Как убивали партию. Показания Первого Секретаря МГК КПСС

Раньше при Сталине, к примеру, маршал Советского Союза Говоров был беспартийным. И были директора крупных заводов, ведущие конструкторы беспартийными. Туполев в партии не состоял. И ничего — им доверяли, и работали люди на благо Родины!

Многих возмущала и процедура выпуска за границу, когда на комиссиях задавались дурацкие вопросы, эти и подобные им действия рождали негативное отношение к райкомам и к партии вообще.

Негативно воспринималось вмешательство парткомов в личную жизнь. Жаловались жены. Даже мужья стали писать жалобы на жен, и я несколько таких писем получил. Помню одно послание: жена была председателем месткома, все время ездила на всякие семинары, в пионерские лагеря и т. п., забросила своего ребенка. Муж подозревал ее в измене и написал жалобу в горком партии: мол, призовите жену к порядку.

И еще: партийные руководители высшего звена, начиная от обкомов партии и выше, пользовались значительными привилегиями. И они за них ох как держались! Это можно отнести особенно к секретарям обкомов и к членам Политбюро. Не потому, что они получали большую зарплату. Они прекрасно понимали: уйди они с этой должности, сколько бы денег ни заработали, таких привилегий иметь не будут. Я имею в виду дачи, распределители, санатории и все прочее.

Во многих регионах этих привилегий было даже значительно больше, чем в Москве. Кое-где процветало самое настоящее байство. Поэтому секретари областных комитетов партии хотя и были недовольны Горбачевым и за его спиной критиковали и ворчали в кулуарах, но стоило тому только прикрикнуть — а он умел это делать! — все сразу замолкали.

Но все эти проблемы были решаемы, если бы руководство партии пошло на реформирование самой КПСС, как и следовало это сделать.

И, наконец, главное. Я уверен, что если бы партия состояла из политически убежденных людей, политических бойцов, то она бы не рухнула, даже если бы ей изменила «верхушка». Но КПСС, сформированная в последние годы по разнарядке и достигшая к 1990 году более 19 млн. (!) членов и кандидатов в члены КПСС, в значительной ее части состояла из случайных пассивных и равнодушных людей — инертной массы, а не бойцов. А подчас и из безыдейных и даже врагов самой партии, говорящих одно, думающих другое и делающих третье…

* * *

При всех недостатках, часть которых я назвал и которые в большинстве своем были решаемы безусловно (!), разрушение структуры управления государством оказалось гибельным. Можно критиковать КПСС, хаять ее, но в такой огромной стране ее существование было единственной возможностью проникнуть в каждую ячейку: в бригаду на заводе и дойти до каждого колхозника и до каждого человека, поскольку практически везде были члены партии.

Сила партии как органа государственного управления была в том, что все было подчинено выполнению ее решений. Наверху принимались решения, потом они дублировались применительно к местным условиям, и затем выполнение этих решений организовывалось всеми органами партии, вплоть до мельчайших ее ячеек.

Но в этом была ее слабость. Когда руководство предало партию, рухнула вся структура, потому что организации среднего и низшего звена не были приучены работать самостоятельно, а лишь выполняли вышестоящие указания. В целом уже после XIX партийной конференции лета 1988 года, о которой речь пойдет ниже, и особенно после отмены на III съезде народных депутатов СССР в марте 1990 года 6-й статьи Конституции, в которой закреплялась руководящая роль КПСС, ситуация складывалась таким образом, что партия должна была (обязана была!) превратиться из органа управления государством в чисто политическую организацию. Но она не сумела это сделать.

И когда партию отстранили от руководства государственными и хозяйственными делами и все легло на плечи не подготовленных к этому Советов, партия, так и не сумевшая стать политической организацией, в одночасье рухнула.

Я считаю это одной из основных причин развала партии…

Потом был август 1991 года, и партию запретили. Затем она возродилась, но под иным названием. Случилось это уже в другой стране, и была другая партия… 

Как развалили страну

О развале страны пишут и говорят очень много. Иногда объективно анализируя события, а чаще ищут виновных, старательно сваливая друг на друга.

Я постараюсь не перепевать многажды сказанное, просто расскажу о том, чему был свидетелем, о своем восприятии событий в то время и, конечно, о некотором их осмыслении с позиций сегодняшнего дня.

Как и многие, я ждал перемен и как мог способствовал тому, чтобы они пришли. Но перемены наступили стремительно, а результаты превзошли все ожидания. В худшую сторону. Появился катастрофический дефицит. Нельзя было купить обыкновенной еды, в огромных очередях ломали ребра, людей увозили с инфарктами. Исчезла одежда, даже нижнее белье — носки, трусы, майки — нельзя было приобрести.

В Москве, как и в других городах и республиках, ввели талоны. Началась дикая спекуляция. Исчезли винно-водочные и табачные изделия. В наших традициях отмечать вином праздники и горе. Поэтому, когда были свадьбы или похороны, запасались запиской или справкой, что кто-то родился или умер, и тогда в магазине отпускали водку или вино.

Почему это происходило? Повторяю, точный ответ до сих пор не найден. Но кое-что могу предположить. Мы действовали по принципу Мичурина: не надо ждать милостей от природы, взять их — наша задача. Независимо от того, соответствует ли это экономическим законам. Для любого общественного строя экономические законы обязательны, будь то социалистический или капиталистический — неважно. Первым из руководителей об этом напомнил Ю.В. Андропов.

Говорят, что тезис «Экономика должна быть экономной» появился как результат случайной опечатки, а потом его превратили в лозунг. Не знаю, это анекдот или действительно так было. Но экономическое положение страны становилось все тяжелее, ситуация зачастую не поддавалась трезвому анализу.

Меня иногда спрашивают: «А Москва не могла обеспечить себя продовольствием? Его обязательно нужно было везти, например, из Рязани?» Отвечаю: обязательно.

Московская область не обеспечивала Москву необходимым количеством продовольственных товаров. Москва и Московская область — это регион, в котором проживало 16 миллионов человек. Производительность сельскохозяйственной продукции, номенклатура ее в Московской области были недостаточны для того, чтобы обеспечить Москву целиком. Поэтому продовольствие везли из Смоленска, Рязани, Поволжья. Да и приезжих, которые «отоваривались» в Москве, было два-три миллиона летом, а зимой каждый день приезжало порядка 1 млн. 200 тысяч человек. Так что реформирование экономики было необходимо.

У нас существовала, по определению экономистов, очень тяжелая экономическая структура. Машиностроение и оборонный комплекс составляли 75 % от объема производства, а производство товаров для потребления — 25 %. Это, в сущности, экономика военного времени.

Если брать развитые страны с высоким уровнем жизни, то там либо 50 % на 50 %, либо обратная пропорция — 75 % товаров народного потребления и 25 % — машиностроение и оборонка. Там был высокий уровень жизни. Я имею в виду европейские и североамериканские страны.

Требовались структурные изменения экономики. Но для изменения структуры нужны деньги. Нельзя на заводе, который выпускает ракеты, производить швейные машинки или керогазы. Для этого нужно совсем другое оборудование, другая технология. Да и в ряде случаев просто невыгодно применять высокую технологию в этих целях.

Очень мешала секретность, закрытость оборонных отраслей. У нас конверсия понималась так: вместо самолетов выпускать раскладушки и чайники. В Америке конверсия была иной. Там конверсия — это передача новейших технологий, разработанных в оборонном комплексе, для производства товаров массового пользования. Надо было менять нашу утяжеленную структуру промышленности и совершенно по-другому проводить конверсию. Но, повторяю, для этого требовались время и деньги. В один мах все не сделаешь.