Как мне мешали быть писателем

Поэт

Динь-дилинь!

Придётся ответить. Я отложил лист с пером, отодвинул чернильницу, взял трубку.

– Да-а, – говорю я, делая вид, что не выспался и чтобы меня не задерживали.

– Понимаю, я тоже сегодня плохо спал», – говорят мне.

Голос мужской, по тональности чувствуется, что мужчина с бородой.

– Здравствуйте, – продолжает мужчина с бородой. – Я поэт по фамилии…

Он называет фамилию, по которой понятно, что поэт известный, по крайней мере мне и моему городу.

– Я вот по какому вопросу: пишу, значит, поэму, пока предполагаю о любви.

– Любовь – это чудесно, – перебиваю я.

– Но может тема уйдёт в другое русло. Не могли бы вы подсказать рифму к слову «кефир»?

– Ага, такая, получается, любовь. А почему вы ко мне обратились? – с одной стороны мне приятно, что обратились, с другой стороны – мне свой рассказ писать надо, а с третьей: вдруг я украду идею и напишу роман о любви в молочном отделе местного магазина.

– По сарафанному радио, – отвечает поэт.

– Не знаю такой волны, – я почесал затылок.

– Какой волны? – поэт вроде тоже что-то почесал. – Вы про морскую волну? Я хоть и написал около тридцати стихотворений о море, сам, признаюсь, моря не видел, только на фотообоях в гостях.

– Море… Какие мы с вами интересные собеседники, – делаю небольшой вывод.

– Да, потому что творческие.

– Творческие люди, – я лирично вздохнул.

– Потому что вы творческая личность, поэтому у вас и прошу помощи. Ночь просидел у окна, искусал шариковую ручку. Думал, что ночь и небо звёздное, и горящие окна в некоторых домах вдохновят меня, помогут родиться той заветной строке и появиться рифме, но, увы, как говорится, и ах!

– Кефир, значит, – начинаю протягивать руку помощи.

– Кефир. Все свои заготовки и черновики просмотрел, не за что зацепиться.

– Кефир сладкий или кислый? Может кефир-эфир, словно герой в прямом эфире делает признание.

– Просто, – поэт недоволен.

«Кефир-мефир», – произнёс я про себя, видите ли, ему кажется простой эта рифма.

– Кефир – твой мир, – произношу вслух, – словно признание на весь мир, чтобы каждый слышал и завидовал.

– Было, – говорит поэт.

– Было? – озадаченно спрашиваю.

– У другого поэта, более известного, чем я.

– Неужели есть такой. А причём тут вообще этот молочный продукт?

– Если вкратце, то лирический герой с утра, достав кефир из холодильника, увидел через окно прекрасную девушку.

– Тогда: «Я пью кефир» …

– Там по-другому строчка звучит.

– А может поменять «кефир» в падеже или в конец строки другое слово поставить? – делаю конструктивное предложение.

– Нельзя, нельзя. Другой известный поэт, более известный, чем я и тот поэт, про которого я говорил, тот на всю страну известен. И он писал, что только поэты-слабаки меняют форму слова, если не могут подобрать рифму.

«Я же не знал. Я же писателем, а не поэтом пытаюсь стать», – думаю я.

– Ладно, а как вам так: кефир-любви, о любви или нет любви, хотя, наоборот, в поэме присутствует любовь. Хорошая рифма на мой взгляд…

Поэт её услышал, но я не знаю понравилась ли она ему, воспользуется или нет, потому что в трубке слышались речи недовольных граждан: «Да сколько можно стоять-то, в дом не попасть… Мусор вынес, и жду вас пока наговоритесь… Мы в школу опаздываем… У меня чайник не выключен…»

Люди прогнали поэта, в общем.

Я повесил трубку от домофона. Интересно, когда выйдет его новый поэтический шедевр? Надо не забыть следующий выпуск литературного журнала приобрести.

, перекладывая трубку к другому уху, будто через это ухо он сразу услышит небесполезную нужную ему мысль.

Режиссёр

Выгуливал я своего шпица в парке. Конечно, этот пёс из моей семьи, но приобретался он не для меня. А вот кормить и на улицу с ним ходить, пожалуйста, только я способен. Остальные с ним или беззаботно играются, или нежно тискаются.

Ну как я его выгуливаю: я сижу на скамейке, а шпиц бегает по травке.

Он такой оранжевый-оранжевый у нас. Я даже настоящего имени его не запомнил. Называю просто словами, которые ассоциируются с окрасом его шерсти: то апельсиновой кожуркой, то ведёрком (на вокзале видел оранжевую урну, но урной называть – обидно и неприятно. Я бы не хотел, чтобы меня так называли, и кого-то называть так не хочу).

Шпиц бегает за кем-то невидимым, потом от него убегает. За скамейкой спрятался, потом выскочит, но невидимки нет. Исчез. Испарился.

А я хочу рассказ написать, и знаете на чём? На штанине, или на обоих штанинах, это уже от формата текста зависит. На мне штаны брючного характера, немного серьёзные. И думаю, чем не лист бумаги.

Ручки нет. Хорошо мимо школьники шли с непустыми портфелями.

– Ребята, – остановил я их вопросом, – у вас не будет ли шариковой ручки?

– Пожалуйста, – протянул один из них, с носа у него сползали интеллигентные очки, – это запасная.

– Замечательно. Я завтра верну.

Они мне поверили и пошли дальше по своим постшкольным делам.

Вот сейчас начну писать. Главное, чтобы не банально, не со слова «однажды», хотя многие интересные истории начинаются с этого слова.

Но не успел написать это слово, как услышал другое.

– Извините, – хорошее слово, скажу вам, но тут же последовали и другие, которые составили вопрос. – Эта ваша собака?

– Моя, – я встал, чтобы защитить шпица от нападков, ведь никто не облаян, никто не искусан. А если кого-то искусали и облаяли, то это не мы.

– Извините, я режиссёр. – мужчина приподнял кепку, так представился и поздоровался, – режиссёр детективных кинофильмов.

Конец ознакомительного фрагмента.