Как выжить в зоне. Советы бывалого арестанта

Было у меня с ними много стычек. Опишу самую первую, которую никак не ожидал. Тогда я в людях плохо разбирался… Сидим в хате, двенадцать человек, среди нас — цыган Миша, лет сорока. Любезнее человека нет на свете! Мной он просто восхищался, громко выражал свои восторги. В тюрьме нередки случаи, когда зэка переводят из камеры в камеру. От нас тоже выдернули одного арестанта, а на его место кинули ещё одного цыгана. Стали «морики» ^[19] держаться несколько обособленно, но не борзели. Через неделю снова происходит «килишовка» ^[20] , и кидают к нам третьего «рома». Этот в их среде вообще какой-то авторитет: владеет агентством недвижимости, пытается изображать бандита, хотя по жизни — барыга. Стали цыгане держаться особняком, на кого-то из соседей немного порыкивать.

19

Морики — цыгане.

20

Килишовка — перевод из камеры в камеру.

В хате я постоянно поддерживал порядок. Несколько раз наехал на «ромал» — они же очень шумные и бесцеремонные, им всё равно, что кто-то спит. Разговаривают, как будто глухие и в километре друг от друга находятся. Или по радио зазвучит музыка — начинают бить чечётку, как будто «экстази» обожрались. А то сами затянут дурные песнопения (прямо скажем, на прекрасное пение Николая Сличенко не похожие).

Если я делал им замечания, смотрели зло, но пока не огрызались. Потом один сокамерник мне на прогулке говорит: «Я по-цыгански чуть понимаю. Будь осторожен! Они против тебя что-то замышляют». Я не придал этому значения.

Как-то несколько человек наших играли в домино. В камере всегда есть тот, с кем у вас складываются лучшие, чем со всеми остальными, отношения. Вот и я, проходя мимо приятеля, ненароком толкнул его плечом. Он как раз в проигрыше был, закричал довольно зло, но не обидно, чтобы я не мешал. Тут Миша-цыган громко, во всеуслышанье заявляет: «Меня бы так толкнул — я бы вообще убил!» Это уже жёсткое оскорбление. Подойдя к нему, я посоветовал ему заткнуться и думать, о чём говоришь. Этот бородатый гоблин полез в стол, приговаривая: «Чем бы тебя прибить?» И достал тяжёлую шлёмку с острыми краями. Взял я его за бороду, поднял рывком со скамейки и дал в голову. Правда, несильно, но ему поплохело. Тут поднимается второй цыган, подходит ко мне и заискивающе говорит: «Ну зачем же ссориться?» А сам в это время прыгает вперёд и пробует ударить. Еле нырнул под его кулак…

Кончилось тем, что я встал в узкий проход между шконками (в него со спины не зайти), а «морики» все втроём, но — из-за нехватки места — по очереди нападали на меня со шлёмками и заточкой для резки хлеба. Больше мешали друг другу, но шум подняли на всю тюрьму. Разбил им морды основательно. Дежурный нажал кнопку тревоги. Прибежал наряд сотрудников, открыли дверь, ворвались. Троица горячих парней и при них не угомонилась — всё продолжали прыгать и орать. Менты утихомирили их дубинами и вместе со мной отвели в «стаканы» (камеры-пеналы). Пока дежурный докладывал операм, кричу цыганам: «Слышишь, табор, раз вы это затеяли — говорите, чтобы не было заморочек, что спортом занимались». Они мямлят, что понятия знают. Тут их начали выдёргивать по одному. После к начальнику оперчасти отвели меня. Тот давай наезжать: «Что, боксёр, драку затеял? Напал на мирных подследственных?.. Может, на тебя завести уголовное дело? Ты двоим носы сломал, третьему — нос и челюсть». Смотрю: майор — нормальный мужик, спрашиваю его: «Гражданин начальник, вы сколько в системе служите?» — «Семнадцать лет», — отвечает. «Что же, — говорю, — вы эту мандабратию не знаете? Или я на придурка похож, первым на троих лезть?» Опер сразу на другой тон перешёл: «Да насмотрелся я на них. Знаю, сами всё затеяли, но хотят на тебя заявление писать. Чтобы судили тебя за избиение. Ну вот что, с ними я проведу беседу, жалобы забудут. А тебя за нарушение, чтобы потерпевшие не так возникали, я посажу в штрафной изолятор на пятнадцать суток». И с удовольствием продолжил: «А всё-таки здорово ты их отмудохал! Но больше не дерись».

