Как влюбить босса девушке в интересном положении за 80 дней

Не хотела я никакого мужчину! Зачем они мне? Выполнить дурацкий квест за восемьдесят дней? Мало ли что я несла Мише в ярости? Обижена я на него была. А сдуру еще и не такое можно наговорить. Вряд ли он вообще запомнил мои бредовые речи.

И я бы хотела, чтобы Одинцов помнил. Не знаю, как в глаза ему посмотрю, но пусть бы он помнил. Как говорил «моя». Как целовал и любил так, что рвал в клочья все обиды и непонимания между нами…Словно и не было десяти лет разлуки.

Я содрогнулась, понимая, что… не нужно было мне закрывать этот старый долг. Слишком уж он оказался… не старым, а живым и настоящим. Так не переворачивают страницу, оставляя прошлое позади. Так начинаю писать новую летопись совершенно другой, желательно счастливой жизни.

— Я домой хочу, — прервала я Анькины наполеоновские планы по захвату мужского населения планеты.

— Нельзя, дорогая. Сразу все поймут, что что-то случилось.

— Плевать. Заболела. Аппендицит. Воспаление легких. Что угодно.

— Не наговаривай на себя и не притягивай всякую заразу к себе! И вообще! Что ты выдумала? Тебя должно плющить от сексуальной удовлетворенности, а ты в депрессию впадаешь. Что, зацепил? Или жалеешь?

— Нет. Не жалею, — это правда. Я бы снова поступила точно так же, если бы кто-то очень умный отмотал день в обратную сторону. Это те ощущения, которые я хотела бы переживать снова и снова. И плевать, что отходняк после этого слишком болезненный.

— Ну тогда закрывай глаза и спи. Нам еще проверить нужно, так ли он после пьянок ничего не помнит, твой Одинцов.

— Ладно, — вздохнула я. — Тогда заткнись, Ань. А то слишком много болтаешь. Я люблю засыпать в тишине.

— Подумаешь! — фыркнула Анька, повернулась на бок, к стене, и закрыла рот.

Где-то тикали часы. Противно. Слишком громко. Но вставать я не стала. Прокручивала еще и еще раз все, что случилось в комнате Одинцова. Задыхалась от остроты проплывающих перед внутренним взором картинок. Мучила себя, пока не уснула темным тяжелым сном без сновидений. Да они мне и не нужны были: то, что случилось, ярче и колоритнее любого сна.

Одинцов

Я проснулся ближе к рассвету. Егорова сбежала. Как тогда. Прислушиваюсь к себе. Ощущаю пустоту — бездонную космическую пустошь, где темно и нет звезд. Но во второй раз не так больно, наверное. К тому же, в прошлый раз больно было немного позже. А просыпался я в радужных чувствах и с улыбкой.

Мне на десять лет больше, поэтому я могу мыслить здраво. Что там ее подружка шипела? О каких-то восьмидесяти днях. На что в этот раз подписалась моя сумасшедшая Егорова? Каждый день — по мужику? Я лишу ее этой прекрасной возможности. И уж если она надумала выиграть пари, она его проиграет. А я выиграю. И там уж посмотрим, кто кого. В этот раз я сдаваться не собираюсь. И дуться, как обиженный мальчик, тоже.

Хочет игр по-взрослому? Будут ей игры. Главное — не выдавать себя. Думаю, она убеждена, что когда я пью, то ничего не помню. Старая байка, которая помогла в прошлый раз удержать мне лицо, сыграет злую шутку. И никаких компромиссов.

Видит бог или небеса, или что там есть свыше, я пытался ей сказать, кто она для меня. Жаль, Лика меня не услышала. Но это не смертельно.

В прошлый раз я трусливо сдался. Сегодня — ни за что.

Я встаю с постели. Принимаю душ. Заставляю себя натянуть улыбку. В какой-то момент понимаю: хорошее настроение если и не пришло, то очень близко.

