Как нам стать договоропригодными или Практическое руководство по коллективным действиям
Шрифт:
То, как обстоит дело сейчас, никоим образом не отвечает клубной логике. Вопросы численности (мощности) группы, тоящей за теми или иными интересами, остаются в тени. На суд политиков и общественного мнения выносятся альтернативы, не приведенные к общему знаменателю, — так что рационально сопоставить их невозможно. Типичны ситуации, когда на одной чаше весов — счетный экономический профит общества, а на другой — нечто из разряда «слезы ребенка» или исчезновения какой-нибудь редкости. Так не годится. И не потому, что хочется отмахнуться от «слез», а потому, что дай волю подобным спекуляциям — не сможем пошевелить и пальцем. Пусть мы пока не знаем цену многим неэкономическим сущностям (хотя многому, на самом деле, уже неплохо знаем, включая цену человеческой жизни), но мы можем организовать систему обменов и торгов (т. е. рынок), которая станет инструментом измерения и согласия.
Возьмем коллизии, завязанные на ценность разнообразия (их целое семейство). При создании чего-то нового что-то исчезает, и нам следует сопоставить приобретения и потери как-то аккуратней, чем просто «ноль» или «единица». Иначе группы, отстаивающие крайние ультимативные позиции — развитие vs фундаментализм или прогресс vs сохранение, — упрутся друг в друга и будут
С последними как-то приключилась восхитительная история [31] 1. Дело было так. В Крылатском близ Москва-реки задумали построить поселок «Остров фантазий». Но выяснилось, что аккурат в месте его расположения проходят традиционные пути миграции местных жаб, перемещающихся с холмов к реке и обратно. Экологи встали грудью, но потом смилостивились и пошли навстречу застройщику. (В странах, где лягушкам особый почет, такое снисхождение было бы невозможно, правда, там их едят [32] .) Вытребовав необходимое финансирование, жаб окольцевали и проследили точные маршруты их следования. Дальше от фирмы потребовались пустяковые по меркам ее недругов затраты — проложить для сказочных персонажей отдельные бетонные тоннельчики, чтобы их не затоптали башмаками члены конкурирующего клуба и не надули через соломинку дети. Не поверите — все это было надлежащим образом исполнено. Потому что где-то черепахи, где-то — съедобные лягушки, а у нас своя культовая живность. Так что, если где-то вам попадутся странные бетонные короба непонятного назначения, знайте, это тоннели для чере… простите, жаб. Стоит немного подожабть — и оттуда что-нибудь да выскочит. А уж обернется кем или нет — это никому не ведомо.
31
Ее опубликовал Г. И. Ревзин в журнале «Коммерсант-Власть», 19.11.2010.
32
Как выразился в печати один неглупый ресторатор, лучший способ сохранить вымирающие виды — начать на них цивилизованно охотиться и употреблять в пищу. В противном случае их истребят браконьеры или вредные выбросы.
И вот, если какому-то виду повезло, как вышеприведенным жабам, попасть в группу существ, чьи мольбы о спасении услышаны уполномоченными на то инстанциями, тогда есть способ сделать так, чтобы они действительно были помещены в комфортабельные условия: те, кому их судьбы небезразличны, должны собрать соответствующую сумму средств. Ну, хотя бы часть того, что в порядке компенсации требуют заплатить от фирмы, нанесшей своими действиями экологический ущерб. И решать это должны не контролирующие госинстанции, чье дело — квалифицировать урон и подать сигнал, а гражданские клубы. В противном случае охранители могут войти в раж и блокировать все и вся по любым основаниям. В Европе ширится движение за права растений. В Швейцарии по этому поводу выпущен закон. Вполне можно представить себе общество серьезно настроенных мужчин, ставящее своей целью защиту прав травы. Ведь то, как обращаются с английским газоном — чисто по-советски, словно людей, выкашивая травинки под один размер, — ни в какие ворота не лезет. Для тех, кто не глух к языку символизма, это означает прямой призыв к тирании!
