Как общаться с вдовцом

Большего внимания от него никто и не ждал, однако мне кажется, главный уролог крупнейшей нью-йоркской больницы мог бы спокойнее отреагировать на слово «хер», произнесенное за столом.

— Извини, пап. Я не хотел тебя будить.

— Как ты разговариваешь с отцом?

— Как ты разговариваешь со мной?

— Ну и как?

— Словно я ребенок. Ради всего святого, мне уже двадцать шесть лет.

— Нечего было ругаться.

— Мне казалось, момент того требовал.

Мать одним глотком допила мерло и рассеянно протянула бокал отцу, чтобы тот налил ей еще вина.

— Стэн, — произнесла она, — скажи ему что-нибудь.

Отец отложил вилку и задумчиво пережевывал лондонское жаркое — каждый кусочек по тридцать раз, прежде чем проглотить. Когда я был маленьким, я считал, чтобы убить время, сколько раз отец жует каждый кусок, сам с собой заключая молчаливые пари, что сегодня он прожует всего лишь двадцать девять раз. Я ни разу не выиграл, и это столь же прекрасная иллюстрация моего везения, как и все остальное. Даже в споре с самим собой я всегда ухитрялся проигрывать.

— Ты вряд ли способен принять здравое решение, Дуглас, — заявил отец.

Ладно. Вот что я понял. Можно всю жизнь со всеми ладить, быть любящим сыном, неплохо учиться, не принимать сильнодействующих наркотиков, не обрюхатить ничью дочку, быть во всех отношениях отличным парнем и жить в гармонии со всеми тварями Господними. Но стоит тебе в пятнадцать лет разбить угнанный «мерседес» перед полицейским участком — и тебе постоянно будут об этом напоминать. Мать была в шоке. Она с ужасом думала о том, что скажут соседи, хотя в этом случае у нее были на то основания — если честно, это была машина соседа. Но ведь для того и существует страховка, правда? Если вы ни разу не подали иск, значит, им удалось обвести вас вокруг пальца.

— А ты вряд ли способен поддержать кого бы то ни было в трудный момент, — ответил я отцу.

— Я с этим не согласен, Дуг.

Стэнли Паркер не разозлился. Он «не согласился». Доктор Паркер получил образование в одном из университетов Лиги Плюща [7] , в свои шестьдесят пять он выглядел подтянутым и бодрым: густые седые волосы, очки в золотой оправе, профессионально-сдержанный вид, несмотря на обманчиво добрую улыбку, открывающую вычищенные «ментадентом» зубы. Я не помню, чтобы отец хоть раз меня обнял. Однако на выпускном в универе он сердечно пожал мне руку, и в доказательство этого у меня даже осталась фотография.

7

В Лигу Плюща входят привилегированные университеты северо-востока США.

— Послушайте, — сказал я, жалея, что не прислушался к интуиции, которая подсказывала мне, что лучше остаться дома и сообщить обо всем по телефону. Однако та же самая интуиция когда-то убедила меня в том, что если я угоню «мерседес» соседа и поеду кататься, то это поможет мне переспать с одной девицей. Тогда интуиция подвела, да и за эти годы она не стала лучше, поэтому, если честно, я привык ее игнорировать. — Я люблю Хейли, и у нас с ней все серьезно. Она красива, умна, она прекрасная мать. Я и мечтать не мог о том, что когда-нибудь встречу такую женщину.

Мать задохнулась от изумления и ужаса, вино выплеснулось через край ее бокала, оставив на скатерти красное пятно. Ей-богу, когда я прихожу к ним в гости, ей лучше пить шардоне.

— У нее есть ребенок? — прохрипела мать, схватившись за сердце. Она закрыла глаза и с трудом переводила дух, как будто ее ударили ножом.

Я улыбнулся.

— Поздравляю, бабуля.

— Господи Иисусе! — простонала мать.

— Да, — ответил я и поднялся, чтобы уйти. — Я предчувствовал, что ты это скажешь.

Выходя из дома, я успел услышать, как мать пилит отца, словно все это его вина.

— Стэнли, — орала она, — это же катастрофа! Сама того не зная, мать доказала одну из своих излюбленных аксиом: даже если часы не ходят, они дважды в день показывают правильное время.

Глава 4

Как общаться с вдовцом

Дуг Паркер

Со смертью Хейли я что-то утратил. Я не знаю, как это назвать, но это что-то мешает сказать правду, когда тебя спрашивают, как дела, словно некий жизненно важный клапан удерживает глубокие, истинные чувства под замком. Я не знаю точно, когда именно его потерял или как его вернуть, но теперь во всем, что касается такта, вежливости и благоразумия, я — мина замедленного действия, которая того и гляди взорвется.

В смысле общения я стал своего рода обузой.

На днях стоял в рецептурном отделе, собирался запастись снотворным. Тут меня заметила подруга Хейли. Она подошла и взяла меня за руку.

