Как воспитать ниндзю

Мы тоже весело хохотали, повалившись на диван и махая ногами от удовольствия.

Мама щекотала нас, а мы умирали от смеху и громко визжали.

На крик вошел отец.

– И кто поверит, что это англичанки? – печально вопросил он пространство, устало бухнувшись на диван.

– Мы! Мы! – наперебой заверещали мы, тыкаясь в отца носами и бодая головами.

– Надеюсь, старший принц достаточно получил мзды, чтобы не отправить нас утром к белым медведям, когда проспится... – тяжело сказал отец.

– Получил, получил! – успокоила я его. – Мы ему так дали!!!

– Эх, тяжко мне на душе, девочки... – вздохнул отец. – Я не шучу. Что-то негодно в этом королевстве, нюхом чую, здесь нечисто... Как не тягостно мне это говорить, девочки, гулянки кончились, дома тоже переходим на военное положение, хоть это и Родина... Что-то здесь назревает, и мы, похоже, как одни из самых важных ликвидаторов и работников со своей собственной шпионской сетью, вляпались в это дело по вот так, и оказались против своей воли в центре тайфуна. Нас всерьез считают за один из ключевых факторов безопасности страны, и использовать или уже устранить его планируют все... – отец развел руками.

И вдруг наклонился к нам и сказал одними губами:

– С этого момента считайте, что мы на вражеской территории и ведите соответственно. Пока вы тут играли, на меня вышел один из столпов страны и конфиденциально и по знакомству попросил для него тайно разобраться, что здесь творится, и ликвидировать источник... Можно ждать самых изысканных покушений, девочки, спасибо за отличное прикрытие встречи, вы нам помогли на пять...

Отец мерзко ухмыльнулся поднимаясь.

Глава 19.

В общем, настроение у меня было вечером такое, хоть чертей вешай, чтоб развеять гнусное состояние. Моим настроением можно было всех врагов позабивать в землю. Я всегда ждала удара в спину, человек моей профессии не имеет право расслабляться никогда, раз он вступил на эту дорожку. Я всегда абсолютно внимательна и напряжена, где я бы ни была, что бы ни делала, в каком бы самом лучшем обществе не находилась. Постоянная настороженность, вечная напряженная наблюдательность – все это входит в привычку разведчика, потому воспитывается с детства. Враги и убийцы тогда то и нападают, когда ты расслаблена и не ждешь – они как раз это и выискивают. А связывать и анализировать все виденное – так за это надо благодарить японцев, мне с детства это поставили как инстинкт, уже бессознательно, столько было усилий, мастерства и упорства потрачено. Это уже происходит автоматически... Был выработан не просто навык и привычка, а, как и знание языка или ходьба и дыхание, она стала мной.

Говоря философски, наблюдательность как качество была через мастерство словно введена в личность – так опытные поэты даже иногда думают стихами и все их мысли и впечатления уже рождают стихи, взрастая сами, ибо все промежуточные стадии стали навыком и уже не осознаются... Впечатления уже сами попадают в эту молотилку мастерства и навыка, словно сами растут и сами же прорываются уже готовыми стихами и симфониями. Наблюдательность – то, что ставится самым первым у бойца. Это фундамент, на котором потом будут строить тайного убийцу...

Потому можно понять, с каким настроением я встретила слова отца. Ты работаешь, трудишься, обливаешься потом, чтоб твои шалости затронули чужую душу, и благодарный принц бегал за тобой с ножом, а потом оказывается, что ты кому-то помогала.

– Вот так житуха! – ошалело сказала Мари. – Выходит, нас еще и хвалить за сегодня будут?

Она оглядывалась на меня, призывая полюбоваться классной жизнью.

Я похлопала глазами.

– А... когда принца встречу... ему еще маскировки добавлять? – растеряно спросила я в спину торжественно удаляющегося отца.

Душа отца все же не выдержала и дрогнула, потому что он все же замер на секунду и плечи его дрогнули.

– Добавить как: просто или от души? – рассудительно спросила я, глубоко задумываясь над данной проблемой. Проблема требовала глубокого размышления.

Отец снова застыл на мгновение.

Мама попыталась внести струю реализма в нашу безоблачную жизнь.

– Так девочки! – очнулась сзади на диване она. – Никакой самодеятельности! Отныне все под моим руководством!

Представив, как она, как садист-главарь, деловито командует оприходованием принца нашей группой из двух дочерей, став главой нашей маленькой банды и посылая то одну то другую дочь за угольками или утюгами, я гнусно хихикнула.

Мама тоже представила то, что я представила о ней, и эта картина ей явно не понравилась.

И тогда совместными усилиями мы эту идею похоронили. Отправив меня с моими бандитами, под которыми мама почему-то подразумевала верных и безобидных телохранителей, в ночной город прогуляться и послушать, чего люди говорят.

Браться за дело следовало немедленно, ибо совсем худо, когда ты не охотник, а дичь. Случайный намек, услышанный в одном из баров или таверн в чужом обличье, мог вывести нас на ниточку, а я тем и славилась, что слышала и запоминала все разговоры вокруг одновременно на больших расстояниях. Тренировки слуха, наблюдательности, тотального внимания, требование замечать все окружающее и делать одновременно множество дел, еще в детстве дали нужные плоды, ибо воспитывали соответственно воспитатели меня качественно и по методикам.

Особой опасности, когда я переодета мальчишкой и с двумя моими загримированными телохранителями сзади, для меня в Лондоне не было. Разве что замаешься убивать всякую ночную дрянь и разбойников, которые не понимали, как громко они дышат, затаившись без дыхания в ста шагах от меня.

Потому утром я проснулась дома уставшая, злая, невыспавшаяся – удивительный гадючник, этот Лондон. Дело в том, что я вижу в темноте. И китаец видит. И индеец. Мне даже мгновения не требовалось, чтобы с одного взгляда, благодаря долгому опыту, определить, бандит это или так, случайный человек забился в щель. И все всегда удивлялись, по каким признакам я вычленяю их, а я уже их просто чувствовала, и тысячи ухваченных глазом признаков сами говорили со мной.

Меня разбудила веселая и выспавшаяся Мари, принесшая гнусную весть, что солнце уже встало. И приехал старший принц. И что отец разрешил Джекки по его просьбе все-таки ухаживать за ней. То есть за Мари, старшей сестрой то есть. При условии, что он не будет ухлестывать за маленьким ребенком, то есть младшей сестрой, которой только пятнадцать, то есть Лу, то есть за мной.

Я хихикала, когда она запиналась.

Я хотела спросить сестру, получил ли СТАРШИЙ принц такое же разрешение ухаживать за ней, как и младший. Но постеснялась. Чтоб не пугать и не нервировать и без того нервную и напряженную сестру. Но, наверное, я слишком тихо постеснялась, потому что ехидно спросила об этом вслух.

Мари побледнела. Я рано постеснялась. Это, оказывается, был гвоздь программы. И этот гвоздь программы, оказывается, бродил по дому и, галантно ухаживая за ней, сидел у нее уже в печенках, как гвоздь в заднице. Ей было приятно. Это ведь ухаживание такого знатного человека. Аж передергивает от радости. Для этого, она собственно, меня и будила. Потому что всякие мысли о том, что старший принц, толстый, уродливый и жирный, с трясущимися жирными руками, может сделать ей предложение и стать ее мужем, приводила Мари в истерику.