Как воспитать ниндзю

Я просто застыла, а по щекам тек холодный пот.

– Вспыхнул этот лесок сразу со всех сторон и отовсюду, я так понимаю...

– А что же это за взрывы пачками по тысяче мы слышали, когда выстрелы кончились?

– Так ведь они на штурм шли! – удивился моему непониманию индеец. – Ты не волнуйся... Просто каждый нес тройной запас пороха...

– И что? – холодея, спросила я.

– Да пожар ведь! – аж обиделся индеец. – Жар! Так, может из лесу часть бы и вырвалась, что жива после перестрелки осталась, огненные факелы выбегали бы, когда лес вдруг разом запылал. Ведь когда в тысячах точках зажжешь, такой костер мгновенно вспыхивает, огни в лесу объединяются, силу ломят... Но выбегали бы... – он меланхолично выбил трубку. – А так бомбу каждый на себе нес, которая от жара взрывалась... Десять тысяч... И ад огня мгновенно усиливала... – он снова начал набивать трубку. – Я, дык, так думаю, что никто из них из того леса и не ушел, все потрескались один за другим...

 Мне стало дурно.

– Сама же слышала, наш дом даже не атаковали, – довольно сказал он. – Эти, мертвые, говорили...

– Побоялись?! – с надеждой все же спросила я.

– Некому было... – равнодушно сказал индеец. И достал трубку. – Дай-ка мне огня, олененок...

Глава 29

Муки совести от картечи

Я лежала и тупо смотрела в небо. Меня ломало. Душа болела.

– Плохо? – спросил отец.

Я даже не кивнула. Я не хотела никого видеть.

– Для чего они погибли? – устало спросила я. – Это неправильно... Это ведь не враги, не убийцы, не бандиты... Папа, я больше не хочу убивать, у меня на душе, будто я сделала что-нибудь гадкое... И неправильное... Все пошло не так... – быстро говорила, захлебываясь от тоски, я. – Эти солдатики ведь нам ничего не сделали... Только потому, что кому-то захотелось втянуть нас в эту интригу, погибли тысячи людей!

Мне было гадко.

– Мне кажется, я теряю саму себя... Теряю ощущение правоты, с которым всегда жила... – обречено, с болью сказала я. – А с ним ощущение удачи... Я всегда приносила добро, хоть оно было и жестоко иногда, как безжалостная операция хирурга, но почему на нас напали в этой стране, для которой я делала только хорошее?

– Зато теперь Голландия перестанет интриговать переворот и выйдет из участников этого заговора... – вздохнул отец. – Интриги их политиканов дорого обошлись этому трудовому государству... Они теперь десять раз подумают... Может честные люди в их правительстве перестанут набирать и подкупать убийц...

– Какой заговор? – встрепенулась я.

– Ты что, забыла, что говорил министр? Ниточки ведут к разным людям... И то, что Голландия, старая добрая Голландия вляпалась в это дерьмо, ибо какой-то глупец захотел таким образом «облагодетельствовать» Голландию, как одну из крупнейших морских держав, погубив Англию и вознесясь за ее счет... Понятия не могу составить, как могло выбранное правительство на это решиться... Страшно, когда хотят быть лучшим за счет того, чтоб сделать другого хуже! – гневно сжал зубы отец.

Я растерялась.

– Па, ты уверен, что они не ошиблись? Может, случайно получилось...

– Ну так скажи, чего это добрые и честные граждане нас атаковали?! В этой стране, куда мы приезжали, словно на курорт в Швейцарии, и которую специально выбрали, чтобы отдыхать и залечивать раны, ибо тут, на нейтральной территории, ни у кого не могло быть к нам счетов! Каким образом мы тут подверглись попытке убийства, если перед Голландией мы чисты, как родниковая вода?

– Все равно тяжко на сердце, плохо, папа... Пора с этим завязывать... – я тяжело вздохнула и невидяще посмотрела на воду.

– Солдат, который задумывается перед тем, как стрелять во врага, плохой солдат... – вздохнула мама. – И потом, вас же уволили! Так будем же наслаждаться миром и покоем, наступившим в нашей жизни!

Все хихикнули.

