Как написать сочинение. Для подготовки к ЕГЭ

<…> В произведении – пугающая картина разобщенности людей, их отчуждения от подлинного смысла жизни. Писатель запечатлел выморочное существование. Мертвые души окончательно утратили способность по-настоящему видеть, слышать, думать. Их поведение, механическое, заданное раз и навсегда, подчинено единственной страсти – приобретать: материальные блага, положение в обществе, чины на службе. Человек потерял человеческое лицо. А это уже не смешно – страшно. Такая участь подстерегает каждого, кто отвернется от неповторимо многообразного духовного бытия. Страстное желание художника пробудить сонное человеческое сознание созвучно любой эпохе застоя.

Взволнованная мысль о родине привела Гоголя к отказу от первоначального замысла «Мертвых душ» – повествования о «ябеднике» и двух-трех «плутах». Воссозданный художником мир предельно укрупнился, его осмысление углубилось. Гоголь не мог быть равнодушным «летописцем». Он активно противодействует злу. Прежде всего – в своих предчувствиях светлого грядущего. Жажда добра, справедливости, красоты «торопит» писателя. Так возникает побуждение совместить объективное изображение мира с авторским поиском Прекрасного. <…>

Субъективно-исповедальная и объективно-изобразительная линии в I томе гармонично переплетаются. Это помогает писателю раскрыть конкретные черты эпохи. В содержании же поэмы негативные наблюдения и раздумья писателя все-таки превалируют. Поэтому у него и появляется мечта найти некоего «мужа, одаренного божественными доблестями».

Во II томе «Мертвых душ» Гоголь делает попытку реализовать эту мечту. Более того, – оправдать несостоятельность сущего с точки зрения «человека вообще и души человека вообще». Отвлечение от жизненного материала, обусловленности характеров, ставка на общечеловеческие, якобы неизменные добродетели приводят к созданию умозрительных картин и образов. Великий художник сам понял это и сжег свою рукопись.

Гоголевская сатира адресована противоречиям самой действительности. Деградирующие сословия общества четко очерчены в разных группах персонажей: уездное дворянство (Собакевич, Манилов, Плюшкин, Ноздрев, Коробочка), губернское чиновничество и дворянство (от губернатора до Ивана Антоновича – «кувшинного рыла»), крестьяне (Селифан, Петрушка и др.), столичное дворянство и чиновничество («Повесть о капитане Копейкине»). Гоголь обнаруживает блестящее художественное мастерство, находит остроумные приемы разоблачения «антигероев» в этих ярких характеристиках.

Писатель умело выделяет «говорящую» деталь внешнего облика героя. Сразу создается зрительное впечатление живого лица, выделяется психологическая сущность персонажа. Вспомним сходство с медведем, косолапость Собакевича, расплывчатость черт пустослова Манилова. Или, скажем, облик Ивана Антоновича – «кувшинного рыла»: «вся сердцевина лица выступала у него вперед и пошла в нос». Точность зарисовки, соответствующей типу поведения героя, столь высока, что одна она может дать представление о социальном явлении. В последнем примере – нос чиновника, привыкшего «вынюхивать» взятки.

В «Мертвых душах» портрет обладает редкой глубиной индивидуализации. Каждый штрих, выразительный сам по себе, – неотъемлемая часть всей фигуры персонажа. Все в ней неповторимо: жест, манера говорить, передвигаться и т. д. Вместе с тем при обрисовке героя автор постоянно соотносит его с определенным, нераспространенным в массе типом человека. «Кувшинное рыло» не придумано писателем. Образ этот бытует в народе. О Манилове сказано: «Ни то ни се…» – тоже потому, что так говорят о людях такого характера.

