Как мы портим русский язык

Но, может быть, сейчас совсем иное время, требующее нового подхода к этому вопросу?

Ведь и К. Чуковский, говоря о введении новых слов, постоянно ссылался на ход времени. В такие–то годы употреблялось одно слово, а в такие–то — другое. Когда-то против нового протестовали, а потом время брало своё, новое становилось привычным. Ведь и высказывание Гоголя о русском языке («он беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно») К. Чуковский не случайно использовал в названии своей книги «Живой как жизнь», повернув выражение по–своему, от жизни народной — к движению, изменению жизни страны с течением лет. Дескать, меняется жизнь — меняется и язык, меняется отношение к словам. И не случайно утверждал автор:

«В истории русской культуры уже бывали эпохи, когда вопрос об иноязычных словах становился так же актуален, как сейчас.

Такой, например, была эпоха Белинского — 30–е и особенно 40–е годы минувшего века, когда в русский язык из–за рубежа ворвалось множество новых понятий и слов. Полемика об этих словах велась с ожесточённою страстью» (с. 67).

Эпоха Белинского была, правда, не «такой». Тогда новые понятия и слова, как говорилось уже, врывались из революционнойЕвропы в отсталуюРоссию. И жгучий накал спора вокруг них определялся прежде всего идейной борьбой: выступая против «новых слов», графы Орловы обрушивались на «мыслио политических вопросах Запада и коммунизме», а передовые люди страны отстаивали эти мысли и новые слова, что несли революционную мысль: демократия, цивилизация, прогресс, коммунизм…

Сейчас врываются иные слова.

Но, может быть, они все же необходимы? Хотя бы такие, как «сервис»? Если мы видим, что обслуживание в Америке поставлено лучше нашего, почему бы не взять и слово?

Слово и у нас есть. Надо просто–напросто наладить у себя всяческие услуги, коль они необходимы, наладить не хуже, чем это сделали американцы, а если услуга хромает — не спасёт никакое новое название, хоть ты молись на него, хоть на лоб наклеивай. Это всем понятно. И дело, пожалуй, не столько в словечках «сервис», «хобби», «круиз» и им подобных. Беда в том, что, без нужды и без меры заменяя свои слова иностранными, кое–кто разучивается и думать по–русски, по–пролетарски. Вот и весь «новый подход».

Вопрос об иностранных словах, конечно же, «актуален». Он волнует всех, кто думает о языке, о чести и достоинстве народа своей страны. Когда отрывки этих размышлений напечатаны были в ярославской областной газете «Северный рабочий», а затем, в несколько ином виде, в журнале «Молодая гвардия», равнодушных не оказалось ни в более чем стотысячной армии читателей «Северного», ни в двухсотдвадцатитысячной армии подписчиков «Молодой гвардии». По общему мнению, вопрос был затронут важный, выступление было правильным. Даже те, кому статья почему–либо не понравилась или показалась спорной, признавали: модничанья, ненужного щегольства иностранщиной, словесного «пижонства» у нас, к несчастью, чрезвычайно много.

Однако среди возражений были и такие:

Первое. Мол, я прав, конечно, но надо же учитывать интересы международного общения.

Второе. Мол, в будущем, когда «народы все в единую семью объединятся», потребуется и единый язык. Именно русский, вбирая в себя иностранные слова и словообразующие элементы, может стать основой такого языка, и этим можно гордиться. (Заметим: речь идёт не о той единой семье советских народов, которая уже есть, и не о семье социалистических стран.)

И наконец, третье. Отстаивать чистоту русского языка — чуть ли не национализм, а насыщать его чужеродными словами — интернационализм.

Вот, оказывается, какой ещё существует «новый подход», якобы требующий уточнить прежнее, в том числе и ленинское отношение к иностранным словам!

