Как перед Богом

– Может, вы ошибаетесь? Может, все-таки главное это — ностальгия? Поэтому и тянет назад…

– Да нет. Нет — нет. Ничего никого не тянуло. Никогда! Штирлиц смотрел на карту и его рвало на Родину… Конечно, я не верю тому человеку, который, находясь, длительное время за рубежом, говорит, что у него нет ностальгии. Вранье! Не может такого быть. Спать ложится — и все снится. Снится родная улица. Друзья снятся. Но… с другой стороны, как только он подумает, что тут ему в любой момент могут дать, как жидовской морде, пинком под зад… Как только он подумает о том, что здесь могут убить в подъезде и… вспомнит прочие подобные прелести, сразу говорит себе: "Зачем мне эта страна?" Однако когда он там поживет (а жить там хочется хорошо, тем более что возможности там очень большие для людей, у которых есть деньги, но денег там он чаще всего заработать не может) тогда ему приходит в голову мысль, что надо бы съездить в Россию… Металл там подешевле куплю, а продам дорого здесь… Нефть куплю и продам Химические удобрения куплю и продам. Надо только подсуетиться: найти на Западе людей с деньгами и стать им посредниками для таких покупок и продаж. Или обменять все это на залежалый и пропавший товар, выдав его за новый. Короче, едут они сюда не от ностальгии по дому, а от ностальгии по деньгам, еще точнее: едут грабить нашу страну. (Кобзон не говорит "эта страна", а говорит "наша страна", "моя земля"…) А поимев, таким образом, сумасшедшие деньги, прекрасно начинают чувствовать себя там. Там у них все замечательно. А по положению, если ты не проживал полгода в стране, скажем, в Израиле или в Америке, можешь уже там налоги не платить. Вот он и находится полгода здесь, грабит нашу страну, налоги здесь не платит и, возвращаясь, не платит их там, и… живет в итоге — припеваючи. Это главная подоплека всех этих ностальгических возвращений. Крайне редко чувство патриотизма возвращает сюда кого-либо. Это когда жизнь там не сложилась полностью! Таких называют "дважды еврей Советского Союза". Ну не прижились они там. Молодые моментально адаптируются, а старики — нет. Старикам нужна улица. Нужны соседи по коммуналке. Им нужно все, что было здесь, и чего не может быть там. И поэтому они возвращаются. Страдают. Живут здесь плохо. Их не обеспечивают. Но они все равно возвращаются. Это не те, что хотят у Родины утянуть. Эти готовы отдать последнее, только бы вернуться в бывший Союз…

Эти слова Кобзона о нашей демократии и о том, куда она нас завела, будут иметь продолжение, когда на торжественной встрече с генералами Всемирного Казачьего войска произойдет следующая сценка. Один генерал горько вздохнет: "Родина — по-прежнему наша, а вот государство — уже не наше". Эта фраза потрясет Кобзона настолько, что он вдруг скажет, как по сей день укоряет своего друга боевого генерала Бориса Громова за то, что тот, командуя дивизией имени Дзержинского, не ввел ее в Москву, чтобы прекратить весь этот лжедемократический шабаш у так называемого Российского Белого Дома в августе 91-го… "Пострадало бы несколько сотен, большая часть из которых — разные отщепенцы, — говорит Кобзон, — зато не было бы тех страдающих миллионов соотечественников, которые теперь, не зная, куда деть себя, днем и ночью, бесправные, бродят по улицам страны и городов мира…

Когда Зюганов подошел ко мне с предложением поддержать объявление импичмента Ельцину, я, не раздумывая, поставил подпись, потому что все, что они, Горбачев с Ельциным, сделали с нашей великой страной, всегда у меня перед глазами!!!"

Однажды я шесть часов подряд наблюдал, как Кобзон проводит свой день. Меня, медлительного, как почти все российские ученые и писатели, это наблюдение ошеломило… Кобзон, по его словам, проснулся примерно в полдевятого и до половины одиннадцатого мылся, брился, завтракал, готовил себя к выходу в люди. Параллельно (в эти два часа) прокручивал магнитофонные записи предлагаемых ему песен, отмечал, какие могут подойти, учил слова, принимал звонки (в том числе и мой), планировал встречи и т. д. В 11.00, как штык, ему надо было быть у Вечного огня, чтобы чествовать героев Советского Союза, а потом петь им на приеме в "России". После этого запись в студии новой песни Александры Пахмутовой специально для города Комсомольск-на-Амуре. Затем, в 15.00, в Театре Эстрады репетиция нескольких песен с Александром Журбиным Примерно в 15.30 встреча со мной и работа "на колесах" в его машине над этой автобиографией, пока мы ехали в Крылатское в ресторан "Ермак", где Кобзона уже ждало командование Всемирного 33-миллионного Казачьего войска для посвящения в почетные казаки с присвоением звания казачьего генерала. Далее — большой праздничный обед в честь этого дела с вопросами, на которые Кобзону, как я убедился, пришлось отвечать далеко не в первый раз. Я наблюдал и думал: "Как ему не надоедает отвечать на них? Мне и то было тошно, когда спрашивали одно и то же". Однако для каждого из задававших вопросы людей это было волнительно, поскольку было это для них в первый раз. И Кобзон, очевидно, понимая это, терпеливо отвечал на все эти одни и те же вопросы. Мне вспомнился Евгений Евтушенко после вечера поэзии в Лужниках из середины 70-х. Броский, в шикарном черном лайковом плаще, продираясь через кучу поклонников, он вдруг заорал не своим голосом "Дайте наконец, пройти! Я жрать хочу, как собака…" Толпа оцепенела и… дико озираясь, расступилась.