Не менее поражает гоголевская способность вложить в уста тупых обывателей «разоблачительные» речи. Любой из них, разумеется, высказывается о своем и по-своему. Но источник подобных потребностей общий. Все они и не подозревают о том, что обычные, привычные их разглагольствования обнаруживают прежде всего их убогость, глупость, грубость, ханжество. Собакевич об инспекторе врачебной управы: «… он также человек праздный и, верно, дома, если не поехал куда-нибудь играть в карты, они все даром бременят землю!» Сведения верны. Но достаточно послушать Собакевича, чтобы убедиться, что он считает себя лучше всех, а в поношениях близких находит единственное удовольствие. Чем больше откровенничает «медведь», тем яснее становится: наступать на чужие ноги не дурная привычка, а сущность его натуры.

Не только «ругатель» Собакевич, но и другие персонажи «демонстрируют» самые затаенные и смешные стороны своего характера. Автор позволяет выговориться Ноздреву, Манилову и т. д. Бессознательно они выбалтывают: один – свою наглость и глупость, другой – пустое, никчемное фантазерство.

В «Мертвых душах» все: затейливые фамилии, предметы быта, туалета – выполняет резко обличительную функцию. Вот губернский бал: «Галопад летел во всю пропалую: почтмейстерша, капитан-исправник, дама с голубым пером, дама с белым пером, грузинский князь Чипхайхилидзев, чиновник из Петербурга, чиновник из Москвы, француз Куку, Перхуновский, Беребендовский – все поднялось и понеслось».

Таково краткое и на редкость емкое обобщение. Типичный образец авторских описаний. Здесь будто спокойная и даже доброжелательная зарисовка. Но уже первое слово «галопад» воспринимается в двух значениях: музыки (галоп) и скачки лошади (!) Далее нас поражает сочетание, вызывающее ощущение редкой пестроты: исправник и князь, француз Куку и чиновник. В этом обществе они равны. Наконец, как содержательны будто случайные повторы (вместо дам – их перья; чиновник из Москвы и чиновник из Петербурга)! Однотипность посетителей была очевидна. Все венчают говорящие фамилии: Перхуновский, Куку, Беребендовский. Стремление раскрыть бессмысленность бальных «скачек», ирония автора здесь не вызывает сомнений. В произведении есть и подробные описания, например, усадьбы Манилова, Плюшкина и т. д. Предметы, их расположение – все, казалось бы, подчеркивает сущность характеров. <…>В сюжете поэмы нет захватывающих приключений и любовных сцен. Главный герой поэмы спокойно и как-то буднично перемещается в пространстве и во времени, лишь изредка встречая на своем пути осложнения (в лице бузотера Ноздрева). Но афера Чичикова, решившего нажиться на ревизских душах умерших крестьян, позволяет проникнуть в противоречия общественного и государственного строя России. Похождения Чичикова дают возможность объединить в повествовании громадный массив жизненного материала. В зависимости от характера его пластов автор выступает как ироничный бытописатель, психолог-исследователь, сатирик. И всюду – как лицо, осмысливающее сложные социальные, духовные, эстетические проблемы своего времени и перспективы будущего.

В VII главе I тома «Мертвых душ» Гоголь причисляет себя к писателям, дерзнувшим «вызвать наружу все, что ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи, – всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь»: «И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадную несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы!» Вот основной принцип Гоголя-художника.

«Ошибочно было бы думать, – писал Н. Г. Чернышевский, – что сильнейшее впечатление, производимое «Мертвыми душами», – смех: напротив, эта книга очень серьезная и грустная. Все лица в ней живые, все имеют глубокий смысл для того, кто хочет постичь нашу жизнь…» По глобальности и разносторонности постижения сущего I том поэмы является самостоятельным законченным произведением. <…>

В первой главе изображен приезд Чичикова в губернский город. Характеристика городского «благополучия» через восприятие Чичикова необходима для фабульного развития «Мертвых душ». Но писатель заметно раздвигает границы изображения. Скажем, вводит в текст отрывок из газет, преувеличивающих размеры деревьев в городе, которые на самом деле были «не выше тростника»: «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широколиственных деревьев, дающих прохладу в знойный день». Оригинальный прием выявляет комическое несоответствие истинного положения вещей в городе их трактовке прессой. Скрытая ирония автора помогает глубже понять фальшивость общественных устоев. Думается, однако, саркастическая усмешка обращена к более значимым явлениям. <…>