Как приручить дракона 3

Такие дела нельзя откладывать в долгий ящик или пускать на самотек. Хуже будет! Ну да, я совершил нечто недопустимое — применил физическое насилие к детям. Меня можно уволить. Даже — посадить. Я это четко понимал и готов был нести ответственность.

— Георгий Серафимович, извините, пожалуйста, мы больше так не будем, — сообразил Хващинский. — Можно не звонить родителям?

— Передо мной какого беса извиняешься? Если бы мужика на стремянке током долбануло — извинения бы как-то помогли? Или если бы он вам на головы упал? — Хващинский стоял, понурившись.

А вот Мясникович услышал мою реплику уже после того, как набрал номер мамы. Мама у него была дай Бог каждому: женщина мощная, энергичная, как бы не с орочьей кровью, может быть, даже — с урукской. Понятия не имею, как тут дела обстоят с полукровками и прочими квартеронами, но, глядя на стати парня и помня кипучую натуру его родительницы, в это вполне можно было поверить.

— … ударил меня об Витю Хващинского в коридоре! — уже не так уверенно проговорил детинушка.

— Кто? Серафимыч? Странно… — на родительские собрания я ходил исправно, папы, мамы, дедушки и бабушки меня знали, да и отметки детей по моим предметам их стабильно радовали, выгодно отличаясь от той же математики или языков. — А дай-ка мне его к трубочке, Никитушко…

Никитушко совсем сник.

— Здравствуйте, Любовь Николаевна, — по имени-отчеству я ее, слава Богу, помнил. — Должен признаться — действительно применил физическое воздействие к парням. Ситуация следующая: мастер чинит лампу, на стремянке висит, мальчишки мимо него швыряются рюкзаком, играют в догонялки сквозь лестницу. Кто бы пострадал сильнее — он или ребята — сказать сложно… Вынул пацанов оттуда как можно быстрее и самыми эффективными методами. Такие дела.

— Та-а-ак! — рык мадам Мясникович не предвещал ничего хорошего. — Серафимыч, к вам никаких вопросов. Никитушке трубку дайте, я ему дома так ввалю, дубине стоеросовой, что он как звать себя забудет!

— Ять! — закрыл ладонями лицо Мясникович.

— Пойду у Коха спрошу, может, ему стремянку надо подержать? — мигом сообразил конъюнктурщик Хващинский и слился из кабинета.

Кажется, если бы через телефон можно было давать оплеухи, у Никитушки уже на лице были бы одна или две гематомы. Мамаша разнесла его просто ко всем чертям. А я тихонько выдохнул: кажется, пока в тюрьму меня не посадят. С пацаном, конечно, отношения тоже надо будет налаживать… Но, например, завтра. Он ведь, хоть и сам по себе человек для меня неприятный, но — в первую очередь подросток. Кто из нас не творил некоторое дерьмо в двенадцать лет просто так, бездумно, без единой оформленной мысли внутри черепной коробки?

Что-нибудь придумаю. Парты вместе потаскаем или задание ему дам индивидуальное, посильное, чтобы он справился, получил хорошую отметку и человеком себя почувствовал…

Проработать несколько лет учителем и не дать никому оплеуху, и не ухватить никого ни разу за шкирки? Я таких святых людей не знаю. Категорически порицаю насилие по отношение к детям, но… Товарищ Макаренко к своим подопечным приходил с маузером. И, кажется, это ему принадлежат слова про то, что «ребенка ударить можно — обидеть нельзя!» Иногда во имя спасения жизни или физического и психического здоровья несовершеннолетних точечные ракетно-бомбовые удары применять можно и даже нужно. Главное — не оскотиниться и не решить, что это норма, и теперь так можно делать ПОСТОЯННО. Физическое насилие — это всегда нонсенс. Нечто из ряда вон выходящее и в общем и целом — неприемлемое. Хотя бывают и исключения.

