Как приручить дракона
Шрифт:
Волос был медно-рыжий. Мой. Значит, я – это я. Почему-то выведение этой аксиомы показалось очень-очень важным аспектом. Зеркало бы еще найти…
– Лидочка, я смотрю – господин Пепеляев пришел в себя? – раздался хриплый голос, который при этом определенно принадлежал даме. – Мы побеседуем? Закройте дверь в палату, снаружи. И никого не пускайте! Не переживайте, ваш пациент – человек благоразумный и ответственный, мы с ним найдем общий язык.
Пепеляев – это я. Но почему – «господин»? Что это еще за новости? У нас в Беларуси так обращаться вообще-то не очень принято. Обходились идиотским «мужчина!», «женщина!» или «извините, пожалуйста…» В официальные
Я сфокусировал взгляд на входе в палату.
Дверь – обычная, деревянная. Рамы – тоже. А вот дамочка, которая вошла… Очень необычная. Лет пятидесяти, коротко стриженная, волосы выкрашены в ярко-алый цвет, фигура – поджарая, походка – энергичная. Лицо… Бывалое! Взгляд – прищуренный, разлет тщательно подведенных бровей – ироничный и скептический, макияж – кричащий, но ввиду возраста – такое прощается. Сразу видно: прошла Крым, Рим и все что угодно. Встречал таких и в школе: прожженные, матерые учителки, которые и матом покрыть могут, и научат как положено, лучше любой молоденькой дуры, лепечущей про гуманизм и инклюзивность, но ни бельмеса не смыслящей в своем предмете.
Но особое мое внимание привлек ее костюм: эдакий милитари-комбез черного цвета, с весьма специфическими шевронами. На левом плече – двуглавый орел белого цвета, геометричный, с мечом и молотом в лапах. На предплечье – метла и собачья голова. Одуреть! Реально – опричник, что ли? Откуда все это в нашей Синеокой Республике? Нет, мы русских не боимся, мы друзья и союзники, но наряд – претенциозный до невозможности! И не слыхал я никогда о таких шевронах, ни у ФСБ, ни у какой другой российской структуры… Да и интернет бы весь на дерьмо изошел, если бы символику опричников Ивана Грозного кто-то ввел в официальный оборот. И тем более – если бы людей с такой символикой на форме ввели в Беларусь. Я бы точно был в курсе!
– Итак, Георгий Пепеляев, двадцать пять лет, уроженец Великого Княжества, – заговорила она, разглядывая что-то в планшетном ПК незнакомой мне модели. – Контужены при исполнении воинского долга, ага, служба в Поисковом батальоне… Направлены в тыл на излечение… Сбежали из больницы и были замечены в контакте с хтонической Сущностью высшего порядка. Я смотрю, в ваших глазах непонимание, да? Ладно, давайте по пунктам. Я присяду? Эх, закурить бы… Вы курите? Хотя мы же в больнице… Вот оформит доктор выписку, заберу вас к нам – и покурим.
– Не курю. Здоровье берегу, – просипел я, постепенно переходя из стадии «отрицания» сразу к «компромиссу».
Гнев – это мимо. Чего злиться-то? Даже если я сбрендил – это всяко лучше, чем помер. Но я не сбрендил. Я – это я. Здоровее, свежее – определенно. Может – подлечили? Или это, как его… Путешествие души? Тут о чем угодно задумаешься, в такой ситуации!
– Ну, со здоровьем-то теперь у вас проблем нет, – хмыкнула дама. – Я выписку видела. Меня Наталья Кузьминична зовут. Пруткова моя фамилия.
Я фыркнул: Кузьминична, значит. Пруткова. Ну-ну. Но в удостоверение, которое она мне протянула – глянул. Ни бельмеса не понял: убрала она его быстро, но там все было сплошь на латинке, хотя фотка ее имелась. С круглой печатью с этим орлом странным… И фамилия-имя именно эти значились, пусть и на транслите.
