Как попасть в Шамбалу? Дорожная карта

Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла.

Чуточку расстроившись, что Наташа ушла, я улегся на спину. Небо было образчиком голубого и чистого, но равнодушного объекта. Ни одного облачка, ни одной птицы, Только горы обступали его, острыми своими зубьями ограждая это место от всего мира.

– Как дела, сынок? – кто-то спросил меня, лишь только я начал засыпать. Я вскочил и увидел своего деда, которого любил как никого из родных. Он умер от военной контузии через месяц после того, как я поступил в московскую аспирантуру. Дел у меня тогда было много, и я не поехал его хоронить.

Я, вспомнив это, смешался, не зная, что ответить, и ответил он:

– Ты тогда не приехал не из-за разных дел, ты просто не хотел видеть меня мертвым. Ведь так?

– Да, - вздохнул я. – Но все равно я должен был поехать к тебе…

– Тогда ты сейчас видел бы меня слепым, со слезящимися глазами и сгорбленным позвоночником. И пахло бы от меня мочой. А теперь, гляди, я орел!

– Да, ты – орел, пахнущий «Шипром»! Я дал бы тебе 55.

– Тут нет возраста. Когда я хочу, мне сорок. Помнишь фотографию с бабушкой, ну, той, с Красной звездой?

Я хорошо помнил эту фотографию. Дед с бабушкой сидели, радостно глядя друг-другу в глаза. На груди деда был орден Красной Звезды. Это был его единственный орден. И он его не должен был получить, потому что дважды был репрессирован за неправильное социальное происхождение. Но в целом ему везло в жизни – не замерз на лесоповале, не расстреляли в Мордовии, не зарубили басмачи Ибрагим-бека, не убили на фронте, ни разу не был ранен. Только в самом конце войны, в Будапеште, он получил в рукопашном бою страшную для мужчины контузию.

– Конечно, помню. Мне эта фотография всегда нравилась, вы с бабушкой на ней такие счастливые. Недавно я сделал на Фотошопе звезду красной, получилось на заглядение.

– Посмотрю как-нибудь…

Я не стал вдаваться в расспросы. Фотографию я раскрасил в 2005 году, и сейчас она была в Москве. Вместо этого спросил:

 А тут как? Чем занимаешься?

– Дел у нас тут много. Ведь у каждого есть подопечный, и мы живем рядом с ним, стараемся, чтобы он тоже сюда попал.

Дед неожиданно помрачнел.

– Что, не всегда получается? – глубине души я ревновал. У него какой-то подопечный, а у меня, при моей жизни, одни Пирровы победы.

– Да… Не всегда.

Он ответил так, что я понял, что чаще всего у них, шамбалийцев, с людьми ни черта не получается.

– Да нет, получается. Ведь многие мечтают к нам попасть…

– Больше всего в рай хотят попасть злодеи. Нормальные люди мало о нем задумываются.

Мы помолчали, с удовольствием друг друга рассматривая. Молчание нарушил дед:

– Помнишь, как мы пропускали с тобой по бутылочке красного?

– Помню… Иногда жалею, что жадничал, и не брал еще одну…

– Когда я просил, ты всегда брал…

– Ты знаешь, что лучше всего я помню?

– Что?

– Как ты возвращался из очередной командировки. Шел по переулку, задумчивый, с охапкой пакетов со сладостями.

– Мне тяжело было возвращаться домой, ты знаешь… Ну, я пошел?

– Дела?

– Да…

– Знаешь, мне иногда кажется, что никто меня не любил как ты. Мне живется лучше, когда я это вспоминаю.

На глаза деда навернулись слезы. Поцеловав меня в губы, он ушел по своим шамбаловским делам.

Я опять улегся, заложив руки за голову. Пахло облепихой. Я вспомнил, как мы, семнадцатилетние туристы, ее собирали. Она была мелкая, но ее было много. Как моя жизнь. Сколько лет пролетело – десятки бесконечных лет. А что было? Вечеринки с друзьями, шашни с женщинами, ссоры с женами, разводы, отчуждавшие детей… А после всего этого - пустая квартира, вечер один на один с бутылкой водки. Постой, какие десятки лет, какое отчуждение детей, пустая квартира, фактический алкоголизм? Ведь этого не было!

– Да, пока не было. Но будет, - увидев свое будущее, которое нельзя было изменить, сказал я себе. – Так что получается? Исхода нет? Улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет? Что же делать?!

– Да ничего особенного. Надо просто не мстить жизни за ее несправедливости, - сказал кто-то, присаживаясь рядом.

Я обернулся. Рядом сидел человек лет под семьдесят. Вглядевшись в него, я узнал Игоря К., он работал в моей геологоразведочной партии начальником отряда. Это меня удивило.

– Что ты тут делаешь?! Ты же сейчас должен бить канавы на Западном Тагобикуле?

Он улыбнулся:

– Я эти канавы бил там давным-давно, в 77-ом кажется. Здесь другое время течет.

– Наверное, я сплю, - подумал я.

– Нет, не спишь. Просто здесь Шамбала.

– Какая Шамбала? Я здесь был раз пять в разные годы, и никакой Шамбалы не было. И всей этой, извини, чертовщины.

– Ее не всегда увидишь. Когда приходит время, Шамбала приходит сама.

Игорь был странным человеком в нашей геологической компании. Тихий, часто уходивший в себя, он собирал книги, пластинки, всякие там штучки. И не просто собирал, но и дарил их, то есть открывал человеку хорошие вещи. Мне он открыл Андрея Платонова, Джеймса Ласта, Шагала, он учил меня слушать музыку. Он был хороший человек, ни с кем не ссорился, даже с изменявшей женой и следующей, не в меру сварливой. И со и мною не ссорился, мало кому дававшему жить спокойно. Игорь существовал спокойно, он не бежал по жизни, как я. Он ее рассматривал, как ребенок, трогал, изучал, шел по ней из края в край обстоятельно, как турист, И, вот, надо же заслужил себе этим Шамбалу.

– Тебе хорошо здесь?
– спросил я.
– А зимой как?

– Есть зимние квартиры, - улыбнулся он, махнув рукой в сторону озера. – Но чаще мы путешествуем.

– Помогаете людям?

– Как тебе сказать?.. Иногда надо просто побыть рядом с человеком, которому трудно, который заблудился. Кому-то ведь надо подать ему руку, провести по болоту…

– К очередной кочке.

– Как правило…

– Слушай, ведь по всему миру людей полно. Толпами толпятся. Но это почему-то никому не помогает, разве сложит кто лицо в улыбку.

– Все равно нужно быть рядом с человеком. Дать ему хорошую книгу, поставить диск, распахнуть окно, угостить чаем, - сказал он убежденно.

– Верю. Ты вообще действуешь на меня как успокоительные таблетки от жизни, - не смог я не пошутить.

– Ты остался таким же, как был, - ностальгически улыбнулся Игорь. – Бежишь, что-то ищешь, на что-то надеешься.

– А что, надеяться не на что? И искать нечего?

– Надо, конечно, надеяться и искать. Чтобы люди видели, что кто-то надеется и ищет… Извини, мне пора. А тебе пора бежать.