Между тем потребность международного общения была и раньше. Но что из этого следовало? Люди, едущие за границу или читающие иностранные книги, изучали иностранные языки. Еще у Крылова в «Модной лавке» русский человек Сумбуров наставлял иностранного гостя:

«— Когда я соберусь ехать во Францию жить, то, верно, наперёд выучусь по–французски; а кто сюда на житье едет, тому бы не худо уметь с нами говорить по-нашему…»

Знание иностранных языков требовалось также при связях культурных и научных. Но это не мешало передовым представителям русской культуры и науки отстаивать чистоту русского языка.

С развитием мирового коммунистического движения появилось новое — международные связи рабочего класса, задачи пролетарского единства всех стран. Из этого следовало то же самое: изучение иностранных языков, и прежде всего той страны, где был выше уровень рабочего движения. Готовя революцию в России, В. И. Ленин владел всеми основными европейскими языками. Но это тоже не мешало ему призывать к очистке русского языка после осуществления социалистической революции.

Международный «словарь»? Да, существуют некоторые общие международные слова и термины, прежде всего научные, философские и политические, взятые из разных языков и оправданные необходимостью:нам незачем выдумывать, например, названия наук или слова, обозначающие революцию, коммунизм; нам бывает нужно, кроме того, совершенно точно назвать предмет или явление, избежать разночтения при переводах или произвольного истолкования, поэтому требуются и такие слова, как «агрессия», хотя они чаще необходимы в официальном использовании.

Но слов по–настоящему международных и неудобопереводимых, действительно необходимыхдля общения между людьми разных национальностей, не так много. С их помощью нельзя наладить самого простейшего разговора.

Да, существует явно утопическая, несбыточная, по крайней мере для близкого времени, идея создать единый международный язык. Мысль весьма соблазнительная, а в том смысле, что основой может стать русский, — лестная. Но…

Возникает множество «но». Главное — никакой язык, в том числе и международный, по–настоящему нельзя создать искусственно (например, насаждая какие–то слова в какой–то язык), он должен рождаться сам, должен быть вызван вполне определённой, уже родившейся потребностью и совершенно естественно входить в сознание, в чувство каждого народа, людей каждой нации, иначе он не «привьётся» независимо от желаний чьих бы то ни было.

Кроме того, загадывая на будущее, нельзя забывать ещё об одном: почему, на каком основании мы вдруг решаем, что нам удастся заранее угодить вкусам и потребностям наших потомков?

Бесспорно: будет «единая семья» — будет и потребность постоянного, полнокровного общения. Но надо ли забегать вперёд, перескакивая через ступени развития? И нам ли решать, как поступят члены «семьи» — станут заново на какой–то основе создавать постепенно единый язык, более жизнеспособный, чем эсперанто, изберут добровольноодин или сразу несколько языков, целых, не испорченных излишними примесями и если не большинству, то многим понятных (так поступают дипломаты на международных совещаниях, так принято в отношении русского языка на всесоюзных съездах), или же они решат задачу техническим путём, например, мгновенно переводя речь с одного языка на другой. Как поступят потомки, это их собственное дело, и они решат его несравненно лучше нашего. Во всяком случае, нам явно незачем заранее готовить для них то, что им может и не понравиться. Незачем заранее приспосабливать и портить великую ценность, какой является наш прекрасный, могучий язык или другой, точно так же вобравший в себя характер и дух народа-создателя, составляющий гордость нации.

Известный советский поэт Расул Гамзатов сказал:

Кого–то исцеляет от болезней Чужой язык. А мне на нём не петь. И если завтра мой язык исчезнет, То я готов сегодня умереть. («Мой Дагестан»)

Эта гордость — ещё одно свидетельство, что наши потомки, люди разных национальностей, вряд ли согласятся отдать на растерзание и забвение свою родную речь, да этого и не требуется. Так, не забывают свой язык народы Советского Союза, всё более и более сближаясь друг с другом. Если они в конце концов и утратят потребность в родном языке, произойдёт это далеко не скоро и отнюдь не законодательным или другим принудительным путём.