Как спасти свою жизнь

— Нет проблем, — сказал Ганс и потянулся к выключателю. Он пару раз включил и выключил свет, а я смотрела, как реагируют зрачки. Но скоро мне это надоело, и я сказала:

— Не надо больше, давай лучше поговорим.

— Заметано, — ответил он и снова уселся на толчок, на этот раз в позе роденовского «Мыслителя». Мы были абсолютно голыми, но почему-то чувствовали себя вполне уютно, хотя свет был достаточно ярким.

— Вот такая моя жизнь. Сплошной кошмар, вечная трагедия. У меня есть муж, от которого мне хочется бежать куда глаза глядят, и любовник в Калифорнии, который, может быть, уже меня забыл. А еще начинающийся судебный процесс, издержки по которому раза в два превзойдут все мои сбережения…

— А я думал, Розанна — твоя любовница, — перебил меня Ганс.

— Розанна — мой друг.

— Все понятно, — хихикнул Ганс. — Ты хочешь сказать, что оказываешь ей некоторые услуги.

— Не вполне так.

— Ладно, кончай, я не такой идиот, как те аналитики, с которыми ты встречалась раньше. Я на твоем месте не смог бы сделать больше для нее. Она на самом деле очень холодная… Так кто этот парень, ты говоришь?

— Милый, забавный, нежный человечек по имени Джош; он такой умный, смышленый, все время каламбурит. Еще он пишет, рисует, играет на банджо и делает меня счастливой. Но я не получила от него письма. И теперь чувствую себя последней сволочью из-за этой чертовой оргии…

Приложив палец к губам, Ганс велел мне молчать.

— Не желаю больше слушать об угрызениях совести. Совершенно бесполезное дело. И бессмысленное. А оргии есть оргии, не больше не меньше, и не из-за чего здесь переживать. Ведь они не могут заменить любовь. Да и не должны. Самое большее, что оргия может дать, — это маленькое облегчение непосильного бремени собственного сверх-я. Если же случается наоборот, значит, зря ты вообще в это ввязалась. То, что между нами произошло, вообще не следует воспринимать всерьез. Просто некое впечатление. И если тебе не понравилось, никто не заставляет тебя участвовать в этом еще раз. Но зато теперь ты знаешь, что это такое и с чем его едят. Ну разве этостыдно?

— Наверное, то же самое сказал бы и Джош…

— Похоже, он нормальный мужик, — сказал Ганс в свойственной европейцам манере делать неправильное ударение на жаргонных словечках. — А почему бы тебе не написать ему? Или позвонить? Короче, узнать, что там стряслось?

Я тяжело вздохнула и уселась на край ванны.

— Я посылалаему письма и даже стихи, а он даже не ответил мне…

— А ты уверена, что письма до него дошли?

— Уверена.

— А откуда ты знаешь, что он не ответил?

— Знаю и все.

— Ты знаешь до фига! — опять засмеялся Ганс.

— Тут полная безнадега. Он на шесть лет моложе… И вообще просто даже бессмысленно думать о том, чтобы нам поселиться вместе.

— Почему? Разве он умер? Да и ты, кажется, в порядке. Все проходит, обстоятельства меняются… А кто он?

— А как ты думаешь? Он писатель. Хужеи быть не могло. Ты же знаешь, что бывает, когда два писателя решают жить под одной крышей. Полный мрак.

Ганс снова засмеялся.

— Мысль интересная. Если ты будешь твердо в это верить, все так и произойдет, и тогда полученное тобою моральное удовлетворение не будет иметь границ… Он на шесть лет моложе. Ну так что? И потом, кто тебе сказал, что писатели не могут жить вдвоем? Мы с Кирстен писатели. И живем с ней почти двадцать лет. Мы вместе путешествуем, а пишем в соседних комнатах… В отличие от сегодняшнего вечера мы ведем умеренный образ жизни: целый день работа, телефонные звонки. Мы варим друг другу кофе, помогаем друг другу редактировать написанное. И это прекрасно! Да и что может быть лучшедвух писателей, живущих вместе. Можно все время быть рядом. Другие такой возможности лишены… Только не надо придумывать себе какой-нибудь ублюдочный голливудский сценарий и строить в соответствии с ним свою жизнь. Ну моложе он… большое дело. Вот твой муж — сколько ему?