Граница между редким и распространенным видом, между должным представительством во флоре и фауне и исчезновением весьма условна. И проходит она вовсе не по флоре и не фауне (там она не наблюдаема), а в человеческих отношениях. «Человек есть мера всех вещей». Единственный способ выверить ценность разнообразия — побороться/поторговаться за него. А для этого необходимо эксплицировать латентные группы интересов, собрать людей в правомочные клубы. До тех пор пока люди сами по себе, неизвестно, о чем они думают, затрагивает ли их происходящее и в курсе ли они вообще. Собравшись в клуб, люди обретут голос и смогут конкурировать как команды. Их голоса будут иметь экономическое измерение, как минимум выведенное из количества высказываний с той и другой стороны, и чем больше соберется единомышленников, тем легче им будет собрать победную сумму вскладчину. И если индустрия наносит ущерб чему-то и обязуется выплатить компенсацию, то и клубу оппонентов тоже надлежит чем-то пожертвовать в целях легитимации своих требований.
Тяжбы не должны сводиться исключительно к деньгам, к учету принимаются любого рода издержки, узаконивающие позицию сторон. И расчеты вовсе не обязаны быть точными. Иллюстрируем сказанное примером о земле — она спокон веков была средоточием тяжб. Российское законодательство предоставляет местным жителям право голоса в вопросах, затрагивающих использование окрестных территорий. Для этого проводятся публичные слушания, своего рода собрания клубов по месту жительства, в ходе которых каждый может высказаться. (Отдельного рассказа заслуживало бы то, как на практике устроена эта пародия на клубы, но сейчас не об этом.) И бывает так, что судьба многосотенмиллионного общественного блага оказывается во власти группы налетчиков из 20 человек, которая по своим мелким резонам против и ведет за собой собрание. Если суммировать их мыслимые и немыслимые претензии, подсчитать рубашки, которые ближе к телу, и еще накинуть сверху, то в сумме едва ли наберется один процент от цены вопроса, что вверен их власти. Разумеется, сила солому ломит, но скольких напрасных трудов можно избежать, если экономическая клубная логика укоренится в общественном сознании!
Особо интересны случаи новой конкуренции, обострившейся, когда сообщества сошлись впритык и начали влиять друг на друга в том, в чем раньше были автономными элементарно в силу географии. Вопросы внутренней кухни стали затрагивать соседей, хотя бы по причине дурного влияния. Такого рода явления могут быть не только осмыслены как конкуренция клубов, но и нормализованы при помощи конкуренции.
Глава 2.3
Политкорректность как повивальная бабка для клубов
В необъятном хозяйстве либерализма есть один особенно неспокойный департамент, откуда его проблемы заявляют о себе во всеуслышание, — политкорректность. Для нас ценно то, что здесь c лабораторной чистотой проступает символический пласт единоборств между группами носителей различий и различных интересов, что мы трактуем как обмен между клубами (хотя экономические корни никуда не деваются, но они не загораживают картины в целом). Поэтому политкорректность идеальна в качестве оселка для клубного подхода. Коль скоро мы нащупываем в этом подходе главное недостающее звено либеральной мысли, было бы непростительным упущением не протестировать его возможности на политкорректности.
Введем читателя в курс дела, как мы его понимаем.
Устами ЮНЕСКО человечество провозгласило принятие многообразия культур мира, форм самовыражения и проявления индивидуальности [33] . Надлежит терпимо (толерантно) относиться к поведению и взглядам других людей, даже если ты их не разделяешь. Политкорректность приземляет эти принципы в жизнь. Ею, среди прочего, предписываются нормы речевого этикета и табуируются темы, могущие задеть за живое меньшинства. В частности, неприемлемы выражения, затрагивающие в неприятном контексте расовую и половую принадлежность, возраст, здоровье, умственные способности, социальный статус, внешний вид и прочие изъяны и непохожести. Неписаная норма запрещает давать понять, что вы фиксируете чью-либо инаковость, а эталоном является умение искренне не замечать ее. Возбраняется называть малоимущего «бедный» — положено «экономически ущемленный». Бомж произведен в ранг коллекционера вещей [34] . Школьник не ленив, у него упадок сил. Также не стоит ранить чувство собственного достоинства животных, называя их покровительственно «pet» вместо нейтрального «animal companion». Растения не домашние и не подневольные, а компаньоны (botanical companions). Словом, юмористам и создателям сериалов есть чем поживиться.