Ничего подобного, во всяком случае, при мне, Кобзон не допускал. А наблюдал я его много раз, в том числе и тогда, когда мы еще не знались… Закончив фотографирование на память с атаманами, мы продолжили работу "на колесах". Где- то около 20.30 расстались. Ему еще надо было до концерта подучить слова и заскочить куда- то по личному делу. А впереди, около 22.00, был вечер музыки Журбина и торжественный ужин с массой деловых встреч…

И так каждый день. Тяжело быть Кобзоном, но, кажется, ему это нравится. Я бы такое долго не выдержал. На что жена мне сказала "Вот потому ты и не Кобзон…"

Я ТРЕБУЮ СУДА… НАД СОБОЙ, ЕСЛИ ВИНОВЕН!

Экскурсия над "Пекином"

Журналисты обычно интересуются "солеными" фактами… Не столько их интересует главное в человеке, сколько дающее волю такой фантазии, от какой мало никому не покажется. И вот я всегда возмущаюсь, когда печатают мои фотографии с людьми, так сказать, как бы сомнительной репутации. Я говорю: "Посмотрите! Сколько других фотографий, а выбрали именно эти… Не выбрали те, где я с Патриархом Всея Руси, с Папой Римским или с Гагариным, с поэтом Евгением Евтушенко, с актрисой Лайзой Минелли, с певцом Хулио Иглесиасом, с музыкантами Башметом или Спиваковым… Но выбрали те, где я рядом с кем-то, как бы порочащим меня…" Почему прессу интересуют именно эти фото? Неужели, чтобы вызвать интерес к своим изданиям и поднять тиражи, журналисты не в состоянии придумать ничего, кроме таких сомнительных поводов?

…А ведь я фотографируюсь в день по десятку раз. Любой прохожий подходит: "Иосиф Давыдыч, можно с вами сфотографироваться?" "Пожалуйста, — отвечаю я, — если пленки не жалко…" Я — артист! Где только не приходится петь! И везде возникает желание сфотографироваться с исполнителем понравившейся песни. Вы посмотрите на мой офис! Он весь в фотографиях с представителями чуть ли не всех профессий, которые встречаются на Земле. Вот вы — не журналист, вы — писатель, занимающийся исследованием судеб всемирно известных людей, вы- то покажите все, как есть, а не только то, что интересует большинство журналистов… Мой офис над рестораном "Пекин". Я не возражаю, если захотите осмотреть все, что в нем есть. Смотрите и задавайте вопросы. Я на все отвечу…

Кто-то, войдя сюда, подумает: мещанский какой-то офис — все стены в фотографиях. Причем, большей частью в фотографиях людей, с которыми меня уже давно ничего не связывает: ни дружба, ни какие-то отношения. Есть даже целая, так сказать, "покойницкая стена". С нее напоминают мне о себе ушедшие из жизни… друзья. Для чего я это делаю? Да просто… это моя биография — фотобиография. И каждый раз, когда я прихожу к себе в офис, я смотрю на них и вспоминаю наши встречи и особо запомнившиеся слова и взгляды…

Вот, в правом углу от входа, в моем кабинете: моя жена Неля, моя дочь Наталья и зять Юра (она замужем за австралийцем), мой сын Андрей и невестка Катя, мои внучки, моя мама, моя сестра. Здесь вся моя семья.

Вот еще совсем молодой Отари Квантришвили. Тогда все были моложе… Вот наш самый лучший дрессировщик зверей — Запашный. Это я вместе с ним в цирке. Рядом с его тиграми — и не боюсь, потому что со мной он.

("А что он вам тут написал? Прочесть можно?" — говорю я. "Да!" — отвечает Кобзон. Читаю: "Самому смелому певцу российской эстрады и цирка Иосифу Кобзону. Горжусь нашей дружбой. Я всегда и вовеки с тобой. До конца! Запашный".)