— Сорок.

— И тебе этодоставляет удовольствие?

— Абсолютно никакого!

— А он чем занимается?

— Он психиатр.

— Час от часу не легче. Врач. Безопасность. «Блумингдейл», кооперативная квартира, что еще? Ты чувствуешь себя с ним в безопасности? Ясно, что нет. И что плохого — рискнуть и попытать счастье! А разве ты не рискуешь, соглашаясь жить с нелюбимым мужем ещегод, и еще, и еще? Очень даже рискуешь, только не отдаешь себе в этом отчет. Вся наша жизнь — риск. Я имею в виду бесполезное разбазаривание жизни.

Я согласно кивнула.

— Знаешь что, Изадора? Главное в жизни — не чувство безопасности, главное — это любовь. Хочешь, я скажу тебе такое, что потрясет тебя до глубины души? Любовь такова, какой ее представляет себе сам человек. Она для каждого своя. Многие цинично относятся к ней. Но жить с человеком, с которым делишь буквально все, — это не просто самое прекрасное, это намного лучше, чем могут выразить самые лучшие стихи, песни и дурацкие киношки о любви. Это то, к чему стоит стремиться, ради чего стоит идти на риск. И что самое интересное — если ты не захочешь рискнуть, ты рискуешь еще больше. Жизнь оставляет нам мало выбора, она вообще очень сурова. Ты можешь оставить все, как есть, а можешь начать жизнь заново — с Джошем. И вполне возможно, что у вас ничего не получится, но ты уже будешь другой, изменится твоя жизнь, сдвинется наконец с мертвой точки… Ты понимаешь меня?

— Значит, лучше рискнуть и потерпеть неудачу, окончательно обрекая себя на одиночество, чем жить, как сейчас?..

— На одиночество? Сомневаюсь. Конечно, может быть, что ваша жизнь с Джошем не сложится, но мне кажется, ты себе никогда не простишь, если не отважишься хотя бы рискнуть…

— Ты прав, — сказала я, глядя в пол.

— Так позвони ему! — сказал тогда Ганс. — Чего же ты ждешь?

— А который час? — спросила я.

— Не знаю. Одиннадцать, а может двенадцать. Но там все равно меньше. Давай, попробуй позвонить, — он взял меня за руки и поднял с ванны. — Иди, иди, — в качестве напутствия он слегка шлепнул меня по заду.

Так и не одевшись и потихоньку начиная дрожать, я присела за письменный стол Розанны.

— Тьфу, тьфу, тьфу, — поплевала я через левое плечо, чтобы не сглазить. Но едва набрав код Лос-Анджелеса, я остановилась. Черт возьми, ведь я не помню номер! Он в записной книжке, а книжка в сумке, а сумка — в спальне. Не могу же я идти туда и всех из-за этого будить! Может быть, это знак? Может быть, мне не следует звонить?

«Позвони в справочную, идиотка», — сказала я себе.

Я набрала номер справочной Лос-Анджелеса и долго ждала, пока подойдет телефонистка. Наконец трубку сняли, я назвала имя Джоша и начала судорожно шарить по столу в поисках листка, на котором можно было бы писать, но не могла найти ни записной книжки, ни даже крохотного клочка. Но что это под пресс-папье? Какие-то коричневые листы…

— Вы можете секунду подождать? — попросила я телефонистку.

— Нормально, — с чисто калифорнийской невозмутимостью ответила та, — это было спокойствие человека, который никуда не спешит, потому что времени у него столько же, сколько неба и моря, и в жизни нет никаких проблем. Я вытащила один лист и нацарапала на нем телефон.