— Дуг, — обратилась ко мне она. Бриллианты на ее кольце царапали мне кожу, словно зубы мелкого зверька. — Я собиралась тебе звонить. Ну, как ты?

Я знаю сценарий, я выучил текст. Я должен был сказать, что у меня все в порядке, или хорошо, или более-менее, или как нельзя лучше, и клянусь, я открыл рот, чтобы произнести что-нибудь в этом духе, но вместо этого показал ей оранжевый пузырек с таблетками и сказал:

— Я пью эти чертовы таблетки и все равно не могу заснуть. Принимаю еще, и мне снятся кошмары, а проснуться я уже не могу — мешают проклятые таблетки, а когда все-таки просыпаюсь, чувствую себя совсем усталым, и мне не очень-то хочется просыпаться, потому что, проснувшись, я думаю о Хейли, и мне снова хочется заснуть. А ты как?

Подруга Хейли нервно огляделась, обдумывая, как бы половчее улизнуть, и мне стало ее жаль. Но себя мне жаль еще больше. Поэтому я кивнул, помахал ей рукой, словно она на другой стороне улицы, а не рядом — так близко, что видно темные поры на коже у нее под глазами, — и вышел из аптеки.

И сейчас такое случается постоянно.

Моя сестра Клэр утверждает, что я намеренно так поступаю, что я таким образом держу людей на расстоянии. В чем-то она, может, и права, но клянусь, что не специально так делаю. Это вырывается из меня без предупреждения, неожиданно, словно сильный чих.

Несколько недель назад ко мне постучался чувак — то ли из «Свидетелей Иеговы», то ли из «Евреев за Иисуса», то ли просто фанатик на транквилизаторах, торгующий Богом вразнос, в брошюрах. Он улыбался, словно карикатура на самого себя.

— Вы уже впустили Бога в свою жизнь? — спросил он.

— Пусть катится ко всем чертям.

Чувак блаженно улыбнулся, как будто я похвалил его дерьмовый костюм, купленный в «Джей-Си-Пенни» [8] .

— Когда-то я думал и чувствовал точно так же, брат мой.

— Ты мне не брат, — прошипел я. — И никогда ты так себя не чувствовал. Если бы ты чувствовал себя так, до сих пор из этого не выбрался бы, потому что такое не проходит. И тогда ты точно не стучал бы в чужие двери с придурочной ухмылкой на роже!

— Эй! — воскликнул он встревоженно. — Отпусти меня!

И я сообразил, что схватил его за галстук и притянул к себе так, что мы очутились нос к носу, и я могу разглядеть капельку собственной слюны, которая брызнула чуваку на подбородок. Я увидел, что парню едва-едва перевалило за двадцать и он насмерть перепугался. Я отпустил его и сказал, чтобы он убирался. Чувак слетел со ступенек, словно собака, получившая пинка. Мне стало его жаль, но тут он заорал: «Ублюдок долбаный!» и показал мне средний палец. Должно быть, это выглядело смешно, но мне давно уже не бывает смешно. По крайней мере, теперь у чувака будет собственная история борьбы, которой он сможет поделиться с другими представителями Господними за кофе с пончиком в их священном офисе.

А на следующий день я пошел в «Хоум Депо» купить лампочек и увидел там парочку примерно моего возраста: они выбирали краску. Девушка была красива и изящна, парень — лысоват и коренаст, оба одеты в хаки. Было видно, что они по уши влюблены друг в друга. Они болтали о комнате, которую собирались красить, обсуждали цвет ковра, диван и породу дерева, из которого был сделан шкаф, где у них стоял телевизор. Девушка захватила с собой шнурок для шторы, чтобы подобрать цвет; Хейли сделала бы точно так же. Я глазел на парочку: они показывали друг другу образцы краски, прикладывали их к шнурку для шторы, и я представил, как эти двое, обнявшись, сидят у себя в комнате, оформленной в серо-коричневых тонах, на пепельно-сером диване и смотрят телевизор. Я думал о том, что завтра они могут потерять друг друга, что один из них или оба они могут умереть раньше, чем высохнет краска на стене. Девушка странно посмотрела на меня, и я осознал, что произнес это вслух. Ее супруг шагнул ко мне, словно собирался затеять драку, хотя, кажется, я уже первый начал. Но тут он сунул руку в карман и протянул мне скомканный носовой платок. Я понял, что плачу.