– А вы не фыркайте… – Она спрятала удостоверение в карман и снова взялась за планшет. – Вы лучше скажите, как вас зовут, раз уж мы решили начать всё сначала.
Я ведь должна понять, в каком состоянии ваш рассудок. В выписке об этом ни слова, психиатр вас не обследовал. Итак, фамилия-имя-отчество?– Георгий Серафимович Пепеляев, – отчеканил я, потому как терять мне было совершенно нечего.
– Место рождения и род занятий?
– Вышемир, Беларусь. Учитель истории, географии, обществоведения.
Я заметил, как Пруткова слегка поморщилась при упоминании Беларуси, и сделал себе в мозгу зарубку. Похоже, она тоже из тех, кто разводит бурю в стакане: Беларусь, Белоруссия, вот это вот всё. Или есть какая-то другая причина? Но в целом – похоже, всё сошлось. Тут мои имя-отчество тоже принадлежали мне, что бы ни значило это «тут».
– Так… Ладно, учительствовали… Служили-то где?
Служил я после универа именно там, где она и сказала в начале беседы: в 52-м отдельном специализированном поисковом батальоне главного управления идеологической работы Министерства обороны Республики Беларусь. Но почему-то мне казалось, что если я брякну все как есть – получится не очень. Поэтому начал я медленно:
– Отдельный, специализированный…
–…гвардейский его высочества цесаревича Феодора Иоанновича поисковый батальон! – кивнула она. – То есть долговременная память у вас в порядке. Что касается сути операции, во время которой вы, господин Пепеляев, получили контузию – запрос отправим куда следует, нечего об этом в земщине языком трепать. Война недавно отгремела, и каждый из нас исполнял свой долг на своем месте…
А я подавился слюной и кашлял довольно долго. Потому что мне захотелось спросить примерно как тому типу из фильма про Шурика: «Какой-какой матери?» Точней, «Какого-какого Иоанновича?» И «Какой-какой земщине?» И еще много всяких «каких-каких». Но желание это я подавил. Потому что или она сбрендила, или я, или – никто. Просто факты, которыми я располагаю, в нынешних условиях потеряли актуальность. Источники информации утратили доверие. А для настоящего историка это значит что? Надо искать другие источники, а до этого – молчать в тряпочку и не плодить абсурдные теории.
В коридоре в это время послышалась какая-то суета, гул голосов, даже – ругань. В палату влетела Лидочка Горшкова с напуганным лицом и зачастила:
– Там эти… Из юридики! Но им же нельзя! Они же не могут просто так…
Брови Натальи Кузьминичны взлетели на самый лоб, выражая высшую степень изумления и возмущения. Дверь в палату вдруг распахнулась с грохотом, настежь, при этом вторая, меньшая, створка, которая была намертво закреплена и, похоже, открывалась только чтобы вывезти каталку или перенести мебель, саданула о стену с такой же силой, как и первая, широкая. Порыв ветра ударил в окна, окно звякнуло – и на моих глазах на стекле появилась трещина! Точно такая же, как… Как в РНПЦ! На том же самом месте!
– Магия в земщине?! – рявкнула Наталья Кузьминична навстречу входящим в палату мужчинам весьма живописной наружности. – Жевуский! Это снова ты? Забываешься, старый хряк? Здесь вам не Несвижская юридика, Радзивилловы прихвостни!
– Госпожа штабс-капитан, ну какая магия? – расплылся в довольной, как у объевшегося сметаны кота, улыбке старший из них: седоватый и лысоватый мужчина, крупный, мясистый. – Так, ветерок подул, дверцы открылись… Сквозняки-с! Земские больницы, сами понимаете. И, на минуточку, не прихвостни – а самые настоящие Радзивиллы! Вот тут со мной – пан Кшиштоф Радзивилл, представитель рода, с предложением к господину Пепеляеву.