Как Кузька хотел взрослым стать
Шрифт:
Бежит Кузька по лесной тропинке и только об одном беспокоится: как бы Яга в Доме плохого настроения не оказалась. Когда она в этом доме живет, то к ней не то что с просьбами идти, а вообще лучше на глаза не попадаться. Съест. Или нехорошими словами обругает.
Страшновато немного домовенку, да делать нечего. Не к кому ему со своей бедой обратиться. Можно было бы, конечно, Нафаню спросить или Вуколочку, да они вместе с другими взрослыми домовыми вниз по речке в соседнюю деревню на обмен опытом ушли. А Кузьку не взяли.
Опять взгрустнулось было
— Ну, ничего. Вот вернутся взрослые домовые, а я сижу на крылечке, бородой землю мету. «Здравствуйте, дедушка, откуда к нам пожаловали?» — спросят домовые. А я ка-ак вскочу с крылечка, как запрыгаю, как закричу: «Это вовсе не дедушка незнакомый, это я, ваш Кузька!» Вот радость!
Совсем не думает домовенок, что, когда он будет взрослым дедушкой, нельзя ему прыгать и кричать, словно маленькому домовенку. Да и думать-то особенно некогда. Потому что густые заросли орешника вдруг ка-ак затрещат, ка-ак заколышатся!
Испугался Кузька, да виду не подал. Хотел он, как обычно, мускулами своими пригрозить, да вспомнил, что взрослые не так при виде опасности неведомой поступают. Поклонился он низко, до земли, и молвил:
— Не сердись, чудо неведомое. Ежели ты старый человек, то будь мне почтенным батюшкой. Если добрый молодец, то верным братцем. Если красна девица, то нежной сестрицей. А если ты детеныш какой-нибудь, то еще лучше. Играть вместе будем.
— Лучше сестрицей, — проскрипел из кустов противный голос.
Почесал Кузька в затылке — совсем не хочется ему нежную сестрицу с таким неприятным голосом иметь, да делать нечего.
Никто его за язык не тянул, сам напросился. Что поделаешь! Не так легко быть взрослым, как кажется.
— А ты щи варить умеешь? Курники печь? — спрашивает он.
— Все я умею, — грустно отвечает «сестрица», и выходит из кустов… избушка Бабы Яги! Та, в которой Яга в хорошем настроении живет.
— Опять поссорились? — догадывается домовенок.
Понимает он, что плохо дело. Если уж любимая избушка Яги от нее в кустах прячется, то маленькому домовенку Кузьке и подавно ей на глаза попадаться не следует.
— Совсем плохая Бабуся Ягуся, — всхлипывает избушка на курьих ножках, — раньше, когда у нее настроение портилось, просто уходила в Дом для плохого настроения и там лютовала в свое удовольствие. А теперь подговорила против меня тот дом и вместе гонялись за мной по всему лесу, шишками да поганками кидались, вслед плевались, голосами дикими пугали. Тому-то дому ничего, он и так страшный да ободранный, а у меня ставенька оторвалась, на одной петле болтается, да палец один о пенек зашибся. Хромаю теперь. Не помру?
— Не бойся, сестрица, от пальца не помрешь, — заверяет ее Кузька, — давай посмотрю.
— А ты умеешь? — опасается избушка.
— Да я шишигам этих пальцев столько вылечил, сколько дней в году у Яги плохое настроение бывает, — хвастается Кузька.
— Тогда лечи, — соглашается избушка, — только не больно, а то нечаянно ногой
дрыгну, зашибу.Нашел Кузька подорожник, поясок свой василькового цвета снял, примотал листик к больному пальчику избушки. Лист подорожника прохладный, а сок у него целебный, любые болячки в считанные минуты вылечить может.
— Не болит! Батюшки мои, дубы столетние, не болит! — прыгает на одном месте избушка. — Вот спасибо тебе, добрый молодец! Вот спасибо! А может, и ставеньку на место приладишь?
— Приладил бы, да некогда мне, надо хозяйку твою искать, — вздыхает Кузька, — дело у меня к ней наиважнейшей важности.
— Ой, не ходи к ней сейчас, домовенок, только хуже будет, — советует избушка, — лучше через недельку прибегай, когда она по пирогам да блинам соскучится. Я ее на славу накормлю, она подобреет, а тут — ты.
— Спасибо на добром слове, да мне сейчас надо. Ни минуточки ждать не могу.
— Ладно, — вздыхает избушка, — мигом домчу тебя до Дома для плохого настроения. Только близко подходить не буду, а то воронами закидают.
Зашел Кузька в избушку, и та напрямик через чащобу ломанулась.
Пока ехал, Кузька и ставеньку на место поставил, и с пола кое-какие упавшие предметы поднял и на свои места положил. Домовые — они такие, порядок любят. Совсем без дела сидеть не могут, даже не в своем доме.
Скоро и избушка остановилась. Вышел Кузька — совсем другая природа вокруг. Деревья поваленные, лишайниками поросшие. Ни птиц, ни бабочек не видно, только тени какие-то мелькают — не то мыши летучие, не то листья падучие.
— Дальше я идти не могу, — грустно говорит ему избушка, — боюсь. Но тебя в кустах подожду. Кто знает, а вдруг живым останешься? Тогда я тебе от погони укрыться помогу. У меня теперь палец не болит, я шибче прежнего бегать могу!
Поклонился домовенок избушке в куриные ножки и все-таки не удержался, чтобы не спросить:
— А почему ты мне помогаешь? Ты же Бабе Яге помогать должна?
— Во-первых, — задрала избушка одну лапу и загнула на ней палец, — ты мне помог. Не за услугу помог, а по доброте душевной. А во-вторых, сестрицей назвал. А меня никто так не называл, даже последний пень трухлявый. Все избушка да курица безмозглая. Сестрицей-то быть лучше.
Глава 6. Чудище заморское
Хмурый стоит Дом для плохого настроения, неприветливый. Да он никогда приветливым и не бывает. Характер у него такой. Постоял немножко Кузька, прислушался — вроде бы тихо в доме, никто посуду не бьет, никто стулья не ломает. Может, отлютовалась Баба Яга, успокоилась? Набрался смелости домовенок, поднялся на крыльцо хлипкое и в дверь постучал.
Молча распахнулась дверь избушки, даже «кто там» не спросила. Распахнулась и сбросила домовенка с крыльца. Скатился Кузька кубарем, но не ушибся. И не ждал он, что его хлебом-солью встречать будут, ко всяким неожиданностям готов был.