Прошел уже год, и, похоже, мои родные и друзья считают, что срок скорби истек, как будто нужно лишь, чтобы сменились четыре времени года, и после этого можно наливать новое вино в старые мехи, и ты готов снова начать жить. Пора возвращаться к жизни, твердят они. И вот моя мать регулярно звонит и пытается свести меня с очередной девицей, с которой она или кто-то из ее подруг познакомилась в очередной поездке. Но, честное слово, как же надо любить падаль, чтобы пойти на свидание с угрюмым двадцатидевятилетним вдовцом, у которого нет ни нормальной работы, ни мало-мальской цели в жизни? Я представляю себе странных костлявых теток в бесформенных простецких платьях, огромных очках и с целым выводком кошек, с которыми они разговаривают, как с детьми. Или же это унылые, нервно оживленные толстухи с заниженной самооценкой, которые, обливаясь потом, шарят по дну бочки свидания в непрестанных поисках оргазма, не зависящего от прибора, на пальчиковых батарейках. Или разведенки — траченные жизнью подозрительные мужененавистницы, которые ищут очередную плевательницу для желчи либо, не помня себя от страха и одиночества, готовы вцепиться в первого, кто захочет разделить с ними ложе и выплаты по закладной. А еще фетишистки-вампирши, сосущие кровь скорби, которые жаждут слизать с моего лица слезы и впитать своим распухшим сердцем мою безграничную грусть; эти могли уложить меня в койку раньше, чем я рассчитывал, поэтому я стал ревниво относиться к своей скорби — я не очень-то готов ею делиться.

Так что даже если бы я был готов — а я не готов, — мне все же пришлось бы столкнуться с вечной как мир проблемой: я не собирался вступать ни в один клуб, который мог бы принять меня в свои ряды.

8

Одна из крупнейших в США сетей универмагов.

Глава 5

Небо просто издевается надо мной. Сегодня один из тех навязчиво-чудесных весенних дней, которые словно из кожи вон лезут, чтобы быть еще прекраснее — настолько, что хочется дать им по морде. Небо ярче, чем имеет право быть: оно оскорбительно, невыносимо голубое — такое, что остаться дома значит совершить преступление против человечности. Как будто мне есть куда пойти. Соседи, как один, стригут газоны и подравнивают изгороди, отовсюду доносится механическое шипение крутящихся дождевателей. Чудесный день. Хейли мертва, а мне нечего делать и некуда идти.

Я подбираю с лужайки пластмассовые ошметки мобильника, и тут на обочине тормозит темный раздолбанный «ниссан» с тонированными стеклами. Сквозь приоткрытую дверцу машины несется энергичный нестройный хип-хоп; из «ниссана» в густом облаке застоявшегося сигаретного дыма вылезает Расс. Он высокий и мускулистый, как отец, на нем мешковатые шорты, вьетнамки и линялая футболка с рисунком из «Боевой звезды Галактики» [9] .

В руке у него айпод. На прощание Расс с приятелями хлопают друг друга по рукам, перекрывая музыку, парни кричат ему вслед веселые непристойности. Из открытого окна задней двери вылетает полупустой стаканчик из-под колы, жидкость льется на тротуар, как кровь на месте преступления. Расс улыбается и бьет по крыше машины; «ниссан» трогается с места и лихо заворачивает за угол — так, что шины визжат. Я прислушиваюсь, не раздастся ли глухой удар, но нет. Расс явно попал в дурную компанию: катящиеся по наклонной придурки с подернутыми пеленой глазами и пирсингом в бровях, с длинными всклокоченными волосами и фальшивыми документами, парни, которые ночь напролет бесцельно гоняют на машинах, ищут на свою голову приключений, тусуются на пустынных стоянках, надираются дешевым пивом, играют мрачный панк-рок и перемывают кости говнюкам из собственной школы. Я знаю, что должен что-то с этим делать, особенно в свете инцидента с полицией, который произошел несколько дней назад, но скорбь и жалость к себе истощили мои силы, а делать несколько дел сразу у меня не получалось никогда.

9

Популярный фантастический телесериал.

— Привет, — говорит Расс, направляясь по лужайке ко мне. Он вытаскивает из ушей наушники и вешает их на шею. Длинные нечесаные волосы — того же медового оттенка, что и у Хейли — падают на большие темные глаза Расса, словно вуаль. С того случая с полицейским прошла почти неделя, и от порезов на лице и шее у него остались лишь бледно-розовые шрамики.

— Привет, — отвечаю я.

— Прости за ту ночь, — продолжает Расс. — Я был слегка под кайфом.

— Я не думал, что наутро ты уйдешь.

— В девять ты еще спал, — произносит он, пожимая плечами. — Это твой сотовый?

— Был.

— Хороший удар. В смысле, если ты целился в дерево.

— Я целился в кролика, а попал в дерево.

Расс глубокомысленно кивает.

— Бывает.

Я встаю и иду к крыльцу, на ходу засовывая в карман останки сотового.

— Ты разве не должен сейчас быть в школе?

— И что? Ты теперь как мой отец?

— Я просто спросил.

Он смотрит на меня и качает головой.

— Я бы с радостью тебе ответил, честно. Но ты лишился права задавать подобные вопросы, когда выгнал меня к Джиму и Энджи.