Как опасно быть женой

В конце концов ее обвинили в финансовых махинациях. Полиция явилась за ней на праздник мороженого для девочек-скаутов. Двое мужчин в форме подошли к столу и сообщили, что намерены арестовать ее, но мама, не поднимая головы, упрямо продолжала разливать лимонад по бумажным стаканчикам.

– Здесь сорок пять девочек, сэр, и все хотят пить, так что уж я позабочусь, чтобы ни одну не обделить, – сказала она, не отрываясь от своего занятия.

На безупречной картине нежных пасхальных тонов, с мамами и дочками в длинных летящих юбках и блузочках с рюшами, желтыми нарциссами на столах, розовыми и бледно-голубыми гирляндами из гофрированной бумаги через всю комнату, полицейские казались двумя отвратительными чернильными кляксами. Мать, глянув на меня, спросила, можно ли обойтись без наручников. Полицейские согласились. Один из них, лысый, по дороге к выходу цапнул со стола стаканчик лимонада. А я весь вечер просидела с Кэти Лендер и ее матерью, не считая тех тридцати минут, что меня рвало в туалете. Кисло пахнущее шоколадное мороженое заляпало стульчак и волнистый белый воротничок моего нового платья. Мать обещала вернуться домой к ужину и непостижимым образом ухитрилась сдержать слово. Я тогда была в третьем классе и наотрез отказалась возвращаться в свою школу, так что матери пришлось перевести меня в другую. Она нашла новую квартиру в пятнадцати милях от старой. А потом во исполнение приговора два с половиной месяца каждый день ездила в город на общественно-полезные работы и в ярко-оранжевом жилете собирала мусор вдоль шоссе вместе с прочими осужденными. Я безумно боялась, что ее узнает кто-нибудь из моих подруг: школьный автобус ходил по Тридцать седьмой Южной трассе.

Остаток детства и взрослые годы я усердно лепила из себя полную противоположность Трине Макэлви. У нее было много любовников? У меня не будет ни одного. Она окончила десять классов? Я получу степень магистра. Она – мать-одиночка с одним ребенком? Я выйду замуж и рожу троих. Однако, искореняя в себе ее недостатки, я лишила себя и достоинств. Ибо чувственная, жадная до любовных утех, непредсказуемая Трина Макэлви, кроме всего прочего, абсолютно счастлива.

Энни хватает коробок спичек и снова зажигает свечу.

– Джулия, пожалуйста, подними правую руку, – она откидывается на стуле и тянется к тумбочке за журналом “Опра”, – а левую положи на Библию. (Я подчиняюсь, чувствуя, как горло щекочет глупый смех. Чтобы он не вырвался и не превратился в истерику, пугающую и неуправляемую, крепко сжимаю губы.) Джулия Флэнеган, ты клянешься с этого дня стать оторвой. Соберись с духом и немножечко похулигань.

Не знаю, что на меня подействовало – поздний час, алкоголь или всплывшее само собой воспоминание о Сюзи Марголис, но внезапно во мне заиграло нечто новое, сильное и бесшабашное. Я вдруг словно переродилась. Мной овладела решимость последовать совету подруг: стать раскованней. И к черту жизнь по правилам. К дьяволу Сюзи Марголис.

С предсказуемостью толстоногих одуванчиков, заполоняющих газон в апреле, раз в год нашу семью охватывает щенячья лихорадка. Кто-нибудь из соседей появляется на улице с милой крошкой, которая, перебирая крошечными лапками, невесомо трусит на ярком нейлоновом поводке, и мы теряем самообладание. Кейтлин, одиннадцати лет от роду, начинает рисовать собачек и подкладывать картинки в портфель Майклу. Люси – ей скоро семь – усиленно жалуется на загадочные хвори. (“У меня в голове как будто бы гусеница, и от нее все страшно-престрашно чешется. Но щеночек бы меня точно вылечил”.) Четырехлетний Джейк, достойный ученик Кейтлин в деле витья веревок из родителей, обматывает ленточкой шею плюшевого далматинца Бенни и печально таскает его за собой по дому, волочит вверх-вниз по лестнице, тянет по тротуару и сажает на кухонном столе, прислоняя к тарелке с хлопьями. И, умоляюще глядя на отца, стенает: “Пожалуйста, пап! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, давай заведем собаку!”

Майкл заклинал меня не приводить в дом животных. Это одно из немногих выдвинутых им до свадьбы условий, поэтому я считаю, что обязана его соблюдать. Тем более что другие требования совсем уж невинные: не устраивать ему вечеринок-сюрпризов, не ложиться спать, не помирившись, и целовать первым делом каждое утро – и черт с ней, со свежестью дыхания.

И вообще Майкл не виноват, что так относится к собакам. Кэтлин и Джим Флэнеган внушали своим сыновьям, что кошки и собаки – те же использованные шприцы: грязны, опасны и разносят инфекцию. Они не позволяли детям играть с пластилином из опасения, что в нем “накапливаются микробы”. Один из братьев Майкла прятал в подвале мотылька, и тот прожил в коробочке больше пятнадцати дней, но маленький Майкл очень рано перестал просить собаку и, похоже, от чистого отчаяния перенял неприязнь своих родителей ко всякой фауне.

