Как читать книги

Время застыло словно в недоумении, и в этом застывшем моменте Харриет уловила во взгляде Фрэнка то ли мольбу, то ли неизбывную печаль. Что это? – подумала она, но тут и рама со стеклом решила вырваться из рук падающего человека, и в тот же миг Харриет проворно толкнула Вайолет за дверь под треньканье колокольчика, недавно подвешенного разлетающимся сейчас на части человеком.

Глава 9

Вайолет

Люди хотят знать о том, как в тюрьме обстоят дела с сексом, в основном потому, что пересмотрели фильмов. Действительно, за решеткой можно свихнуться. Тебе одиноко, тебе страшно. Человеческое прикосновение, оно реально, и оно нужно людям, иначе они умрут или захотят умереть. Иногда мы обнимались – вообще-то это запрещается, но многим девчонкам было все равно. Надзиратели не придавали этому значения, если только речь не шла о прямо явных сексуальных объятиях, и тогда этот бардак сразу прикрывали. «Поворкуешь в уединении», – говорили они, и это было смешно, пока ты не вспоминал, что это за «уединение»: окна с решетками и железная дверь, опять же с решетчатым окошком. Койка с жутким матрасом. Простыни на ощупь напоминали однодневную щетину, воняли хвойным моющим средством, мешались в прачечной с бельем из мужской тюрьмы, и нам их привозили с противными, не отстирывающимися пятнами. Мы каждую неделю на Общем собрании просили: «Пожалуйста, отделите Мужское от Женского – полотенца, простыни и – о боже ты мой – мочалки, пожа-а-алуйста». Но они этого так и не сделали. «Неэффективное расходование времени». Тем, кто не считает мужчин безнадежными отвратительными свиньями, следует заглянуть в тюремную прачечную.

А завела я разговор о сексе в тюрьме – у меня самой секса там не было, ни с женщиной, ни с надзирателем, – из-за того, что произошло, когда я увидела в книжном Фрэнка Дейгла. Сначала меня охватила такая сильная дрожь, что я даже с места не могла сдвинуться, все вокруг завертелось, заискрилось, и я уже не помнила, где мой дом, – впрочем, квартиру на Грант-стрит, куда меня поселила Вики, и домом-то не назовешь, но я и номер его забыла, то ли пятьсот двадцать, то ли двести пятьдесят, и что будет, если я не найду здание, они все похожи как две капли воды, и вдруг рядом оказалась Буки, наша Книжная дама…

Книжная дама усадила меня на деревянную скамью и пристроилась рядом, ее мягкая рука снова лежала у меня на плече.

– Он ушел, Вайолет. Что это было, я не знаю, но все закончилось. Ну что ты, тише, тише.

Я не шучу. Ну что ты, тише, тише – ну просто добрая фея из детской сказки. А я – вот, пожалуйста, – реву, губы дрожат, грудь ходуном ходит. Сопли и слюни – все как положено. Буки гладит меня по спине, шепчет «тише, тише» и другие утешающие слова курицы-наседки и доброй феи, а я никак не могу с собой совладать, я человек-гейзер, «старые добрые рыдания» на милой скамейке у милого книжного в милом Портленде, штат Мэн. «Не уходите, – умоляю я, – пожалуйста, только не уходите».

И, о чудо, она не уходит. Так и сидит со мной, одетая в белоснежную блузку в горошек и слаксы – бежевые, выглаженные. А эти практичные бежевые туфли я помню еще по Книжному клубу. Я всегда считала, что это она для нас так специально одевается – как бабуля, которая в жизни не нарушала законов, но прощает тех, кто их преступил. Но, видимо, эти безликие вещи – обычная ее одежда, а в этом «тише, тише», в руке, ласково гладящей меня по плечу, ее суть.

У меня перед глазами стоит лицо мистера Дейгла, замершего наверху стремянки. Все, наверное, решили, что он злой человек, мстительный, сумасшедший или того хуже. Но я-то знаю, я-то видела. Я наблюдала за ним все дни, пока длился мой бесконечный суд – можно даже сказать, наш с ним суд, – я поняла, что вовсе он не злой, и не мстительный, и не сумасшедший, и не того хуже. В нем не было ненависти ко мне. Я точно это знаю.