Наконец прозвенел звонок с урока, раздался многоголосый вопль радости и жуткий грохот: дети выбегали из кабинетов. Я еще раз поглядел на мнущегося у дверей Мясниковича.

— Суть произошедшего понял? — спросил я.

— Надо было вам не попадаться и по сторонам смотреть… — буркнул он.

— Блин, — я всплеснул руками. — Иди у физички спроси, что было бы, если бы Коха долбануло током, и при этом он стоял бы на металлической лестнице, а ты в это время ее трогал! А на следующей перемене придешь ко мне, расскажешь. Если поймешь — докладную я не напишу и попрошу Коха, чтобы он тебя у крыльца не караулил…

— А он может? — в глазах Мясниковича появилось напуганное выражение.

— А если бы тебе в лицо первоклашка рюкзаком засветил, ты бы его подкараулил?

— Ять! — он второй раз спрятал лицо в ладонях, осознавая всю бездну своего падения.

Ругательства я пропустил мимо ушей: иногда обострять не стоит. Мясникович помялся еще немного и, наконец, покинул кабинет в мрачных раздумьях. Я тоже раздумывал, раскладывая атласы и контурные карты по партам. В основном об интересном выверте детской психики: никто из них не воспринимает работников школы как личностей. Стоит привести им пример, скажем, о парикмахерской или магазине и спросить, что бы случилось, если бы они там так же себя вели — то стрелочка тут же поворачивается, и они пучат глаза, пытаясь совместить две реальности.

Учитель — не человек, он — функция. Он не ест, не пьет, не ходит в туалет, не злится, не болеет и не устает… Я усмехнулся своим мыслям, уселся за учительский стол, достал из ящика стола контейнер с макаронами и котлетами и принялся перекусывать, салютуя ложкой входящим в кабинет семиклашкам.

— Приятного аппетита, Георгий Серафимович! — пожелали мне удивленные девочки-припевочки.

— Шпашыба! — откликнулся я ртом, полным еды. — Журнал шуда не кладите, жаляпаю!

* * *

Глава 13 Эффект обратного действия

Это было даже забавно: чтобы подтвердить статус аристократа — нужно обязательно ехать в Гомель. Гомель — город губернский и насквозь земский! Но Дворянское собрание располагалось именно тут. И всем ясновельможным панам и напыщенным баринам приходилось покидать уютные песочницы своих юридик и ехать в махровую земщину, где — подумать только! — им необходимо в одних и тех же очередях с простолюдинами заряжать электрокары на общих станциях, столоваться в ресторанах, где нет отдельного зала для привилегированных сословий!

Конечно, в земщине в общем и целом значимость зависела от наличия денег — капитала материального или связей, авторитета и репутации — капитала социального. И дворяне даже без сословных привилегий и магических способностей в этом плане могли дать фору огромному большинству мещан, но… Даже сама возможность равенства претила некоторым чересчур аристократичным натурам.

Так что если уж такому отпрыску древнего и могучего рода и требовалось по делам заехать в губернский центр, обычно это происходило в закрытом кортеже из бронированных электрокаров. Никаких летающих машин на кристаллических магонакопителях: в земщине будьте добры по бренной земле передвигаться!

Меня такие вещи вообще не напрягали. Я и аристократ-то без году неделя, да и вообще — в Гомель поехал на электричке. Чтобы «Урсу» не гонять. Ладно, если честно — в здешнем Гомеле движение на дорогах было даже более дуроватым, чем в привычном мне областном центре родной Синеокой Республики. А тонкости местных ПДД я до сих пор не уяснил, и то, что прокатывало в провинциальном небольшом Вышемире и в разудалой вольнице Мозыре, в Гомеле могло подвести меня под монастырь. Ну, или, как минимум, стоить разбитой машины. Ни денег, ни времени на починку, ни тем более желания остаться без единственного средства передвижения, которое гарантировало мне регулярные встречи с Вишневецкой, я не имел. Поэтому — доехал из Вышемира в Гомель в пролетарских условиях пригородного поезда.