Как небо серого не оставило

А еще «замануха» – до одиннадцати утра завтрак: булочка к маленькому стакану кофе или какао почти даром.

Насчет «хлеба сегодня» Хомутов мог бы и поспорить – его хлебам пышным, что на судне он на славу выпекал, девять часов требовалось, чтоб только остыть. На здешний же завтрак он почти никогда не поспевал. Как это: «Люблю я утренний кофе в обед». А что, мог себе позволить так поздно в давно наступивший день входить вразвалочку: в отгулах он нынче за целый год морских рейсов накопились! Само собой с легкой руки да указующего перста супруги накопилось за этот год и по квартире кой-каких ремонтных дел и доделок: какая же нормальная жена праздного мужа долго терпеть будет! Вот по пути в строительный магазин (у хорошего мастера вечно ведь чего-то для работы не хватает!) и стал Хомутов в эту кофейню заворачивать: от суеты, за большим капучино, на четверть часа отрешиться да сил на невеликие свои свершения набраться… Мазню шпаклевочную да сверление отсрочить.

Повадился! Как какой-нибудь европеец. Как француз добропорядочный!

Дождавшись у стеклянной витрины, заполненной сладостями и выпечкой, пока кофейный аппарат отшипит ему кофе в фирменный бумазейный стакан (было, правда, пару раз, что он, только за заказ рассчитавшись, тут же хапал чужой, что добрые люди дожидались), Хомутов брал с отдельной «посудной» стойки три пакетика сахара (в самый раз на большой-то стакан!) и деревянную палочку из самого детства: мороженое такими ели. Именно палочку: ей удобней было со стенок пенку собирать – самый смак! Памятуя, конечно, при этом загадочную, как настоящая француженка, Амели из одноименного фильма: «Сломать сахарную корочку чайной ложкой».

Место он себе определил у самых стеклянных дверей на улицу, на краешке длинного пуфа, за маленьким столиком. Без затей: он только кофе свое выпьет и на выход. Чтоб, значит, не дарить напрасных надежд девицам напротив, не столько налегающих на свой кофе с пирожными, сколько наседающих на бедные свои айфоны-гаджеты.

С оптимизмом у Хомутова было все в порядке в его-то годы!..

Поэтому, не затевая бесполезной стрельбы глазами, стилизованному европейцу оставалось изучать бравые пекарские лозунги, разглядывать архивные репродукции во всю стену (жена-историк говорила как-то Хомутову, что в те годы этот город по праву считался одним из самых чистых, а может, и самым чистым в Европе) да скашивать по времени глаза в сторону витрины с продавцами.

Впрочем, на продавцах внимание задерживать было тоже предосудительно. Ибо, меняя друг друга через день, были юные похожи, как близнецы. Как брат и сестра. Но сказать наверняка, кто из них трудился у кассового и кофейного аппарата нынче, наш кофеман наверняка никогда не брался: одинаково стриженые почти под «ноль» головы под заломленным поварским колпаком, серебряные сережки – две, но в одном только ухе, отсутствие груди и бицепсов. И витиеватые татуировки на запястьях: тоже вроде одни и те же змеи-драконы!.. Поди, тут разберись, хоть и по-европейски нынче вполне! Да и какое твое дело – допивай кофе и отваливай!

Но как-то вместо кого-то из этих двоих Хомутов увидал у кассы дородную светловолосую девушку, тоже очень молодую и очень, виделось, добрую. Ее ясно-синие глаза глядели на посетителей открыто и радушно. Настоящая русская красавица, словно сошедшая с полотен Кустодиева.

Хомутов тогда лишь хмыкнул про себя: текучка! Вот молодежь – никак работать не заставишь! А и хозяева, наверное, не лучше – не платят, конечно! Да, в общем, все они!..

Здешний кофе очень бодрил!

И вот в один пасмурный февральский день, что был для Хомутова так же сер, как снег по обочинам дорог, прибрел завсегдатай в кофейню, как обычно. Сразу как-то не пофартило: очередь из трех человек была впереди. И двигалась медленно. В причине Хомутов скоро разобрался: на маленькой кухне пекарни, что наполовину видна была через дверной проем, собралась маленькая компания взрослых и детей. Верно, виделось по комплекциям, родственников нашей красавицы. Наверное, у кого-то из деток был день рождения – так Хомутов определил. Поэтому девушка в колпаке отвлекалась, поминутно заходя на кухню, отчего так вяло и двигалось у стойки дело.