И тут раздается еще один звук, будто откуда-то издалека доносятся всхлипы, словно это раненый молодой олень, пошатываясь, вышел на поляну и обнаружил, что все его родичи ускакали прочь, растворились в лесу.

Но это не раненый олень. Это я.

– Тише, тише… – повторяет Книжная дама и гладит, гладит. – Все закончилось, все хорошо. – Она шепчет сочувственно, а я в ответ безостановочно икаю; волнами ниспадают ее седеющие волосы, а сама она простая, ласковая, какая-то домашняя, и мне хочется спрятаться в ней, такой уютной и мягкой.

Вот что я имею в виду, когда говорю, что из-за этих душевных порывов можно свихнуться. Там, за решеткой, даже в самой крупной из девчонок – Дженни Большой, ростом метр девяносто в носках и с фигурой вроде снегоочистительной машины – проявлялись некая нежность, мягкость, и это притягивало.

Вот такая же и Книжная дама, Буки. Я кладу голову ей на грудь, жалко, что она не моя мама, не тетя, не сестра, не бабушка и не одна из тех, уже покойных или умерших для меня людей, которые меня любили. Книжная дама знает, что я совершила преступление, но она все равно здесь, гладит и утешает меня в общественном месте, где ее знают, и ей неважно, кто это видит.

– Дыши, Вайолет, – говорит Буки.

Вокруг гудит город, в который направлялись мы с Троем, пока вселенная не сказала, что не тут-то было. Сейчас никто не обращает на нас внимания, просто милая женщина гладит по спине расстроенную чем-то девушку.

– Не знаю, что нашло на несчастного, на этого чокнутого типа, – говорит она, – но к тебе это не имеет ни малейшего отношения.

– Никакой он не чокнутый.

– Но звуки, которые он издавал!

Кошка снова на подоконнике, сидит там и смотрит на нас. Ее зовут Борис, но я дала бы ей другое имя, самое банальное, какое бывает, Пушок там или Соня, ну что-нибудь обычное.

– Давай вернемся внутрь, – предлагает Буки. – Анкету заполнить дело недолгое.

– Нет, – отвечаю я, – мне туда нельзя.

Борис нужен хозяин лучше, чем я. Не тот, кто убил учительницу.

– Дыши, дыши. Вот так.

Мне все же удается взять себя в руки и вместе с Буки доковылять до «дома», где она, поддерживая под локоть, ведет меня вверх по лестнице, как будто это я пожилая дама, а она – юная глупая девчонка, а не наоборот. Руки у меня трясутся так, что ключ не вставляется в замок.

– Давай помогу, – предлагает Буки.

Мы входим в квартиру.

Она быстро обжаривает квелые овощи, которые находит в холодильнике. Варит рис и заправляет его из какой-то бутылки, которую Вики оставила в дверце холодильника.

– Спасибо, Буки, – говорю я.

– Называй меня Харриет, милая. Мы же теперь на Воле.

Она убирает со стола, ополаскивает тарелки и складывает их в посудомойку, я представления не имею, как с этой машиной обращаться, и Харриет терпеливо объясняет.

– Тебе нужны книги, – оглядев комнату, говорит она.

Ни ковров, ни занавесок, ни постеров или репродукций, ни книг, и последнее хуже всего.

– У меня не получилось их забрать оттуда, – говорю я. – Как раз собиралась в книжном купить «Антологию Спун-Ривер», чтобы дочитать.

– Они не воскресают из мертвых, если вдруг ты надеялась.

– Не надеялась, – говорю я. – Им вроде нормально и мертвыми, главное – высказаться.

Харриет улыбается, и я понимаю, что верно подметила.

– Вайолет, нам тебя не хватает в Книжном клубе.

Она говорит «нам», но имеет в виду «мне». Там, за решеткой, никто никогда не упоминает тех, кто ушел.

Я тоже скучаю по Книжному клубу. Скучаю по тому, как Харриет объясняет, как надо читать. Как видеть стили и слои. Как понимать, где в повествовании «история», а где «между тем» – то важное, что происходит, пока остальной сюжет идет своим чередом.

Вот три медведя бродят в лесу, это «история». А вот Златовласка хозяйничает у них в доме, это «между тем».