Это — художник Илья Глазунов. Дальше — Борис Моисеев… Боря после концерта в "России". На спуске к Москва-реке. Рядом фото Юрия Михайловича Лужкова. Аллегрова, Валера Леонтьев, Брегвадзе, Газманов. Правительство Москвы — на моем концерте. Урмас Отт — своеобразный телеведущий. Ну а это — Крутой… композитор. Исполнитель самых народных песен Юрий Богатиков. Следующий — писатель Жванецкий. Скульптор масштабов Церетели. Несравненный певец танца Махмуд Эсамбаев. Градский — одна из первых звезд русского рока. Звезда Большого театра — Соткилава. Ширвиндт, Державин и Пуговкин — веселое фото. Незаходящее солнце театра "Ленком" — Марк Захаров. Розенбаум. Лучшие концертмейстеры моей творческой биографии — Оганезов и Евсюков. А это (в уголке) Анзори Кикалишвили, заглянувший в "XXI век". Здесь я с Руцким и Игорем Николаевым. За пианино композитор Георгий Мовсесян и я — еще совсем молодые. Поем. Народный артист кино — Евгений Матвеев. Исполнительница главной роли в фильме "Просто Мария" — Виктория Руфа. Незабываемая была встреча… Я с космонавтами. На первом плане Савицкая, Аксенов, Шаталов, Волынов, Севастьянов, Терешкова и др. Лева Лещенко. Алла Пугачева. Это мы с ней поем на моем концерте. Главный "песняр" Белоруссии Мулявин. Жаль его. До сих пор лежит после автоаварии. Наверху — Зыкина Алла Баянова Выдающиеся: Оскар Фельцман и Никита Богословский. Тамара Гвердцетели — поющая Грузия. Композитор Морозов. Наш режиссер — Люба Гречишникова. Гена Хазанов. Это опять моя Неля… Это Лариса Долина и Лолита. Выше — Таня. Знаменитая Татьяна Васильева. Пенкин. Хулио Иглесиас. Снова Алла. А вот это я с легендой советской песни — с Козиным. Специально ездил к нему (повидаться и вместе спеть) в Магадан. Башмет. Джорджи Марьянович. Незабываемый "Мимино" — Вахтанг Кикабидзе… Горячева, Зюганов, Лукьянов. Затем Березовский. Потом Сережа Лисовский. Дальше — Якубович с "Поля чудес". И — Ельцин… Буратаева — диктор ТВ, теперь депутат Госдумы. Всемирно известный Ростропович. Это я пою молитву для верующих (хоть сам и неверующий) в синагоге на улице Архипова в Москве. Это на приеме у Патриарха Алексия II. Это встреча в Ватикане — мы с Нелей у Папы Римского. Режиссер Станислав Говорухин и актер Сергей Шакуров — талантливые, хорошие люди. Асы смеха — Петросян и Задорнов. Гении, укротители клюшки и шайбы: Павел Буре и Фетисов. Мой друг Руслан Аушев. Организатор великих побед советского хоккея — тренер Виктор Тихонов. Чемпионка среди чемпионов Ира Роднина. Первая женщина-космонавт — Валентина Терешкова. Главный строитель новой Москвы, правая рука Лужкова — Владимир Ресин и организатор финансовой "Системы" столицы Владимир Евтушенков. Я у моряков на "Петре Великом"… еще до трагедии на "Курске"… Президент Всеукраинского Еврейского Конгресса

Вадим Рабинович и я. Это мы с Евгением Евтушенко выступаем в Киеве. Черномырдин у меня на концерте. Шаймиев и я. Шеварднадзе и я. Кучма и я. Николай Иванович Рыжков… ("А здесь, — говорю я, как бы напоминая сказанное Кобзоном раньше, — три друга: Борис Громов, Кобзон и Юрий Лужков". "Было… было — три друга, в нашем полку", — поправляет Кобзон. "Почему вы так говорите?" — не понимаю я. "А потому что… губернатор Громов, которого я полюбил в далеком Афганистане, которого я считал младшим братом и гордился им, к сожалению, теперь отдельно живет…" "Отдельно?" — переспрашиваю я. "Отдельно…" — вздыхает Кобзон и переходит в третий угол). А жаль, моя семья очень любила и продолжает любить семью Громовых. Но что делать? Жизнь диктует свои обстоятельства… Бисер Киров — звезда болгарской эстрады. Президент Израиля Моше Кацав. Финансист Задорнов. Бывший вице-премьер России и гитарист-любитель Сысуев. Один из шахматных королей мира Анатолий Карпов… Бывший мой партнер по бизнесу Гликлад, я и Михаил Черный. А внизу — Вячеслав Кириллович Иваньков, Феликс Комаров и я. ("Это слева тот самый Иваньков, а посредине Комаров?" — уточняю я. "Да!" — говорит Кобзон.)

Это в Питере на мой концерт пришли мои приятели — грузинские евреи. Есть такая очень серьезная диаспора в Израиле. Это Квантришвили Отарик и Тахтахунов Алик, которого любовно зовут "Тайванчик". ("Когда вы с ним последний раз виделись?" — спрашиваю я. "Виделся последний раз в апреле 2000 года. В Париже", — отвечает Кобзон, и мы переходим в четвертый угол его кабинета.)

Это мама моя. Здесь ей уже за 70. Сестра. Гала. Слева дочка Наташа. Наша невестка. А это самая близкая подруга жены… Это зять Юра. Это родители моего зятя: Феликс и Аня Раппопорты…