Как три мушкет?ра

– Ладно, – сказал Мазур. – Я не женщина, мне с ним не спать, так что как-нибудь переживу и крокодила... Ну, я побежал.

Он успел докурить сигарету почти до конца, когда подъехала темно-вишневая «Волга». Миша вылез и направился к Мазуру твердой походкой хозяина жизни, пусть и маленького, вполне доброжелательно улыбаясь, энергично тряханул его руку.

И улыбка была доброжелательная, и рукопожатие крепкое, мужское, энергичное, и ладонь теплая, но все равно – данное Алиной определение так и стояло в голове, как мина на минрепе.

– У вашей компании какие планы на сегодня, Кирилл Степанович? Или нет, я неточно выразился. Где-нибудь ближе к вечеру будете дома и вы, и Вадим?

– Да пожалуй, – сказал Мазур. – Мы в обед к дяде Сандро собирались, значит, вернемся часов в пять. У дяди Сандро можно долго просидеть, хорошее местечко...

– Это точно. Значит, такая диспозиция... – он подал Мазуру белый пластиковый пакет, который держал в руке, – импортный, с цветным изображением красивого синего «Мерседеса» последней модели. –. Там сверточек, плоский такой, его вполне можно под футболку сунуть, и будет незаметно. Немного спустя, после того, как вернетесь домой, суньте пакет за ремень и сходите... ну, хотя бы на угол, в сигаретный киоск. А возвращайтесь уже открыто, с пакетом в руке. Отдайте Вадиму. Скажете, у самой калитки вас догнал какой-то мальчишка и спросил, не вы ли Вадим Еремеев. Вы ответили, что нет, но живет он здесь. Тогда он вам сунул пакет, сказал: «Ему просили передать» – и слинял прежде, чем вы успели спросить, от кого. Можно при Вере. Задача ясна?

– Абсолютно, – сказал Мазур.

– Вот и ладушки. Шеф на вас полагается, – Миша вновь послал ему самую доброжелательную улыбку. – Между прочим, вы на него произвели самое хорошее впечатление, постарайтесь и дальше его поддерживать. Удачи!

Уписаться можно, подумал Мазур, глядя велел лихо свернувшей за поворот машине. Всю жизнь мечтал произвести хорошее впечатление на дядю Севу, из кожи вон лез... Ладно, тут не до иронии. Пакет, который следует передать Вадиму, это уже классическая акция – то, чего Лаврику не хватало. Материальная зацепка. Интересный нюанс, кстати. Даже Мазур, отнюдь не специалист в делах «плаща и кинжала», его просек. Судя по тому, что пакет Мазуру якобы вручил какой-то местный мальчишка, Вадим не должен знать, откуда именно пакет пришел, возможно, не знать, кто его послал – хотя внутри может оказаться как раз нечто, раскрывающее личность отправителя. Ну, а зачем все это надо проделывать – тут и Лаврик, находись он в данную минуту на месте Мазура, вряд ли догадался бы. Так что Мазуру тем более не стоило ломать голову зря.

Гораздо интереснее другое – что это вообще за штука? Пакет совсем легкий... Быстренько войдя в подъезд и поднявшись на площадку меж этажами, где было светлее, Мазур извлек содержимое. Сплошная непонятность – вот что это такое оказалось. Толщиной почти с два пальца, длиной и шириной напоминает книгу стандартного размера – но, что характерно, полегче книги такого размера, даже если книга в мягком переплете. Свернут пакет из обыкновенной оберточной бумаги, какой полно в любом магазине – коричневатой, с вкраплениями опилок. Очень тщательно свернут – и очень тщательно заклеен. Мазур осторожненько его ощупал со всех сторон. И везде пальцы натыкались на твердое. Полное впечатление, что внутри – коробка из плотного картона, не позволяющая определить осязательным методом, что в ней. Очень тщательно заклеено, сразу видно – трудились старательно, не второпях. Вскрывать не стоит. Может быть, Лаврик справился бы, но никак не Мазур. Хотя... Вадим не знает, что ему должны прислать пакет, – следовательно не знает, каким должен быть его идеальный внешний вид. А значит, при вскрытии можно и допустить чуточку небрежности... Или не стоит? Сразу вспомнился один из любимых детективов, где разведчика поймали на том, что в стол, куда он лазил за интересными материалами, подложили в темноте кусочек фотопленки. И поскольку стол он открывал при свете дня, пленка оказалась засвеченной. Нет, Вадим ведь не знает, что пакет должен прийти, какие тут могут быть ловушки? И все равно... Неизвестно, что там решит Лаврик, но сам Мазур рисковать бы не стал...

– Ну что он там? – с живейшим любопытством спросила Алина. Из кухни приятно тянуло запашком свежезаваренного кофе самого благородного происхождения (ну конечно, в доме «рыбьего короля» абы что не ели и не пили, Алина не в первый раз молола при нем в красивой импортной кофемолке идеально обжаренные зерна, извлекавшиеся из красивой жестяной банки с надписями на заграничной мове).

– Да так, – сказал Мазур. – Всего-навсего поручил передать вот эту штуку одному человечку...

– Кому?

