Как убить рок-звезду

Он продолжал смеяться.

– Ответь мне, – возмутилась я, – разве ты не веришь, что то, что ты делаешь, имеет огромную, неизмеримую ценность?!

Возможно. А возможно, и нет. Я просто хочу сказать, что клип – еще не конец света. И если честно, то я хочу, чтобы мои песни играли на радио. И мои клипы показывали по телевизору. И я хочу, чтобы записи покупали. И я не вижу в этом ничего плохого. – Пол тоже этого хочет. Но не ценой самоуважения.

– Он похож в этом на моего отца. Но, к счастью за отцом – все его прошлое. А за Полом ничего нет Пока нет, во всяком случае. Я думаю, ты и сама понимаешь, что он очень далеко пойдет, если сейчас поведет себя правильно.

– Вести себя правильно запрещает его религия.

Мы оба замолчали. Лоринг доедал свой бублик, а я листала блокнот.

– Вопрос, – сказала я наконец. – У тебя когда-нибудь была настоящая работа?

– В смысле, не такая халява, как сейчас?

Я хихикнула.

– Извини. Я хотела спросить, тебе приходилось работать, чтобы жить?

– Если ты про деньги, то нет. Но мне приходилось чистить конюшни, когда я был ребенком.

Ответ прозвучал как-то робко, и мне показалось, что он стесняется своего положения.

– Можно я задам тебе вопрос? – спросила я.

– Почему ты все время спрашиваешь?

– Я таким образом предупреждаю, что вопрос может показаться нескромным.

– Ты уже обыскала мой дом. Неужели что-то еще менее скромное?

– Почему ты стесняешься быть тем, кто ты есть?

Долгая пауза.

– Я думаю, одна причина в том, что мне много доставалось за мою фамилию. Рецензия в твоем журнале – как раз характерный пример. Пойми меня правильно. Я горжусь своим отцом. Но меня никто и никогда не воспринимал отдельно от него. Когда говорят о моей карьере, всегда вспоминают его имя. И заметь, наоборот не бывает никогда. Ирония в том, что я стал музыкантом совсем не из-за Дуга Блэкмана.

Он протянул мне законченную работу. Это был робот, который выглядел так, будто был только что из магазина.

– Похоже, у тебя большая практика, – сказала я, сравнивая со своей постройкой, которая оказалась просто ярко раскрашенной коробкой. – Если, не из-за Дуга, то почему?

– Тысяча девятьсот восемьдесят второй год, октябрь. «Клэш» и «Ху» на стадионе Ши. Представь, как это подействовало на девятилетнего мальчика.

– Видишь? Об этом я и говорила! В этом сила музыки!

Он улыбнулся.

– Разве твой отец не гордится тобой?

– Честно? Не для печати? По-моему, он сильно разочарован тем, что я выбрал этот путь. Он и мне часто говорил, что я «слишком умен, чтобы стать музыкантом», но иногда мне кажется, что на самом деле он хотел сказать «в тебе этого нет».

– Чего нет?

– Этого. Того, что есть в нем и в Поле. Непреодолимая, физическая потребность создавать музыку. Такая, что без этого невозможно жить.

– Он очень хвалил тебя, когда я говорила с ним. Лоринг, кажется, удивился этому.

– Вот типичный пример того, о чем я говорю. В старших классах я занимался бегом. Я пробегал милю быстрее всех вшколе и в районе, и отец восхищался этим так, будто я бил мировые рекорды. Но он ни разу не потрепал меня по плечу и не сказал: «Поздравляю с отличным альбомом, сынок».

– С каким временем?

– Что?

– С каким временем ты пробегал милю?

– Не помню.

– Наверняка помнишь. Скажи.

– Кажется, лучшее время было четыре минуты и одиннадцать секунд.

– Четыре одиннадцать? С ума сойти. Я бегаю шесть раз в неделю, и девять минут – мой лучший результат. А сейчас как?

– Наверное, смогу пробежать за четыре пятьдесят пять, но потом сразу умру.

– Ну и какие у тебя творческие планы? Писать? Записывать? Участвовать в Олимпийских играх?

– В январе у меня будет две недели концертов вместо тех, которые отменили из-за одиннадцатого сентября. Наверное, запишу саундтрек к одному фильму. А вообще я планирую оставить себе побольше свободного времени. Побыть с детьми и заняться личной жизнью.

Я начала складывать на поднос тарелки и смятые салфетки.

– Мы закончили? – спросил Лоринг почти разочарованно.

Я сняла свитер, сложила его, как научил Пол, и положила на диван.

– У тебя есть пожелания? Может, какая-нибудь цензура?

Он задумался.

– Вообще-то я никогда не мог понять, зачем писать о том, что на мне было надето и как я выглядел. Было бы здорово, если бы появилась статья без всей этой чуши. Да, и не пиши о душе с тремя головками – он уже был здесь, когда я въехал.

* * *

Обложку январского номера «Соники» украшала фотография Лоринга Блэкмана, который, прислонясь к спинке, сидел на своей кровати с застенчивонеотразимой улыбкой на лице. Рядом был напечатан анонс статьи: «Самый завидный холостяк в мире рок-н-ролла: "Я просто хочу любить"».

Сама статья состояла из набора несвязных, выдернутых из контекста цитат, из которых явствовало, что Лоринг – патологически красивый и угрюмый ипохондрик с разбитым сердцем и сильным эдиповым комплексом.

В статье, которую писала я, не было ни одного упоминания о его одежде, внешности или знаменитом отце. Люси немедленно заметила, что тема Дуга начисто отсутствует, и вызвала меня к себе.

– Что это за подхалимская херня?

Мне захотелось стать невидимой.

А еще лучше, чтобы совсем исчезла Люси.

– Простите? – пробормотала я.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что во время интервью вы не говорили о Дуге?

– Мы говорили, но…

– Тогда и напиши об этом. Его отец – король. Нельзя писать о принце, не упоминая короля. И потом, люди захотят знать, во что он был одет.

Я не смогла выговорить «нет», тем более «отвяжись и сгинь». Но мне все-таки удалось отрицательно покачать головой.

– Упоминания о Дуге нарушат концептуальную цельность статьи.

Люси изобразила презрительную усмешку.

– Ты, похоже, думаешь, что работаешь в «Уоллстрит джорнал»?

Я молила Бога и своих умерших родителей, и покойного Джима Моррисона только о том, чтобы не расплакаться на глазах у Люси. Если эта сука увидит мои слезы, можно попрощаться с остатками самоуважения.