Как солдат стал солдатом(Рассказы)

— Архелио тоже сольдад! — говорил он с гордостью.

А потом он рассказывал мне про своего деда. Дед Архелио был революционером. Он сражался за свободу в Испании. Уже поселившись на Кубе, он часто пел маленькому Архелио старые революционные песни — песни тех, кто сражался в Испании против фашистов:

Вдоль реки бурливой Эбро Полк идёт республиканский Синей ночью, тёплой ночью, Страшной ночью, грозной ночью…

Любил Архелио и побаловаться. Однажды он забрался в шкаф и очень веселился, когда санитарки долго не могли отыскать его.

А между тем приближался день операции. Архелио стал молчаливее, заметно нервничал. Он знал, что операция будет тяжёлой.

В последний день, накануне операции, я просидел у него особенно долго. Пробовал рассказать ему какую-то смешную историю, и Архелио даже смеялся, но взгляд у него был грустный. Я видел, что думает он о другом.

Пора было уходить. Я протянул Архелио руку.

И вдруг Архелио схватил мою руку, прижался к ней щекой и сказал шёпотом:

— Борис! — Он всегда так забавно произносил моё имя — с ударением на первом слоге. — Борис! Я завтра не плакать!

Он повторил это несколько раз с отчаянием и настойчивостью.

— Борис! — шептал он. — Солдаты не плачут. Архелио сольдад. Архелио завтра не плачет! Борис!

— Я верю, верю, — почему-то тоже шёпотом сказал я.

На следующий день утром меня не пустили в больницу. Как протекала операция и что было потом, я узнал позже со слов сестёр.

Операция была долгой. Когда Архелио привезли в палату на операционной каталке, его лицо было совершенно белым. А возле носа отчётливо выступили маленькие чёрные веснушки.

Пожилые санитарки осторожно переложили Архелио на койку. Он открыл глаза, медленно приходя в себя после наркоза.

Санитарки молча смотрели на него. Они-то знали, что сейчас наступает самый тяжёлый момент. Даже взрослые люди стонут в эти минуты от запоздалой, проснувшейся боли.

Архелио чуть шевельнулся и закусил губу.

Санитарки отвернулись: они чувствовали, что он сейчас заплачет.

И вдруг в палате раздался его голос. Совсем слабый, хрипловатый голос. Архелио пел. Он пел едва слышно старую испанскую песню. Песню о солдатах революции, которые не сдаются. Его глаза были полузакрыты, бледное лицо покрылось мелкими капельками пота, но он всё-таки пел.

Глядя на него, плакали санитарки.

Через день мне разрешили навестить Архелио.

Архелио был ещё бледен, тёмные круги лежали у него под глазами. Он увидел меня и слабо улыбнулся.

— Борис! — тихо сказал он. — Архелио не плакал.

Я молча пожал его руку.

И когда мы прощались, я подарил ему на память свои первые, свои солдатские погоны…

Солдатская память

Однажды приехал к нам в полк гость — знатный токарь.

Шесть лет назад он сам был солдатом, служил в нашей роте, спал на солдатской койке в нашей казарме и вот теперь решил проведать своих однополчан.

И мы, конечно, были рады такому гостю.

А меня командир послал на контрольно-пропускной пункт, чтобы я встретил там гостя и проводил до казармы.

— Хоть и служил он здесь, — сказал командир, — а всё же шесть лет — это шесть лет, наверно, не сразу и найдёт, как пройти к казарме…

Зато когда рассказал я гостю об этих словах командира, тот рассмеялся:

— Чтобы я свою родную казарму не отыскал? Не может быть такого! Сейчас мимо штаба пройдём и сразу налево — верно?

— Да нет, — говорю, — не совсем. После штаба надо направо повернуть.

Прошли мимо штаба, повернули направо.

— Ага! — говорит гость. — Точно. Теперь всё вспомнил. Сейчас санчасть будет, потом магазин, а там и наша казарма. Так?

— Да нет, — говорю, — не совсем. Сейчас клуб будет, а санчасть, она левее осталась…

— Клуб? — И вижу, гость даже расстроился. — Выходит, и правда подзабыл я, перепутал…

Огорчился он, замолчал даже.

— Шесть лет — шутка ли! — говорю я ему, чтобы он не очень расстраивался. — За шесть лет всё перезабыть можно. Я вон два года всего дома не был, а уже с трудом припоминаю, на каком номере трамвая от вокзала до дома нужно ехать. Честное слово!

— Ладно, ладно, не утешай, — говорит гость.

Пришли мы в казарму.

Собрались солдаты в Ленинской комнате, окружили гостя.

Он им о своей работе рассказывает, о заводе своём, а солдаты ему — о своей службе. О марш-бросках, о больших учениях, в которых недавно участвовали, о стрельбах.

— А интересно, — спрашивает вдруг гость, — у кого сейчас мой автомат?

Переглянулись солдаты: как на такой вопрос ответишь? Вот если бы номер автомата знать!

А гость, даже не задумываясь, без запинки отчеканивает:

— Автомат номер семьдесят семь сорок три!

— У меня этот автомат! — радостно говорит рядовой Девяткин. — Мой это автомат!

— У него ещё, — говорит гость, — на ложе, справа, тёмное пятнышко есть…

— Точно! — говорит Девяткин.

— И хомуток на прицельной планке туговато ходит…

— Точно! — говорит Девяткин.

А солдат-новичок по фамилии Сидоров удивляется:

— Ну и память у вас! И как это вы всё до сих пор помните?

— Обыкновенная, — смеётся гость, — память. Солдатская. Как же солдату свой автомат не помнить, когда автомат для него — самый верный друг и помощник. На пост отправляется солдат — и автомат с ним, на стрельбы шагает — и автомат с ним, по тревоге глубокой ночью поднимается или на торжественный парад в праздничный день выходит — и опять автомат всегда с ним, с солдатом! Так что мне кажется, сколько бы лет ни прошло, а никогда солдат свой автомат не забудет!..

Прав он оказался.

Теперь и я могу подтвердить это.

Немало лет минуло с той поры, когда служил я в армии, а вот стоит прикрыть глаза — и вижу я свой автомат, вижу его сталь, чуть отливающую синевой, вижу его номер, выбитый на металле, — вижу так отчётливо и ясно, словно только вчера расстался со своим верным автоматом…

Без чего солдат не солдат

Такую шинель носили бойцы Красной Армии в годы гражданской войны.