Как если бы я спятил

— Больше семидесяти тебе не дашь. Так держать, старик.

За завтраком ораторствует Метье. Вчера она вернулась из реабилитационного отделения. На ней бумажное платье, которое я в ее отсутствие от нечего делать разрисовал цветочками, и бирюзовая косынка. С собой у нее «Либелле» [20] (наверняка январский номер 1983 года), и она просвещает одногруппников на предмет их знаков зодиака. Как славно, знаки зодиака. Очередной ярлык.

Завидев меня, она радостно хлопает в ладоши:

20

Libelle — голландский женский журнал.

— А ты кто? Кто ты по знаку зодиака?

Вздох.

— Телега с асцендентом в Арбузе. Меня нагружают все кому не лень, но я умудряюсь остаться сладким и сочным.

Надеюсь, я удовлетворил ее любопытство, но, похоже, ей этого мало.

— Нет, таких здесь нет. Когда ты родился? Когда у тебя день рождения?

Инструктор тут же пользуется моментом, чтобы обратить на меня всеобщее внимание (только не надо петь, пожалуйста).

— Ты же прекрасно знаешь, Метье. Сегодня! У него сегодня день рождения.

Вся группа затягивает поздравительную песню, а мне хочется спрыгнуть с какой-нибудь высоты или исчезнуть. Хочется тишины. Покоя. Хватит.

— Хватит, спасибо, — изрекаю я. — Сегодня я угощаю, а тот, кто сию минуту не прекратит петь, не получит ничего.

Тишина.

— В таком случае ты Рыба, — говорит Метье. — У Рыб сегодня особенный день, они…

— Собираешься на рыбалку? — От Гровера ничего не утаишь. — Можно мне с тобой? Обожаю рыбалку.

Песня напрашивается сама собой. Спасибо, Гровер.

— «На рыбалке у реки тянут сети рыбаки…»

17

Хакима перевели в другую больницу. С максимально интенсивным наблюдением. В тот злосчастный вечер он опрокинул почти целую бутылку рома и вдобавок обкурился. Что не ускользнуло от чуткого внимания Массимы Фортуны. В заявлении «трех поросят» (ставшим всеобщим достоянием из-за того, что кто-то из инструкторов забыл его возле принтера в другой группе) было написано, что взор Хакима затуманился и совершенно голый он прыгнул на бедную девушку. Только после того как он немного ослабил хватку, девушка стала звать на помощь. С четырьмя переломанными ребрами, сотрясением мозга и сломанной челюстью Хакима доставили в больницу. Грейтье в «Радуге» больше не работает.

Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф провели неделю в карцере. Выслушав их чистосердечные признания, им разрешили вернуться в группу, но лишили всех привилегий. По их словам, наркотики и алкоголь добыл Хаким. Косяк они приняли за папиросу. И сделали все возможное, чтобы остановить Хакима, но у них ничего не вышло.

Два дня назад мы получили от Хакима открытку.

— Здесь восхитительно! — было написано на обратной стороне. — В комнате есть PlayStation, а работать положено всего два часа. Расслабон. Никакой групповой терапии. Никакого сада. Спокуха. Напишите мне ответ? Пожалуйста! Буду ждать!

18

После завтрака мы с Гровером идем в сад. Не знаю, почему он мне импонирует. У него есть что-то от преданной неуклюжей собаки. К тому же беззубой. Гровер — добродушный пес. Он окружен аурой спокойствия. Может, потому, что он начисто лишен претензий. Он не преследует никаких целей и ни о чем не мечтает. Мне это знакомо. Гровер знает, что никогда не выйдет на свободу. Ему не надо работать над собой. Он со всем соглашается и никому не мешает. Он рабочий муравей.

Хакима я тоже любил. Как-то он заявил мне (хотя я его об этом не спрашивал), что расценивает свое наказание как короткий пит-стоп. Он вовсе не собирается сходить с дистанции. Самое интересное еще впереди. Только сначала надо привести в порядок его гоночную машину. Подкрутить пару шурупов, и можно возвращаться на трассу. Только вот пит-стоп у него затянулся…

Не скажу, что они мои закадычные друзья, Хаким и Гровер, но я с ними лажу. Или ладил — как в случае с Хакимом. Мне здесь вообще не нужны друзья. С тех пор как я здесь оказался, меня ни разу никто не навестил. Да не больно-то и хотелось. Мама наверняка убедила своих подруг, что я лежу в наркологической клинике (как подобает художнику, каковым она меня считает, да и звучит элегантнее), а отец прислал мне одно-единственное письмо (по всей видимости, надиктованное секретарше, поскольку прикасаться к компьютеру ниже его достоинства).

В послании в общих чертах говорилось, что «случившееся» их крайне расстроило и что, по их мнению, мне необходимо самому во всем разобраться. «Индивидуальный рост» тоже где-то упоминался, подробности не помню, потому что письмо я давным-давно уничтожил. Скоро уничтожу и воспоминание о нем.

Флип и Грегор тоже канули в Лету. Так оно и к лучшему. Я по ним скучаю, но встретиться с ними хочу только тогда, когда все это останется позади. Мне кажется, они это понимают и потому не выходят со мной на связь. Они хорошие друзья. И останутся хорошими друзьями.

19

В саду мы сегодня готовим компост: выкладываем несколько слоев из всякого растительного хлама, коры, земли, а сверху сажаем Гровера. Это наш человеческий груз, наш балласт. Поскольку мы зовем его бригадиром, или начальником, он не возражает. Когда работа почти закончена, ко мне подбегает охранник.

— Что ты заказал? Впервые вижу такую коробищу. Тебе что, разрешили поставить в комнату широкоэкранный телевизор? — Охранник гогочет, так как знает, что это решительно невозможно. У самого наверняка дома телевизор, купленный в кредит.

— А, отлично, уже доставили? — говорю я без всякого желания посвящать его в содержимое коробки. — Можно забрать?

Снова смех:

— Раскинь мозгами. Сначала посылочку тщательно проинспектируют. Если повезет, сможешь зайти во второй половине дня.

Я потихоньку привыкаю к бюрократическим препонам. К тому, что ход моей жизни определяется другими людьми, не мною. После Рождества я решил завести в своей комнате антфарм. Что? Муравьиную ферму. Террариум с колонией муравьев. Зачем? Разве непонятно? Для развлечения. Телевизора у меня нет, теперь хоть на муравьев буду смотреть. Общество в миниатюре. Пять тысяч особей (так, по крайней мере, говорилось в брошюрке, но у меня уйма времени, чтобы их пересчитать), функционирующих как единый организм. Смешно, правда?

Чтобы добиться желаемого, я сначала попросил попугая. Эта просьба вызвала столь яростное сопротивление, что неделей позже я заказал паука-птицееда. Когда с наигранным сожалением они снова мне отказали, мне не составило труда убедить их в преимуществах муравьиной фермы. Посвятив этому вопросу двенадцать часовых совещаний, что обошлось дражайшему налогоплательщику в сумму, превосходящую восемь нешуточных штрафов за превышение скорости, мне в порядке исключения разрешили осуществить мой план.