– Алин, не лезла бы ты пока в эти дела, – сказал Мазур. – Сама ведь прекрасно понимаешь: не стоит в дяди Севины дела лезть, пока не пригласили. Мало ли какие у вас там общие воспоминания и бочка коньяку, им с твоим батей выпитая... Он, по-моему, из тех людей, которых в случае чего подобная лирика не останавливает...

– Ага, побаиваться стал?

– Проявлять разумную осторожность, – сказал Мазур. – А ты думаешь, я преувеличиваю и сгущаю краски?

– Да нет, пожалуй, – задумчиво сказала Алина. – Ладно, и правда лучше не лезть... – но все же с извечным женским любопытством осмотрела пакет со всех сторон, как только что Мазур, взвесила на руке. – Что-то тут легонькое... И ведь не вскроешь, за совесть запечатано. Знаешь, – она прыснула. – Я в восьмом классе по уши врезалась в одного мальчика. Ему одна девчонка письма писала... а я их вытаскивала из почтового ящика, там ящик был – спичкой можно открыть. Я и открывала. А потом с Маринкой аккуратненько ставили чайник, когда он начинал пускать пар, отклеивали конверт, потом снова заклеивали и аккуратненько так проглаживали утюгом, чтобы следов не осталось. И ничего, прокатывало. Месяц я ее письма так читала – и с учетом того, что узнавала, отношения с мальчиком строила, – и чуть самодовольно добавила: – И что ты думаешь? В конце концов он ее бросил и стал со мной ходить.

– С этим такая штука не прокатит, – сказал Мазур. – И пытаться нечего.

– Да я сама вижу... Пойдем позавтракаем? Я там уже собрала все. Мы к дяде Сандро когда?

– Общий сбор – на час дня, – сказал Мазур. – Мы за вами с Маринкой заедем чуть пораньше.

Дядя Гоша еще три дня назад раздобыл им «уазик-фургон», вмещавший всю компанию. Но сделано это было, понятно, не для удобства «веселой компании курортников» – Лаврик на нем два раза куда-то уезжал, уж явно не просто покататься. На подобной операции колеса группе необходимы, Мазур это прекрасно понимал.

– Я могу и свою «зеленушку» взять. Сто лет не ездила, соскучилась. Я вообще-то люблю рулем повертеть...

– Не стоит, – сказал Мазур. – Посиделки у дяди Сандро рассчитаны надолго, выпито будет немало.

– Но мы ж не ухрюкаемся до поросячьего визга? Мы ж вечером на танцы собирались.

– Все равно, – сказал Мазур. – Реакция притупляется. Верю, что с гаишниками всегда договоришься, но все равно, сидеть в тебе будет столько... Не стоит рисковать, если машина и так есть.

– Как приятно, когда есть мужчина, который о тебе заботится и за тебя опасается...

Алина послала ему жгучий взгляд из той же серии, предназначавшейся крайне перспективному кандидату в мужья – и первая направилась на кухню. Мазур охотно направился следом – очень уж приманчиво благоухал кофейник, да и завтрак, как всегда, явно состоял не из магазинных пельменей и плавленых сырков.

Он не раз уже ловил себя на мысли, что с Алиной ему откровенно хорошо. Ну, разумеется, ни о каких чувствах речь не заходила – ну какие, к свиньям, к ней могут быть чувства? – однако времяпровождение получалось самое приятное. Если не вспоминать то паршивое утро – классический курортный роман с красивой девушкой. Второй в его жизни.

Ну, а за ту роль, что она сыграла в его уловлении, Мазур к ней не испытывал ни малейшей не то что злобы, но даже неприязни. Во-первых, больше ничего подобного с ее стороны не было – назначил ее режиссер (вероятнее всего Горский) на роль курортной подруги заезжего ихтиолога, она ее старательно и играла. Причем, уверенно можно сказать, без малейшего внутреннего сопротивления, наоборот – уже несколько раз оч-чень деликатненько намекала, что не прочь бы и замуж.

Во-вторых... Это уже нечто профессиональное. Он не испытывал ни капли злобы, ненависти, неприязни даже к тем, кто всерьез собирался его убить – на тех же Ахатинских островах. Не вульгарные уличные бандиты из-за угла бросались, чтобы пырнуть ножом ради бумажника и часов – люди, как и он, были на службе, точно так же, как он, профессионально четко выполняли свою работу – подразумевавшую и то, что в один прекрасный момент может поступить приказ перерезать противнику глотку. Как выражаются янкесы, ничего личного. Просто служба такая. Так что сердиться на мелкую подручную криминальной публики как-то даже и смешно...

– Я сегодня – дождь!

пойду бродить по крышам,

буйствовать, панели полоскать,

в трубах тарахтеть

никого не слушать,

Никому ни в чем не уступать!

На сей раз Лаврик – Аллах его ведает, искренне или нет – изображал беззаботного веселого барда, услаждавшего честную компанию малоизвестными песнями. Он сидел на койке, опершись спиной о стенку, перебирал струны, время от времени улыбаясь льнувшей к нему Маринке. После того как выплыло на свет божий, что «ихтиолог Коля» человек не просто женатый, а еще и образец супружеской верности, Маринка, выйдя из роли подруги подруги, стала откровенно липнуть к Лаврику. Что в конце концов и привело к тому, что вчера Лаврик в домике появился только утром.