Как воспитать ниндзю

Я выслушала не менее ста тысяч искренних исповедей и провела десятки тысяч допросов – тайна действий ребенка не есть тайна для его родителей, для которых он прозрачен и просчитываем. Если при анализе ситуации или человека ты видишь и знаешь число вариантов больше, чем он может себе это представить, то ситуация становится просчитываемой, независимо от воли человека, а все мысли его становятся как на ладони, ибо всегда что-то есть, что выдает его. Другими словами, ты всегда знаешь, кто съел шоколад в доме, как бы мурзилка не прятал запачканные шоколадом пальцы, не маскировался и не утверждал про ворвавшихся в дом эльфов, разгромивших торт и съевших шоколадные и мятные пастилки.

Люди не понимают, что если для ребенка или юного человека все в новинку, и этого никогда у него не было, то для старшего, для которого это типичные варианты поведения, это все прозрачно, и он просто читает твои мысли.

Особенно помогает знание разных языков и жизнь среди разных народов – тогда ты уже учишься различать общее для всех людей вне привычек, жестов, народных и культурных особенностей.

Если у ситуации двадцать (сто двадцать, тысячу двадцать...) вариантов исхода, которые ты прекрасно знаешь и с абсолютной памятью постоянно держишь в уме, то как бы человек не считал себя неповторимым, то просто видишь его насквозь, а дальше просто предсказываешь ситуацию. Волки могут считать себя неповторимыми, нападая из невидимых точек, но моя стрела редко ошибается.

И все это обостряется, когда входишь в самадхи или боевой транс – тогда помыслы и интенции становятся как бы видимыми. Маленькие дети пытаются обмануть взрослого.

Душа невидима, но, когда я наблюдала человека, его душа для меня словно оживала и становилась видима, и говорила со мной. Сквозь его тело.

Сущность человека иногда даже нападала первой, иногда молила помочь, иногда просила помочь. Я чаще всего делала, что она просила или молила – это никогда не были сложные для меня вещи и касались самого человека, чаще всего надо было что-то сказать носителю души, то есть самому человеку, как-то направить, поместить его в другие условия, дать какой-то конкретный труд, где она могла проявить себя, дать какое-то дело, зажечь, вдохновить...

Это почти никогда не были деньги – по завету восточного Йога, я всегда помогала лишь едой, работою или вещами, а не деньгами. Не требовалось больших денег, чтобы помочь человеку. И я никогда не жалела там, где надо было помочь ученому, творцу или талантливому человеку. Но в более сложных случаях я, за редкими исключениями, помогала, беря ответственность на себя. Помогать всегда – но и ответственность должна быть. Дать деньги моту, чтоб он их растратил на шлюх – значит выступить против бога. Мота я ставила в положение постоянной работы.

Я могла неожиданно ввести человека в транс одним движением, и тогда душа могла говорить со мной как-бы напрямую. Точно человек в трансе не контролировал себя.

Его тело часто говорило, как его излечить – и советы часто помогали, говорило, в какую область творчества его лучше поместить и чему учить – и очень часто человек вдруг раскрывался, просило – что внушить, иногда – за что наказать, чаще – в какой области человек раскроется и как с ним себя вести, чтоб он нашел сам себя и свое просветление. И то, что мне говорил сам человек – часто помогало ему достичь излечения или гениальности.

Из-за моей скорости люди входили в шок и транс естественно, когда я появлялась перед ними. И часто даже крупицы опыта хватало, чтобы вытянуть сущность наружу – я всегда хотела помогать и всегда старалась помогать, если это не были явные бандиты. Но даже бандитов я чаще всего заставляла забыть совершенные ими преступления. Точно перепахивала им память, спрашивала у их души, в чем они могли реализоваться, и жесткими внушениями направляла их туда. Ставя ограничения на насилие и вводя стремление к добру и любви. В случае, если спасти преступника уже не было возможно никаким образом, то я просто открывала ему его собственные преступления, и он переживал их снова и снова, снова и снова в бесконечность в полную силу, – и умирал, не в силах выдержать этого.

Но чаще просто кастрировала душегуба и рубила ему руки – и отпускала его невредимого без затей. Не мне заменять Господа. Хотя у себя я в своих вотчинах официальный судья (аристократия везде играла функцию правосудия, и все графы, помещики, эсквайры, рыцари, герцоги, принцы, короли – высшие судьи в своих имениях и почти везде – наместники свыше, ибо по фальшивой Библии «вся власть от бога»).

В своих вотчинах: я – высший суд, и это неприятная обязанность. Я бы предпочла, чтоб это сделал кто-то другой. Но если ты не останавливаешь угрожающих крестьянам и купцам, тогда они собираются в группы, приходят и угрожают тебе.

Я – судья и палач от Бога, и это очень неприятное приложение к аристократии. И я иногда лучше других понимаю, насколько Богу тяжело решать жизнь и смерть своих детей.

Обычно думают, что Бог есть только Любовь, но забывают, что Он же вечный бой с Хаосом и вечная победа над Злом. Высшие Святые могут вести духовную брань со Злом, но солдатам иногда приходится отрубать загребущие ручки и убивать бешенных собак, кусающих всех.

Но часто мне просто подсказывала интуиция, что делать, и как лечить – я сама постоянно была в боевом трансе, и это помогало мне делать и добро. Творческий транс тоже был таким же – когда я погружалась в молитвенный поток труда, творчества и вдохновения, я точно входила в особое состояние, когда видела, что людям нужно для безумного счастья. Еще сильней было молитвенное восхищение и самадхи – тогда я просто видела.

Иногда даже сон помогал – мне было достаточно поспать в новом месте в окружении людей, чтоб понять, в чем кто нуждается, как кому помогать и как кого лечить.

В чем-то транс настолько обострял ум, наблюдательность, знания и умения, что был похож на пророческий. Из миллиона виденных и запомненных по запаху и вкусу трав, и сотен тысяч собственноручно составленных под руководством наставников-травников рецептов, я просто знала, какую траву взять и в каком соотношении смешать, чтобы человеку помочь. Или как и в какой области направить ученика, чтобы раскрыть его талант. Я просто все подмечала.

Я просто настолько погружалась в любую деятельность до полного отключения восприятия чувства времени, восприятия окружающего, до абсолютного слияния с ней – что погружалась в малое самадхи в любой деятельности. Да, я сливалась с работой, будто с богом. Почему-то в малом самадхи люди странно начинали воспринимать меня, даже когда я играла, творила, танцевала – они воспринимали меня точно дитя бога. Точно юный Бог играл с ними.

За исключением разве что боевого транса и засад, где я погружалась в внимание и боевой транс. Тогда меня иногда начинали бояться до ужаса. Точно за мной проглядывало нечто, которого они боялись до ужаса и истерики. Словно они не могли не то что остановить меня, но даже представить за всю свою вечную жизнь, что меня возможно остановить. Они содрогались и умирали, просто думая, что я приду.

Если честно – я не нуждалась в том, чтобы вводить людей в транс или возвышенное экстатическое состояние: я сама была непрестанным трансом для них. Это часто напрягало. Одно мое длительное присутствие заставляло их сверхконцентрироваться на мне и подражать мне.

Если я молилась, они молились вместе со мной даже без моей просьбы, слов или показов, если я смеялась – они смеялись, если я занималась мастерством и погружалась в мастерство – они погружались лихорадочно в мастерство и безумели в нем, если я трудилась – они сходили с ума в труде и задыхались от счастья в труде.