Как рассказать… Книга для школьного и семейного чтения
Шрифт:
Вареная картошка да огурцы соленые, яишенка с салом. И, конечно, бутылку выставила. Бутылку водки.
– На черный день берегу, – объяснила она. – Може, свет не будет гореть. И вот трубу почистить. Колонка, не дай бог, поломается. Вы уж сами откройте, – она стаканчики достала.
Григорий с товарищем переглянулись.
Господи… Да разве можно было пить это горькое стариковское вино… И не пить было нельзя, нельзя было подняться и уйти, хлеба не откушав.
Григорий нашелся. Он объяснил работу свою, на высоте, при которой водки нельзя и нюхать, сбегал в соседний магазин за пивом. И посидели они, пива
А когда уходили, она заплакала. Стояла у калитки, уже попрощавшись, и слезы текли по ее лицу, и она их промаргивала, улыбаясь виновато, и сглатывала комок, подступающий к горлу.
Эти слезы Григорий запомнил и еще дважды заходил к тетке Варе. Почистил бак для воды, покрасил, насос подладил.
Потом он уехал. Уехал и будто забыл этот далекий поселок.
Пришла новая весна. И вдруг вспомнилась однажды тетка Варя. Вспомнилась и из головы не уходила. Так ясно виделась Григорию весенняя земля, огород, солнце, синева неба и старая женщина, что из последних сил копает и копает землю. Вот, кажется, сейчас упадет. Задохнется и упадет, ткнувшись головой в мягкую копань. Упадет и не встанет. Но нет… не падает. Обопрется на черен лопаты, отдышится – и снова за труды.
Так ясно вспомнился прошлогодний май. Как после трудов за столом сидели, беседовали. И благодарные слезы у ворот, на прощание. Но чаще виделось, как копает тетка Варя, мается.
«Да, господи, мало ли кто на белом свете мучается», – говорил Григорию трезвый голос. Но сердце помнило, и не хотело забыть тетку Варю, и болело о ней.
Может, виною тому было свое собственное сиротство? Горькие дни… Сейчас, издалека, та жизнь казалась Григорию уже не такой и тяжкой. Детдом… ФЗО… С голоду не помер. Вышел в люди. Но сколь было там беды! Как рассказать… И какими прекрасными были счастливые дни!
Молодой моряк повез их в цирк. Двух ребятишек. Как это случилось?.. Забыто… Но прекрасен был день счастья. И до смерти не забыть радость льдистого мороженого, круглого, на хрустких вафельных пятачках. Имени моряка не забыть – дядя Вася.
Когда учился Григорий в ФЗО и на заводе первую практику проходил, то контролер тетя Катя пирожками его кормила, каждый день. Серые, печеные, с капустой. Он утром лишь глаза открывал – радовался: «Пирожки тетя Катя принесет…» На завод спешил и знал: «Пирожки тетя Катя…»
А если разобраться, то какие труды? Для моряка – два-три часа да копейки на мороженое. Для тети Кати – пяток лишних пирожков испечь. Дело невеликое, малое…
Но боже, всякая малость порой нужна человеку для счастья! Мороженое со льдом, пирожок с капустой, вскопанная деляна земли… Как рассказать…
А что ему, Григорию, что для него значит несчастная полсотня на дорогу? Что неделя отпуска? Еще двадцать дней останется, не считая отгулов. Больше, чем у жены. Да и эта неделя не пропадет, ведь он отдыхать будет, без завода, на воле. Отдыхать, свежим воздухом дышать. Разве мало?
Промучившись день и другой, Григорий решился. Он еще не знал, как скажет о своем приезде тетке Варе. Он жене объяснил все заманчивостью весенней рыбалки на Дону, усталостью, и она поверила. Он взял десять дней отпуска, полсотни рублей на дорогу, удочки собрал, немного гостинцев и поехал.
И все получилось хорошо.
Тетке Варе он рассказал о трудной работе, о болезнях, о врачах, которые приписали свежий воздух. А по совести, ведь он не много и соврал. Работал он сварщиком, работал много, газами да гарью дышал день-деньской. И ей-богу, не грех ему было свежего воздуха лишний раз хлебнуть.Все получилось хорошо. Тетка Варя поверила, поверили и соседи. И теперь каждый год, по весне, приезжал он сюда все более своим человеком. Приезжал ровно на неделю и точно в тот срок, когда начинались огородные работы.
В тетки Варином нехитром хозяйстве дел было немного для сильных мужичьих рук. Дел было, как сам Григорий со смехом установил, пять с половиной: посадить в огороде картошку, насос для воды поставить и бак, деревья окопать и подрезать, курам летний загон устроить, почистить печку. Все остальное – мелочи, хотя и немало набиралось этих мелочей.
Григорий работал неторопливо, некуда было спешить. Поднимался он рано и весь длинный день был на воле. Копал, сажал, чистил курятник, красил бак, возился с насосом или просто сидел, покуривая и поглядывая по сторонам. Малые домики стояли вокруг, низкие заборы, голые деревья, и потому просторно так было, далеко виделось и слышалось все: шалый воробьиный крик, сорочье стрекотание, мерный голос пестрого красавца удода, людской говор.
С хозяйкой он беседовал как-то мало, она была не особо разговорчива. А вот соседка тетка Маня любила поговорить.
– Встал, мой хороший? – встречала она его поутру. – За работу принимаешься? Молодец. А я тебе семечков нажарила, погрызи…
Она в первый же приезд беззастенчиво выспросила Григория обо всем.
– Ты, може, одинокий? – интересовалась она. – Или с семьей плохо живешь? А болезнь у тебя какая?
Григорий ей все рассказывал как на духу, и про болезнь подробно придумал.
– Ты, може, хочешь, чтобы она тебе дом отказала после смерти? Так у нее дочка есть да племянница.
Григорий после этих слов так откровенно и долго хохотал, что тетка Маня ему поверила.
– Смеись, смеись… Это ты вот такой, простодырый. А люди по-всякому…
Приходил и муж ее, дядя Петро, старик глуховатый и рассудительный. Приходил он обычно после газетного чтения, рассказать и поделиться.
– Чего это Картер думает! – кричал он. – Забыл про войну. У нас тоже сила! Как шарахнем! Или он думает в бомбоубежище укрыться? Все равно достанем! Гитлер тоже укрывался! – После дел международных он к районным переходил. – Начальство обнаглело! – шумел он. – Дома себе строит, гаражи! Вон председатель наш! Со всеми удобствами дом! А теперь почуял, что скоро на пенсию, так гараж ему строят! Дорогу асфальтовую подводят! А об народе когда думать! Поэтому и в магазинах ничего нет!
– Чего ты к человеку пристал?! – сердилась тетка Маня. – Глухая тетеря! С газетами своими! С тобой говорить – горлу луженую иметь надо!
Григорий ее останавливал, заступаясь за старика. Тетка Маня уходила и издали, не стерпев, говорила:
– Это ты жалеешь его. Всех нас, старых дураков, жалеешь. – И начинала плакать.
Любила она поплакать. А может, дело не в этом, просто – старость. Она смерти боялась. Часто заговаривала о ней, порою звала.
Каждый день перед вечером она приходила в соседкин двор с долгим гостеванием.