Как вольный ветер
Шрифт:
— Как здесь красиво и необычно! — сказала девушка.
— Дикие места, — подтвердила Пхури-Дай. — Дикие, как мы. Вот почему нам здесь так привольно.
— Тогда отчего же вы не останетесь в Камарге хотя бы на год? Зачем едете куда-то еще?
— Наш удел — странствовать. Так уж мы устроены. Да и пропитание добывать надо.
— Пожалуй. Но порой, должно быть, грустно сознавать, что вечно нужно кочевать, бежать куда-то?
— Такова уж наша доля, — просто ответила Пхури-Дай. — Может, то — наш цыганский крест, а может, и благословение. Мы умеем находить счастье в самих себе.
Позже,
В том месте, где условный знак приглашал остановиться, путешественники разбили лагерь. Они расположились невдалеке от крупной фермы, которые в тех краях называли мызами. Дом под красной черепицей был окружен высокими свечками кипарисов, в зимние месяцы оберегавших его от холодных, пронизывающих морских ветров. Так строилось большинство мыз в Камарге — под защитой плотной стены либо кипарисов, либо толстых, широколиственных деревьев, которые задерживали также и солончаковую пыль.
А до чего прелестные здесь росли цветы! Стены дома увивала нежная глициния, а в пышной, еще не срезанной траве пестрели дикие ирисы и орхидеи.
На шум табора поговорить с цыганами выехал хозяин фермы. Тут Вальда впервые с начала путешествия увидела белого коня в традиционной камаргской сбруе. Большое кожаное седло ручной работы, очень широкое и непривычно высокое спереди и сзади, было украшено выбитым на нем старинным орнаментом. Свисавшие чуть не до земли железные стремена, по преданию, были точно такими же, как у древних крестоносцев.
Цыгане поблагодарили фермера за позволение стоять на его земле, и он ускакал. Кочевники же взялись распрягать лошадей.
Вскоре до Вальды начал доноситься аппетитный запах. Он исходил из черных котелков, подвешенных на треножниках над кострами.
Костров было несколько, так как даже у цыган существовало социальное расслоение. Старейшины, а также их дети собирались вокруг одного костра, туда же они пригласили и Вальду. Цыгане попроще располагались возле других костров.
Не желая показаться невежливой, гостья не стала спрашивать, что подается на ужин, однако, отведав кушанье, поняла, что это — курятина, и про себя поинтересовалась: с какой она фермы? Уж не тот ли это петух, которого она вчера поднесла барону?
Вкус у блюда был, впрочем, весьма своеобразный, и, словно прочитав ее мысли, Пхури-Дай пояснила:
— Цыгане добавляют в стряпню великое множество трав. Вот здесь, к примеру — крапива, дикие овощи, ну и грибы, конечно.
— А когда нет возможности добыть цыпленка или хотя бы кролика?
— Тогда остается поймать нигло, — ухмыльнувшись, вмешался барон.
Девушка вспомнила, что так они называют ежа, мясо которого считалось у цыган деликатесом и являлось непременной частью праздничных застолий. «Слава богу, что сейчас не такой случай», — подумала она. Ее не прельщала перспектива полакомиться ежом, хотя, живя во Франции, она и привыкла к тому, что французы с удовольствием едят улиток и лягушачьи лапки.
Вместо хлеба к тушеному цыпленку подали лепешки из кукурузной муки с примесью диких семян и карри. «Тетушка» сказала, что «кальдераш» очень любят такие лепешки. Вальда тоже нашла выпечку довольно съедобной, хотя предпочла бы обычный
хлеб.В противовес французскому обычаю вино к пище не подавалось. Вместо него пили чай, и девушка отметила, как в течение дня младшие члены табора несколько раз приносили в кибитку Биби чашку с дымящимся напитком. Чай цыгане поглощали тоже на свой, особый, манер — наливая понемножку на блюдце и шумно прихлебывая.
Всю дорогу старая цыганка покуривала свою трубочку. Только вместо табака насыпала в нее смесь сушеных трав и листьев. Запах у дыма оказался довольно приятный, но, когда она гостеприимно предложила Вальде тоже попробовать, та наотрез отказалась.
— И то верно, мадемуазель, — сказала старуха. — Женщинам нехорошо вдыхать дым, это дурная привычка. Но мне нравится! — захохотала она. — У всех нас есть свои маленькие слабости, а не то жизнь показалась бы слишком скучной!
— Вот уж не поверю, что в вашей жизни есть место скуке, — усомнилась Вальда. — Это мы, бедные, скучаем, запертые на всю жизнь, точно в клетке!
Выражение лица ее при этом неожиданном порыве было красноречивее всяких слов. И тогда старая женщина, помолчав, спросила:
— Отчего вы бежите, мадемуазель?
— Оттого, что мой отчим хочет выдать меня за совсем чужого человека только потому, что этот брак должен принести выгоду!
Наступило молчание.
Пхури-Дай сидела неподвижно, в задумчивости глядя прямо перед собой. Ее руки свободно держали поводья, и лошади, предоставленные самим себе, неторопливо продвигались вперед.
— Ведь это неправильно! — вновь вступила Вальда. — По крайней мере, когда дело касается меня. Я ни за что не выйду замуж без любви!
— А если вы ее не найдете?
— Тогда уж лучше совсем не выходить!
Старуха обернулась и, посмотрев на девушку, усмехнулась.
— Вам нет нужды беспокоиться, мадемуазель. Найдете вы себе друга, потому что таков закон природы. Поглядите-ка на птиц: уток, аистов, куропаток, чаек, белых цапель. В эту пору каждая из них подбирает себе пару, и они строят гнезда. А что для них правильно, то и для нас.
— Вот и у меня такое же чувство! — обрадованно откликнулась Вальда.
Она вспомнила тех сов или филинов, что перекликались вчерашней ночью, как раз когда в голове у нее рождался план побега.
— Жизнь никогда не бывает легкой, — продолжала Пхури-Дай. — За нее приходится бороться и страдать, но, если поглядеть повнимательнее, она того стоит. Лучше жизни все равно ничего нет.
— И я так думаю! Безропотно подчиняться, принимать, что тебе навязывают — это трусость, которая мешает людям добиваться счастья.
— Вот ты хочешь любви, — задумчиво проговорила старая цыганка. — Что ж этого хочет каждая женщина. Любви человека, который выберет ее, одну из многих, потому что только она предназначена ему, а он — ей.
Вальда слушала, затаив дыхание.
— О да! — выдохнула она. — Именно так я и думаю! Такой любви и ищу!
— А коли так, ты ее найдешь, — заверила цыганка.
Вальда колебалась, стоит ли попросить «тетушку» погадать — прочесть ее будущее по картам или ладони. Но не успела она ничего решить, как проницательная цыганка ответила на ее немой вопрос: