Как писать хорошо. Классическое руководство по созданию нехудожественных текстов
Шрифт:
Помните и о том, что ваша задача может оказаться не столь узкой, как вам кажется. Нередко бывает, что она каким-то краешком затрагивает ваш жизненный опыт или образование, тем самым позволяя вам расширить свой отчет на базе уже имеющегося багажа. Каждый из таких проблесков знакомого будет вас успокаивать.
Я отлично усвоил этот урок в 1992 г., когда мне позвонил редактор из журнала Audubonс предложением написать для них статью. Я сказал, что не смогу: я «житель Нью-Йорка в четвертом поколении и мои корни глубоко уходят в асфальт. «Это будет неправильно — и для меня, и для вас, и для журнала», — сказал я редактору. Я никогда не брался выполнять задание, к которому считал себя непригодным, и в таких случаях всегда прямо говорил заказчикам, чтобы они поискали кого-нибудь другого. Мой собеседник ответил (как и положено хорошему редактору), что мы наверняка что-нибудь придумаем, и пару месяцев спустя позвонил с
Мне необходимо ощущать контакт с человеком, о котором я пишу. Статью о Петерсоне придумал не я; это была чужая идея. Почти все написанные мной биографические очерки посвящены тем, кого я знал и чья работа мне нравилась, — это Чик Янг (создатель «Блонди»), композитор-песенник Гарольд Арлен, британский актер Питер Селлерс, пианист Дик Хайман и британский автор книг о путешествиях Норман Льюис. Моя благодарность за общение с ними на протяжении многих лет служила мне источником энергии, когда я садился писать. Если вы хотите, чтобы ваша статья была проводником удовольствия, пишите о тех, кого уважаете. Писать пасквили — дурная практика, не менее губительная для самого автора, чем для его мишеней.
Однако произошло событие, заставившее меня взглянуть на предложение Audubonиначе. Случайно я посмотрел по телевизору документальный фильм «Эти удивительные птицы» (A Celebration of Birds), подытоживающий жизнь и творчество Роджера Тори Петерсона. Фильм был так прекрасен, что мне захотелось узнать о Петерсоне побольше. Особенно заинтриговало меня то, что в восемьдесят четыре года он еще трудился на полную катушку — писал картины по четыре часа в день и фотографировал птиц в естественной среде обитания по всему миру. Это не могло оставить меня равнодушным. Пусть птицы не моя тема, но долгожители — другое дело: как они поддерживают в себе волю к жизни? Я знал, что Петерсон живет в коннектикутском городке неподалеку от места дачного отдыха моей семьи. Можно заехать туда и познакомиться с ним, подумал я; даже если из этого не выйдет ничего путного, я потеряю разве что пару литров бензина. И я сказал редактору из Audubon,что попробую написать не капитальный очерк, а статейку в свободной форме — «Встреча с Роджером Тори Петерсоном».
Конечно, она превратилась-таки в капитальный очерк на четыре тысячи слов, поскольку, едва увидев петерсоновскую студию, я понял, что считать его орнитологом, как я делал до сих пор, — значит совершать огромную ошибку. Он был прежде всего художником. Именно мастерство живописца помогло ему поделиться своими знаниями о птицах с миллионной аудиторией и стать необычайно авторитетным писателем, редактором и защитником окружающей среды. Я спросил Петерсона о его учителях и наставниках — о таких крупных американских художниках, как Джон Слоун и Эдвин Дикинсон, — и о влиянии на него великих рисовальщиков птиц Джеймса Одюбона и Луиса Агассиса Фуэртеса, после чего оказалось, что я пишу статью не столько о птицах, сколько об искусстве и преемственности — темах, давно входящих в круг моих интересов. Кроме того, это была статья о долголетии: в свои восемьдесят с хвостиком Петерсон соблюдал очень плотный график работы, который измотал бы и пятидесятилетнего.
Мораль для авторов нон-фикшн такова: смотрите на свою задачу широким взглядом. Не надо считать, что журналу Audubonнужны статьи только о природе, а журналу Car Driver— только об автомобилях. Раздвиньте рамки своей темы и найдите, где она касается интересных вам областей. Привнесите в нее часть собственной жизни, чтобы рассказанная вами история стала действительно вашей.
Что же касается моейистории о Петерсоне, то вскоре после ее опубликования в Audubonмоя жена обнаружила на домашнем автоответчике следующий вопрос: «Простите, вы тот самый Уильям Зинсер, который пишет о природе?» Это показалось ей забавным, да так оно и было. Но сообщество любителей птиц и вправду увидело в моей статье исчерпывающий портрет Петерсона. Я упоминаю об этом, чтобы добавить уверенности всем авторам нон-фикшн. Вот он, секрет ремесла: если вы хорошо освоили инструментарий нашей профессии, умеете брать интервью и аккуратно выстраивать материал и если при этом вы работаете с полной интеллектуальной и душевной отдачей, то вам подвластна любаятема. Это ваш билет в интересную жизнь.
И все же, когда беседуешь с истинным
знатоком своего дела, трудно перед ним не робеть. Волей-неволей думаешь: «Этот человек столько знает в своей области, что я не смогу правильно взять у него интервью. Он решит, что я глуп». Однако ваш собеседник столько знает в своей области, потому что это егообласть, тогда как ваша задача — сделать его работу доступной широкой публике. Для этого необходимо заставить его прояснить высказывания, которые кажутся ему настолько очевидными, что он думает, будто они очевидны и для всех остальных. Когда вам что-то непонятно, задавайте вопросы, опираясь на свой здравый смысл, и не бойтесь, что они прозвучат глупо. Если специалист решит, что вы не очень умны, это его трудности.Ради проверки спрашивайте себя, достаточен ли первый ответ специалиста? Как правило, нет. Я убедился в этом, когда согласился предпринять вторую вылазку на территорию Петерсона. Мне позвонили из издательства Rizzoli, выпускающего книги по искусству, и сказали, что готовят к выходу альбом «Живопись и фотографии Роджера Тори Петерсона» с сотнями цветных иллюстраций. Им нужен был вступительный текст на восемь тысяч слов, и меня как новоиспеченного эксперта по Петерсону попросили его сочинить. Вот вам и забавно.
Я сказал звонившему, что взял за правило никогда не писать одну и ту же историю дважды. Я написал статью для Audubonсо всем возможным тщанием и уже не смогу ее переработать. Однако если он хочет купить и переиздать ее в своей книге — пожалуйста. Он согласился на это с условием, что я напишу дополнительные четыре тысячи слов, в основном о петерсоновской художественной манере, и добавлю их в свой журнальный очерк.
Замысел показался мне интересным, и я отправился к Петерсону с новым списком вопросов, на сей раз более технических, нежели те, что я задавал ему при первой встрече. Тогда публика хотела узнать о его жизни. Теперь же я писал для читателей, которые хотели разобраться в том, как этот художник создает свои шедевры, и разговор у нас сразу пошел о технике и методах. Мы начали с живописи.
«Я называю свою технику смешанной, — сказал мне Петерсон, — потому что главная моя цель — передать полезную информацию. Иногда я начинаю с прозрачной акварели, потом перехожу на гуашь, потом кладу защитный слой акриловых красок, потом добавляю сверху еще акрила, или мазок-другой пастели, или цветного карандаша, или обычного грифеля, или чернил — чего угодно, лишь бы получить то, что мне нужно».
Уже по прошлой нашей беседе я понял, что первого ответа Петерсона редко бывает достаточно. Сын шведских иммигрантов, он был сдержан и не слишком разговорчив. Я спросил, как его теперешние методы отличаются от прежних.
«Сейчас у меня, можно сказать, ноги разъезжаются, — ответил он. — Я стараюсь добавлять больше деталей, не теряя при этом впечатления простоты». И снова замолчал.
Но почему в таком почтенном возрасте он вдруг решил, что в его картинах не хватает деталей?
«За много лет люди привыкли к строгим контурам моих птиц и теперь хотят чего-то большего — тщательной проработки перьев или объемности изображения», — пояснил он.
Покончив с живописью, мы переключились на фотографию. Петерсон вспомнил все фотоаппараты для съемки птиц, какие у него только были, начиная с Primo 9 (эту громоздкую штуковину с мехами и стеклянными фотопластинками ему подарили в тринадцать лет) и кончая самыми современными камерами с автофокусом и заполняющей вспышкой. Я не увлекаюсь фотографией и никогда не слышал об автофокусе и заполняющей вспышке, но стоило мне признаться в своем невежестве, как Петерсон тут же растолковал мне, зачем они нужны. Автофокус: «Вам надо только поймать птицу в видоискатель, а все остальное сделает камера». Заполняющая вспышка: «Пленка всегда видит меньше, чем вы. Человеческий глаз различает детали в тени, а заполняющая вспышка позволяет и камере поймать эти детали».
Однако, напомнил мне Петерсон, даже сверхвысокие технологии не могут заменить человека. «Многие думают, что хорошее оснащение облегчает дело, — сказал он. — Им кажется, будто фотоаппарат все может сделать сам». Он-то знал, что имеет в виду, но мне надо было еще разобраться, почему фотоаппарат не может все сделать сам. На мои «А почему?» и «А что еще нужно?» я получил не один, а целых три ответа: «Как фотограф вы привносите в процесс съемки ваш глаз и чувство композиции, а еще долю человеческого тепла: например, не делаете фотографии ровно в полдень или в начале и в конце дня. Надо следить и за качеством освещения — тонкая пелена облаков порой бывает очень полезна. Огромным подспорьем служит знание птицы, за которой вы охотитесь, умение предсказать, как она себя поведет. К примеру, нападая на небольшие стайки рыб, некоторые птицы начинают драться между собой. Такие потасовки во время охоты имеют для фотографа большое значение, потому что еда для птиц, пожалуй, важнее всего на свете, и, когда они едят, им гораздо меньше мешает ваше присутствие. В эти минуты они зачастую вообще вас игнорируют».