, что дочь выздоравливает. Речь идет сейчас только о том, что на лице могут остаться шрамы. Что касается негативов, то их удачно проявили, поместили в ящик; ящик заперт и хранится в сейфе, принадлежащем моему собеседнику. Сейф этот никто, кроме него самого, не открывает. Этим утром он проверил сейф и убедился, что ящик по-прежнему там, куда он его поставил. Это было всего лишь час назад. Мой собеседник сожалел, что не просмотрел негативы сразу после проявки. Теперь на них уже ничего не разберешь!

— А в чем дело? — спросил я. — Не изменились ли цвета, пока негативы лежали в сейфе?

Несколько мгновений он молчал. Потом сказал очень спокойно:

— Не только цвета — материал изменился. Там, где вчера вечером стояло шесть стеклянных пластин, теперь лежит шесть кучек пыли. Мне очень жаль, и это все, что я могу сказать. Ничего подобного со мной прежде не бывало.

Он показал мне ящик, и я потрогал кончиком пальца тонкую серую пыль.

Как я уже сказал, за всю жизнь мне только один раз пришлось столкнуться с происшествием, которое по сей день остается без объяснения. Больше мне добавить нечего.

С тех пор как я услышал от кого-то и запомнил рассказ об этом египетском приключении, прошло уже некоторое время. Рассказ отложился в одном из уголков моей памяти, ведь это наше естественное желание — сохранить все дошедшие до нас отрывочные сведения о разных таинственных происшествиях, как текст какой-то загадки или как части головоломки, в надежде, что впоследствии отыщется ключ к разгадке или недостающий фрагмент картинки.

Мой приятель попросил меня посетить одну из лондонских приходских церквей. Там в последнее время случались вещи, которые немало беспокоили местного священника. Это была церквушка, расположенная менее чем в миле от Кенсингтона [8] , по-своему уютная, но уют этот теперь был нарушен. Скромность ритуала, старомодность доктрины — тихое церковное захолустье. Приятель позвонил мне и попросил зайти поговорить со священником. Я согласился, и вскоре мы вынырнули из водоворота уличного движения, миновали несколько переулков и увидели церковь времен короля Георга с викторианскими пристройками [9] — унылое, скучное здание. Кроме предполагаемого привидения, в нем не было ничего примечательного.

8

Кенсингтон — фешенебельный район на юго-западе Лондона.

9

…времен короля Георга с викторианскими пристройками… — Георгианский стиль в английской архитектуре относится к эпохе правления четырех королей Георгов (сложился к середине XVIII в. и существовал до 30-х гг. XIX в.). Характеризуется классически строгими формами. Викторианские — относящиеся ко времени правления в Англии королевы Виктории (1837—1901).

Разумеется, церкви с привидениями в Лондоне не редкость. В одной из католических церквей часто по ночам звонит колокольчик в исповедальне и кто-то служит мессы для неведомых верующих. А в одной англиканской церкви слышатся шаги давно умершего хромого священника. Шаги звучат в приделах храма, как будто невидимый пастырь обречен вечно пересчитывать несуществующих прихожан. Но то, о чем мы узнали здесь, было ни на что не похоже и не поддавалось объяснению.

Когда мы явились к священнику, тот предложил сначала провести нас по церкви и только потом был готов рассказать, чем встревожен. Мы торжественно проследовали вдоль рядов пыльных скамей. В убранство церкви не вносили особых усовершенствований, да и с самого начала оно не отличалось красотой. За исключением нескольких окон с современными витражами, ни одно красочное пятно не оживляло скучных стен. Священник попросил нас приглядеться к витражам повнимательней. Помимо традиционных английских церковных сюжетов — унылых епископов и уродливых Пресвятых Дев, вид которых мог у любого отбить охоту обращаться к ним за заступничеством, тут была изображена тайная вечеря, среди персонажей которой один лишь входящий в комнату Иуда походил на человека. Имелась евангельская сцена, спрятанная за дощатой перегородкой. Мы заглянули туда и увидели самую обычную, ничем не примечательную картину. Мы тщательно обыскали всю церковь, не обнаружили ничего, что заслуживало хотя бы малейшего внимания, и вернулись в комнату священника.