Индеец опустился рядом, и, перевалившись на живот, с трубкой в руках заглянул мне в глаза.

– Не переживай, Олененок, – серьезно сказал он, успокаивая. – Они родятся вновь еще раз, воплотившись еще много раз, и снова станут воинами... Воин воплощается много раз снова и снова... И снова мы становимся юными... Вождь знает, что говорит, он видел за долгую жизнь младенцев, которые узнавали меня... Они не умерли, но изменились... Вон сколько в Индии мы видели детей, которые помнят свое прошлое... Многие индейцы помнят, я многих знал, они знают даже иногда, в кого из детей воплотятся... А эти, – индеец махнул чубуком в сторону огня за рекой, где еще пылал громадный погребальный костер, – получат урок, что баран, с легкостью выполняющий преступные приказы с ослепительной легкостью становится шашлыком... Ибо воин до той поры непобедим, пока считает, что делает благородное и богоугодное дело, без этого это преступное и трусливое стадо...

– Гнусные убийцы и шпионы! Вы за это ответите!!! – услышала я полный ненависти голос.

Удивленно обернувшись, я увидела, что почти рядом лежит связанный пленный офицер. Кто положил его сюда, чтоб он слушал наши разговоры?

– Убийцы мы, а стреляли в нас? – хихикнула Мари.

– Потому что вы мерзкие, гнусные, подлые... – он захлебывался от ругательств и черной злобы.

– И это закон и честный суд без суда и следствия?

– Вы же сопротивлялись суду...

– А скажи дорогой, – ласково вкрадчиво спросила Мари, – что тебе было приказано сделать с нами?

– Расстрелять картечью из всех двадцати пушек не вступая ни в какие переговоры, не дав даже заговорить и двинуться, ничего не слушая, ни на что не обращая внимания, что бы не говорили и кто бы это ни был, и тут же, как обнаружим, любой ценой... – растерялся офицер, сообразив, как его подставили.

– Самое смешное, что они пустили на нас корабли с нашей же верфи, а я-то ломаю голову, почему они мне знакомы, но только не понимаю, почему у них пороховой погреб не закрыт железными плитами из этого нового нашего особого металла с добавлением марганца и редкого африканского металла (Мари имеет в виду титан, который, как порох, фарфор, булат и большинство металлов и веществ был неоднократно открыт в Азии задолго до Европы под другими названиями), как было в проекте, – фыркнула Мари.

Офицер выгнулся и попытался разглядеть нас, тщетно пытаясь повернуться.

– Не может быть!!! – ахнул, побелев, он. – Это же вы!!! Вы же состоите в правительстве!

Отец хмыкнул.

– Картечью, да?

– Интересно, они, наверное, даже не заплатили за наши корабли, предпочитая расстрелять нас нашим же изобретением...

– Это плата... – хихикнула я. – Мелким свинцом...

Но Мари не обратила внимание.

– Только не понимаю, куда делись эти, из новой стали разработанные железные конструкции в виде полусферы, – невозмутимо продолжила она, – которые начисто предотвратили бы попадания моих ядер прямо в пороховой погреб и эту нелепую гибель...

– На эти железные конструкции из пороховых погребов министр построил себе дачу, – тоскливо и безнадежно сказал офицер.

– Я еще не понимаю, почему вы перетяжелили корабли против проекта, и где наша новая разработка новых легких пушек из этого нового сверхкрепкого, по сравнению с обычным пушечным, металла, благодаря которому мы сделали их наполовину легче и к тому же в два раза длиннее? И где наши наводящие механические устройства, на которых балансировала пушка, так что даже ребенок мог мгновенно навести ее через визир точно на врага в считанные секунды... Куда угодно... Расстрелять мгновенно и точно что угодно, под любым углом, не разворачивая специально судно? Мы же так долго бились, чтоб они были легки, словно китайские игрушки, поворачивающиеся одна в другой, но сохранили остойчивость и мгновенное жесткое фиксирование, чтоб отдача не сломала механизм и пушка не сбилась во время выстрела... Мы шестьсот конструкций и образцов сменили, пока не добились надежности, устойчивости и мгновенной интуитивной наводки... И почему снасти и мачты такие неудобные...