Я тоже росла без собак и кошек, но лишь потому, что наш домовладелец запрещал держать каких бы то ни было животных, кроме рыбок. Первая же моя золотая рыбка заболела какой-то дрянью с противным названием и умерла, и я не посмела попросить другую. Кэти Лендер однажды удалось контрабандой протащить в квартиру цыпленка – она успешно “высидела” оплодотворенное яйцо под мощной настольной лампой своего отца. Кэти думала, что сумеет выкрутиться: мол, кто мог знать, что яйцо способно превратиться в домашнего питомца? Но зловредная соседка нажаловалась домовладельцу, и цыпленка не стало. Родители Кэти уверяли, что отправили Лестера к милым старичкам на большую ферму, но мы с Кэти подозревали, что его попросту выкинули в бурьян за стоянкой “Джей-Си-Пенни”.

Дети уже поставили на собаке крест, но мои надежды пока не умерли. Правда, по утверждению Энни, мне просто не хватает секса, но я уверена, что мной движет искреннее желание обзавестись преданным другом. Он будет уютно посапывать у меня на коленях, пока я читаю утреннюю газету, награждать влажными щенячьими поцелуями, благоговейно наблюдать, как я собираюсь на работу, и никогда не спросит, намерена ли я избавляться от жирка, набранного за беременность.

Я решаю растопить сердце своего непреклонного мужа: готовлю его любимую еду – жареную курицу и картофельное пюре со сливками и чесноком, подаю темное пиво в матовой кружке и глажу две полосатые рубашки, которые провалялись в бельевой шесть с половиной месяцев. Я берусь за утюг только в поистине форсмажорных обстоятельствах и орудую им без гладильной доски, стоя на коленях на ковре спальни.

После жареной курицы и рубашек в моем колчане остается лишь одна медовая стрела. Майкл сидит в коричневом велюровом кресле с откидывающейся спинкой и смотрит баскетбол, а я массирую ему ноги и во время рекламных пауз обращаюсь с петицией. К концу массажа Майкл соглашается на одно мелкое млекопитающее клеточного содержания. А именно морскую свинку. Майкл выдвигает условия: он не желает видеть ее, обонять, трогать, чистить клетку, а также избавляться от зверушки в случае ее смерти. Я с удивлением узнаю, что мой не терпящий домашних животных муж всегда питал слабость к морским свинкам, поскольку у одного из его старших двоюродных братьев – того, что самый крутой, Эдвард, с электрогитарой и автографом Карлоса Сантаны, – жили сразу две, Хендрикс и Моррисон.

Слава тебе, Эдвард, где бы ты ни был.

Это мое первое посещение “Зверюшника”, и я потрясена его размерами, богатством ассортимента, бесконечными рядами кошачьего корма, собачьих галет, игрушек для птиц. Общее впечатление – феерическое, но я в замешательстве. Где-то на земном шаре не найти банки сгущенного молока для представителей человеческой расы, а здесь – мороженое из печенки и жвачка для собак в форме мокасин девятого размера. Хмурая девушка без подбородка направляет меня в отдел “Карманных зверьков” в глубине магазина.

Из колонок рвется музыка, но ее отчасти заглушает мерное лязганье металлических колес, в которых, отчаянно и тщетно перебирая лапками, крутятся грызуны.

Я рассматриваю мохнатых и вялых морских свинок в аквариумах. Ко мне бочком подкатывается дородная тетка в толстовке “Грин-Бей Пэкерс”.

– Морские свинки, конечно, чудо, но крысы – просто фантастика, – провозглашает она.

Я стараюсь не пялиться на созвездие круглых мясистых бородавок у нее на щеке.

– Правда? А я всегда думала, что крысы, они и есть… крысы. – Майкла хватил бы удар, принеси я домой крысу. Это абсолютно исключено. – Даже не знала, что крыс держат дома.

– Уж поверьте. Они такие умные. А какие чистюли! Но про это почти никто не знает. Думают: фу-у-у-у, крысы. Помойка и все прочее. Стереотип. А крысы почище нас с вами. И ласковые. Как собачки. Миленькие маленькие щеночки, – добавляет она, присюсюкивая.

– Как щеночки? Правда?

Раз мне нельзя завести карманную собачку, куплю хотя бы крыску.

– Святой истинный крест. Мой малыш Джоуи готов целоваться хоть весь день. Клянусь, он считает меня своей мамочкой.

Она ловко выхватывает из клетки белую крысу и протягивает мне. Какое-то мгновение я борюсь с отвращением к голому, похожему на хлыст хвосту, а потом вдруг понимаю, что очарована этим зверьком. Грызун сидит на моей ладони, шевеля усиками, и, кажется, изучает меня. Я сажаю его на место в аквариум. Он смотрит на меня удивленно и как-то растерянно.