Как на Дерибасовской угол Ришельевской

Кок и Санитар тут же поскакали предупредить братьев Николайченко, чтоб они готовились к высадке поздняковского десанта в музее и пообещали прислать подкрепление. Братья Николайченко, которые к тому времени от длительного общения с Рембрандтом наблатыкались всяких научных терминов, заявили, что лучше вместо подкрепления им бы прислали побольше водяры. Потому что возле этой гадости в рамах, где они теряют столько полезного времени, местами начинает тошнить. Во взгляде за искусство Кок и Санитар были с ними солидарны, как пролетарии всех стран. Несмотря на работу у Панича, они были твердо уверены, что только кретины могут платить ему столько денег за какую-то картинку, когда на них можно было бы пить до полного цирроза. Тем не менее Кок с Санитаром считали западло покупать братьям горючее из тех денег, что откинул хозяин. К тому же, им нужно было взять поутру сонного и теплого Петридиса, у которого Поздняков прятал то, что, по мнению Панича, ему и даром не нужно.

Пользуясь глухой ночной порой, балабол Акула побежал в дурдом. Только не на Слободке, а тот, что рангом пониже, на Свердлова улице. Дурдом в народе так и назывался «свердловка», хотя этот самый Яша, в честь которого обозвали ни в чем не повинное здание, сходил с ума совсем в другом городе. В этой самой «свердловке» проходил курс интенсивного лечения сын Паши Петридиса Толик. Когда он проходил свидетелем по одному интересному делу, то с первых минут раскрутки стал догадываться: если свидетель чем и отличается от обвиняемого, то только вопросом времени. Нервы у Толика не выдержали, он перепсиховал и стал местами терять память. И менты, чтобы поскорее их важный свидетель дал нужные, как горный обвал, показания, поместили его там, где лечат память. Самое интересное, что дело уже заканчивалось и без показаний Петридиса: при желании наше гуманное правосудие могло влепить до хер с конфискацией имущества даже за переход улицы на красный свет. А Петридис все равно ни черта не мог вспомнить. Ни как зовут его папу, ни погремушку, которую врач пять минут назад крутил перед его носом. Он даже не играл с другими психами у домино, потому что напрочь не помнил, какие цифры надо прикладывать друг к другу. Словом, наглядно доказывал, что он внук своего родного склерозного дедушки.

И вот к этому очередному болящему не без труда темной ночью продирается Акула. И находит его в кабинете врача, где идет игра в преферанс по рублю за вист, потому что Гиппократ заранее знает, с какой силой ему будет валить черва, наповал убивающая остальные масти. И когда Акула спокойно ждал окончания азартной партии, доктор от своей наглости объявил «мизер» с тремя пробоями и предложил страдающему провалом памяти Петридису записать его карту. В ответ на это оскорбительное для каждого нормального игрока заявление, Толик обиделся до такой степени, что, позабыв, с кем шпилит, ловит бестактного мозговрачителя и цепляет ему такой «паровоз», на котором можно без остановок ехать от «свердловки» до Слободки. Огорченный врач выскочил из кабинета делать обход, а Толик запросто достал из его стола бутылку лекарств с пятью звездочками на этикетке и стал распивать эту микстуру с балаболом Акулой, несмотря на то, что когда-то сильно на него обиделся.

В свое время Акула, перед тем как поздравить Толика с днем рождения, долго выбирал ему подарок. И наконец выбрал. Он поехал на Староконку и всего за гривенник купил маленького, но уже довольно вонючего козленка. А Толик же пока этого не знает. Он стоит у дверей и собирает конверты с каждого, кто прется к нему закусить и особенно выпить. Тут заявляется Акула и не бросает через плечо хозяина голодных взглядов на стол, вокруг которого гарцуют другие гости, всем своим видом показывая, что он им до жопы, а главное именины Петридиса. Балабол достал целый мешок козлиного блеяния, а Толик даже не делает вид, что дорог не такой клевый подарок, а внимание до его юбилея. Но кто в Одессе обижался на Акулу за его хохмы? Только малахольный Шапиро, который устраивал людям более главные, чем акулячие, мерзости. А Акула шворкает имениннику, что козел своей шкурой со счастливой мастью принесет Петридису такой фарт, о котором может лишь мечтать абитуриент-еврей перед сдачей экзаменов в университет. И пусть только попробует Петридис вынуть из дома этот подарок, так по сравнению с ним последний нищий будет самым фартожопым на свете. И суеверный Толик уговорил сам себя оставить эту радость на балконе. А в самом деле? Если у других в хатах живут обезьяны, собаки и прочая фауна, так что этот козел по кличке Вася хуже их гадит?

А уже на следующий день балабол нес по всему городу тем, кто не блевал после попойки у Толика, что у Петридиса появился младший брат Василий Павлович. И Паша Петридис любит своего младшего сына куда больше Толика, потому что тот пока не умеет разговаривать. Самое смешное, что Паша Петридис таки-да привязался к козлу, нежнее, чем к собственному произведению. Хотя бы потому, что козел в отличие от сына, только вонял и гадил, а все остальное — сплошное удовольствие. Толик в противовес от козла гадил, где попадя, когда был сильно пьяный, а не только на балконе, как Вася. Зато когда Толик открывал от своих дел рот на папу, так блеяние козла было Паше лучше всякой «лав стори». Вот так они и жили — Толик, Вася вместе с дедушкой, папой и мамой мадам Петридис, которая в отличие от мужа была одинаково довольна обоими сыновьями. А средний Петридис, который только тем и занимался, что прятал в хате уже поздняковское добро, от не хер делать тренировал козла и уверял Толика, что у него мозгов гораздо меньше, чем у Васи. Тем более, что Вася радостно блеял, когда Паша спрашивал «Пойдем, где были вчера», а Толик бы ни за что уже не мекнул на такой вопрос, потому что исстрадался от провалов своей памяти.