33
«Декларация принципов толерантности», утверждена резолюцией Генеральной конференции ЮНЕСКО 16 ноября 1995 г.
34
Подобное практиковалось и в Советском Союзе, когда доярку называли «оператором машинного доения». Отсюда к политкорректности прослеживаются нити, идущие от неомарксизма.
Политкорректность, какой мы ее знаем сейчас, возникла в последней четверти ХХ века с обострением расового вопроса в Америке [35] . Как и в Европе, она стала реакцией на артефакты миграции, т. е. была вызвана глобальными экономическими перемещениями [36] 6. Состоятельным кругам не хватало рабочих рук для наращивания уровня жизни, и пробел восполнялся выходцами из не столь экономически продвинутых кругов и регионов. Но расплачиваться пришлось не только за труд и не только деньгами, а и терпимостью к тому непривычному, опасному и дурному, что те «другие» привнесли с собой в жизнь. Экономический и социокультурный выигрыш в одном сопровождался напряжениями в другом [37] .
35
Все началось с замены слова «black» на «Afro-American». Это дело было подхвачено феминистками, которые против того, что, к примеру, названия ряда профессий содержат слово «man», как в слове «fireman» (пожарный), и вообще язык хранит в себе унизительные следы доминирования мужчин в прошлом. От слова chairman (председатель) перешли на нейтральное chairperson. Появилось обращение Ms. по аналогии с Mr., чтобы не определять женщину как замужнюю (Mrs) или нет (Miss). Предлагается писать слово women как womyn или wimmin. Сам термин введен в общественный лексикон в 1983 г. известной феминисткой Карен де Кроу, президентом Американской национальной организации в защиту прав женщин. Как система взглядов политкорректность вышла из студенческих городов-кампусов США (с 1989 г. свыше 200 колледжей и университетов США приняли кодексы, запрещающие расовую и половую дискриминацию), а в 90-е гг. стала общей практикой в публичной коммуникации.
36
Также Европа несла моральное бремя перед беженцами из тоталитарных европейских режимов, и под прикрытием написанных для них законов в нее хлынул поток трудовых мигрантов.
37
Эти выигрыши и проигрыши разнесены по разным стратам и по времени. На каком-то отрезке кто-то оказывается в плюсовом балансе, а кто-то в минусовом, и включаются процессы выравнивания. Как правило, наиболее богатые остаются в плюсе, так как могут заплатить за то, чтобы отгородиться от негативных внешних эффектов, сопровождающих закупку труда.
Политкорректность высаживается на плацдарм в человеческой душе, сложенный из такта и милосердия, но это не мешает ей быть еще и практичной — эта норма прямо вытекает из того, что богатые изнеженны и больше нуждаются в общественном порядке и согласии, чем бедные. Вот почему ими самовозложено бремя приноравливания и предупредительности. (Это все та же логика «кому больше надо, тот больше платит».) Гуманизм находит выход в том, что при достатке у общества сил часть их выделяется (если хотите, жертвуется) на то, чтобы не подходить ни к какому человеку со стереотипными мерками и не наделять заранее представителя группы мнимыми или действительными недостатками, которые приписывает этой группе общественное мнение. Так, если знать, что в среднем выходцы из какой-то среды хуже образованны и чаще «страдают от упадка сил», это не повод превращать статистику в дискриминацию конкретного кандидата при найме на работу. Благополучным слоям пристало вникать в индивидуальные случаи и давать шанс каждому.