На базе отдыха — тихо. Все спят, я надеюсь. Здесь не пионерский лагерь, поэтому никого рано утром поднимать не будут, хотя мелькает шальная мысль: врубить музыку повеселее и посмотреть на заспанные страдающие рожи. Но я милосерден, пусть досматривают сладкие сны.

Не удержавшись, заглядываю в комнату к Егоровой. Спит. И подружка ее тоже. Замечательно. Могла и удрать под шумок — с Лики станется выкинуть фортель. Но это все равно ничего бы не изменило.

Я распоряжаюсь на счет завтрака. Поколебавшись, достаю из холодильника сок — хватит с меня вчерашнего буйства, и, закинув ноги на стол, как ковбой, принимаюсь ждать, когда проснется готовый к разврату народ.

Это даже забавно и смешно. Нет, определенно: у меня отличное настроение. Опережать на пару шагов противника — всегда радостно. Егорова, где ты там? Я готов разыграть для тебя великолепное шоу алкоголика со стажем, когда «ничего не знаю, ничего не помню».

34. Жить здесь и сейчас

Лика

Проспала я долго. Может, еще бы дольше предавалась сну, если б не Георг.

— Сестра, я беспокоюсь, — выдал он, как только я ответила на его звонок. — У тебя все в порядке? А то уже скоро обед, а ты не завтракала.

Можно подумать, кто-то от этого умирал.

— У меня выходной, и я сплю, — буркнула, не открывая глаз.

— Значит пора подниматься, умываться, показаться в обществе и развлечься напоследок: туда-сюда — и мы уезжаем.

Это было бы идеально: встать, нырнуть в автобус, спрятаться на заднем сиденье и смыться домой, под свою привычную квартирную «крышу». Но это слишком уж неправильно. К тому же, не сегодня так завтра придется с Одинцовым нос к носу столкнуться.

— Давай, давай! — подбадривает меня голос Георга.

И я дала. Королевы выходят не так торжественно, как я появилась перед глазами сообщества. Кто-то присвистнул, кто-то вздохнул. А кто-то и злой взгляд мне отправил. Но это девушки — значит нормально.

Я намеренно не смотрела по сторонам. Плыла целенаправленно к столику, где восседала Анька и махала мне так, что слепой бы увидел ее жестикуляцию.

— Рука оторвется, — предрекла ей участь, не снимая улыбку с лица. Анька фыркнула. Эту таким не проймешь.

— Смотри, сколько вкусностей я для тебя приготовила. Всего понемногу взяла.

Ну, да. Гусыню перед рождественским убоем нужно откормить. Сердце пыталось пробить ребра и вырваться на волю.

— Лика, — пророкотал голос Одинцова у меня над головой. Я дернулась непроизвольно. Это сильнее меня. На таких-то нервах. И с лицом со своим ничего не могла сделать: испуг, я так понимаю, отразился на нем во всей красе. Я медленно повернулась. Выдохнула, как перед прыжком в ледяную прорубь, и посмотрела Одинцову в лицо. Я даже улыбнуться попыталась.

— Александр Сергеевич, — голос, однако, звучал отлично. Немного развратно, я бы сказала. Низко и с хрипотцой. Фу такой быть.

— Как спалось, что снилось? — интересно, он всем такие вопросы задавал или повезло мне индивидуально?

— Без задних ног, как положено, — мне неудобно сидеть в пол-оборота, а Одинцов не спешит ни присесть, ни встать так, чтобы шея не отваливалась.

У него на жестких губах улыбка. А в глазах — слишком много трезвости. На какую-то секунду мне становится страшно. Мне кажется: он помнит все, а сейчас комедию разыгрывает.

— А ты как себя чувствуешь? — спрашиваю чересчур заботливо и машу рукой, чтобы присаживался рядом. Анька на своем стуле аж подпрыгивает, но хорошо хоть рот не открывает. Спасибо ей за это. Перекрестный разговор я бы не вынесла.