И тем не менее, больной на всю голову Толик резко вспомнил за дедушку, папу, маму, а не только подарок Васю, когда балабол Акула с серьезным выражением на своей наглой морде предупредил, что с утра пораньше на его хату припрется пара гнедых, чтобы освободить от пыльного налета всякую утварь.

Толик без особого труда уболтал врача разрешить ему отнести утром родителям торт в связи с годовщиной смерти его бабушки. Доктор заартачился, что Толик сильно больной и игра еще не доиграна. Когда Петридису крупно не повезло в очередной раз врач заметил, что состояние Толика немного улучшилось, а менты уже редко стали спрашивать, не прибежала ли его память назад в голову. Поэтому он может побывать дома, где семейная обстановка благотворно повлияет на дальнейшее лечение.

Когда все нормальные люди ложатся спать после бурно проведенной ночи, чтобы потом с новыми силами не знать, чем бы убить день, балабол ухмылялся напротив несгибаемого Макинтоша и уставшего от битв Позднякова.

— Все-таки вам повезло, что я приплыл у ваш берег, — важно докладывал им Акула, — завтра утром Панич шлет людей до Петридиса. Я прикинул член к носу и понял, что надо подкрепление.

— А людей мало, — сам себе сказал Поздняков.

— Я и говорю, — обрадовался Акула, — поэтому дернул туда малого Петридиса. Вы представляете себе, что сделает этот малахольный, когда постучат у их двери?

Макинтош и Поздняков переглянулись.

— Только больше не бери командовать, — предупредил балабола в общем-то довольный Макинтош, — ты должен делать, что я скажу. Сейчас я скажу — ты с песней решил всю комбинацию. Молодой Петридис действительно придурковатый на все рыло. Хотя менты и мечтали о другом. Ему только в дурдоме место, если говорить прямо. Но чтоб тебе не казалась жизнь раем, узнаешь, куда потом спрячет вещи Бориса Филипповича Панич. Если, конечно, его босяки выживут перед тем, как Петридиса увезут назад в дурдом.

— Мы не сильно рискуем? — спросил Поздняков, которому не очень хотелось, чтобы бриллианты Я Извиняюсь вернулись к прямому наследнику. Кроме того, Панич, конечно, дурной, но не до такого же завихрения, чтобы хранить ценности на своей хате. И Борис Филиппович сильно переживал, что балаболу во втором варианте не удастся узнать, где конкурент спрячет на самый черный день то, чем на свою голову рискнул очень хороший, потому что покойный Я Извиняюсь.

— Мы рисковали родиться в этой стране, — успокоил Позднякова Макинтош, — что тогда говорить за всякие мелочи.

Акула молча кивнул головой в знак солидарности, а его морда расплылась в дежурной улыбке. И было отчего; во время беседы Макинтоша с Поздняковым балаболу удалось стянуть у Бориса Филипповича небольшую антикварную вещицу с крупным рубином.

* * *

Когда утро защебетало на улицах под метлами каждого седьмого дворника, Кок с Санитаром уже были готовы доказать всем Петридисам на свете, что они умеют отрывать клады даже под паркетом. Они учли, что молодой Петридис в больнице, его мамочка, как всегда с утра пораньше, пойдет прочищать горло на Привоз, а дедушка попрется на румынскую границу. Потому что дедушка Петридис не помнил, как его зовут из-за фамильного склероза. Он в упор не узнавал даже себя в зеркале. Зато у него была одна-единственная обязанность: каждое утро выходить на румынскую границу. Дедушка Петридис уже много десятилетий завязал со службой в погранвойсках, но тем не менее из всех его привычек осталась только эта. Так что старый Петридис мог забыть снять штаны перед посещением сортира, но свой военный долг по охране границы от коварных румын — никогда. Значит, в доме останется только Паша со своим козлом Васей. Такой расклад два на два Санитару с Коком даже очень подходил.

Кок вежливо постучал у двери и, не дожидаясь вопроса, стал отвечать что-то насчет срочной телеграммы. Тут дверь без шума и пыли раскрывается и вместо Паши или Васи он видит перед собой Толика. Толик держит в своей лапе не карандаш, чтоб расписаться о получении телеграммы, а вовсе тяжелый дручок. И без всяких приглашений лепит этим автографом Коку по голове, что он тут же становится на четыре копыта, как Вася, и бодает головой в дверном косяке. А в это время Санитар, не дожидаясь, пока Петридис оставит свою роспись и на его ведомости между ушей, наглядно стал доказывать, что он может справиться даже с профессиональным психом. Санитар прикрывает приходящего в себя Кока и вместе с Толиком кубарем закатывается в хату, откуда уже подтягивает тылы Паша. Тут дедушка, еще не вылезший на охрану государственной границы, рвет с бока несуществующую шашку и орет «Застава, в ружье!». Все ему ясно, хотя Кок с Санитаром скорее сошли бы за вяленый чирус, чем за сильных любителей мамалыги. Но, кроме своих румын и их границы, у дедушки в голове ничего нет. Поэтому он радостно бьет с тыла родного Пашу по куполу и тот откатывается от нейтральной полосы между кубарем на полу и обеденным столом. Дедушка Петридис, исполняя свой военный долг, с одинаковым удовольствием лупил и по внуку, и по гостю, потому как те вцепились один в другого так дружно, что у них не хватило сил даже прикрыться от старого погранца. Хотя Толик немного радуется, что Санитар берет верх в схватке.