Хомутова уже сразу профессионально покоробило: посторонним на кухне не место! Он с судового камбуза выпроваживал и праздношатающихся, и просящих без лишних стеснений. А тут – у всех на виду!

Подошла, наконец, его очередь… И только он открыл рот, чтоб выпросить, наконец, свой большой капучино, как красавица со сражающей простотой душевно заглянула в его глаза:

– Вы не подождете пару минут?

Видно, как раз пришло время ребятенку на кухне свечи на торте задуть, а взрослым шампанским бахнуть.

– Ну вот, еще и подождать! – недовольно пробурчал Хомутов то ли себе, то ли очереди приличной, за ним уже собравшейся. И вышел тотчас сквозь стеклянные двери… Сам себя уже через дюжину шагов коря: зачем праздник людям испортил, скотина?!

И больше он в той кофейне не появлялся. Стыдно потому что за свою черствость было! Сколько кофе тут перепил, а так и не проникся духом… этой… как его?.. Толерантности! Вот! Так и не стал по духу европейцем!

И долго еще, хоть путь его постоянно пролегал мимо стеклянных стен, огибал Хомутов кофейню козьими тропами… Ордынец!

Сейчас, правда, вернулся потихоньку: давно уж другие люди за стойкой заправляют. Но Хомутов больше никогда здесь не вякнет: добрее надо к людям быть, если по-русски.

Блондинка, что выше ростом

Салатного цвета маршрутка подъезжала к брусчатому пятачку остановки, красиво выложенному уже после прокладки нового в этом районе асфальта. Кажется, она была «пустой». В том смысле, что «сидячие» места навскидку проглядывались. Потому Хомутов, оттерев солидной неприступностью прыткого студентика, тактично пропустил вперед женщину средних лет (галантно предоставив, впрочем, ей право дверцу микроавтобуса и распахнуть).

Места действительно были. Даже боковые, справа. «К окошку! К око-ошку!» Сколько лет было Хомутову? По возрасту вполне достаточно, чтоб места уже никому особо в общественном транспорте не уступать. По виду – пацан пацаном! Оттого, верно, что он себя таковым до сих пор и чувствовал.

Вот и сейчас, вмиг усевшись на «боковушке» почти в конце автобусика и портфель свой деловой на колени пристроив, он пытливым глазом тотчас узрел, фифу, сидящую на пару рядов сидений ближе к выходу. Ничего себе! Красивая. Это было видно и в профиль. Блондинка. Рыжеватая, впрочем, и не пойми – натуральная или нет. Его, Хомутова, примерно, лет, но, угадывалось, немного его повыше. Хорошо одетая, надменная и неприступная.

Но не все то было предметом ревностного внимания Хомутова: женщин и девушек красивых в этом городе – только голову успевай поворачивать! Блондинка занимала двойное сидение, положив на дальнее свою достаточно, впрочем, объемную сумку, сама же вольготно расположившись на ближнем.

Вот взяли манеру! Повадились: сядут на первое сидение и второе уже оказывается заблокированным. А может, тут кто-то: «К окошку! К окошку»! Жена, правда, поясняла Хомутову, что так многие дамочки предпочитают знакомиться. Но совсем другое тут, по его разумению, конечно было! Ущемленное самолюбие угадывалось. Как так! Должно им, таким респектабельным, на личном авто, а то и с личным шофером ездить, а они тут в общественном транспорте с простолюдинами трясутся! Так еще это быдло и рядом с собой на сидение пускать?..

Он-то никогда не стеснялся потревожить: «Вы… позволите? Спасибо!» Но только если других свободных мест в обозримой видимости не было. А уж коль имелись, то «седай», где получится – какое там окошко: и впрямь за ловеласа примут!

Но сейчас-то сидел Хомутов на отдельном сидении у самого окна, и окно то было чистым, и ехали они быстро!.. Но нет, закипало внутри! Чуть даже и досадно было, что места, кроме как рядом с блондинкой, свободные были. А так бы навис выжидательно: «Бизнес-класс превращается!.. Превращается бизнес-класс!.. Да нет, я понимаю, вы свой джип-самолет только на сегодня в автоцентр на текущий техосмотр поставили».