После карцера подняли меня опять в старую камеру. Ни одного «морика» там уже не было — перевели сначала в больницу, потом в другие хаты. К нашим у меня тоже отношение изменилось: ведь никто мне помочь не пытался. Тут ещё за стенкой какой-то авторитет объявился — «смотрящий» за тюрьмой, как потом выяснилось. В его случае сработал тот же принцип, когда настоящие блатные не становятся сами у руля, а «дают портфель» не поймёшь кому. Зовут меня к кабуре (отверстию в стене), и наглый голос с кавказским акцентом говорит: «Питерский, ты что там воду мутишь, народ бьёшь?..» Я всегда считал, что авторитетом нельзя назначить: он либо есть, либо — хоть как себя назови — его нет. В городе я всех известных людей от криминала знаю, в тюрьме — тоже. Спрашиваю, с кем говорю и кто мне указывать будет, с какой руки оскорбившего бить. Этот пиконосый тут же нарушил неписаный закон настоящих арестантов (не представился, выругался) и повысил тон: «Я тебе покажу, билять, с кем ты разговариваешь!» Теперь я понял окончательно, что, несмотря на его статус, я имею дело с «чепушилой» ^[21] . Просто коротко сказал: «Встретимся — покажешь!» Больше к кабуре не подходил, хотя он там визжал и плевался, угрожая мне. Начала эта мразь малявы в камеры писать, что я беспредельник и с меня надо спросить, но в хате или «овцы» сидели, или умные мужчины — они понимали, что он не прав вдвойне, раз меня цыгане заложили.

21

Чепушила — презираемый человек.

Этот «смотрящий» начал рулить тюрьмой, но заигрался и стал приносить много беспокойства ментам. По его указке в случае малейшего подозрения в стукачестве (зачастую безосновательного) людей калечили. Видимо, ментам передали наш с ним разговор или случайно получилось, но на ближайшем шмоне, когда я был с вечера назначен дежурным по камере, нашли заточку для резанья хлеба. Меня посадили в штрафной изолятор. На следующий день ко мне в камеру кидают этого «смотрящего». К тому времени я многое про него узнал от зэков. В частности, что сел он за мелкую кражонку на рынке. Сам приезжий. В камере всем рассказывает, что приехал на соревнование по рукопашному бою. Раньше не судим, от роду двадцать пять лет.

Остались мы вдвоём. Он не знал меня в лицо, я его тоже. Но когда в корпусной его принимали, я услышал фамилию и догадался, кто передо мной. Он с порога начал понты чеченские кидать: «В натуре, менты оборзели, я „смотрящий“, вот и подставляют». Осадил его: «Питерский я, ты мне что-то показать обещал — давай!» Начал он «буксовать», нести «блевотину» про понятия, беспредел. Пришлось наехать на него плотнее: «Ты что через кабуру кричал, кого материл? За ломовых вписался, меня не выслушав». Такие, как он, сильны только против чушков, да и то в стае. Причём не волчьей даже, а шакальей. Объяснил ему: «В принципе, мне раскрутка не нужна, но с тобой в одной камере сидеть не буду. Даю тебе полчаса. Не сломишься — задавлю. То же будет, если начнёшь мне за жизнь тюремную тележить — ты в ней ничего не понимаешь, пустозвон». Только здесь он понял, что не в игрушки играет и за свои слова и поступки приходится отвечать. Постучался в дверь. Попросил дежурного выдернуть поговорить. Слышу: в корпусной объясняет, что мы не сошлись характерами, и просит его перевести. Видите, от страха за свою шкуру и честь забыл! Его слышали и арестанты в других камерах ШИЗО, заволновалась тюрьма: «смотрящий» сломился!..

Позже мне пришла «малява» от вора, где он вежливо попросил описать, что случилось. Рассказал ему, как было дело с самого начала, сослался на очевидцев. Решение вынесли, что я прав, а «смотрящий» — негодяй. Мне предложили его «портфель», то есть «загрузиться» за следственным изолятором смотреть. (Да на фига мне такой геморрой!) Ответил, что не имею опыта и не справлюсь. Для интереса расскажу, что следующим «смотрящим» стал 21-летний первоход, нахватавшийся верхушек. Ему потом в лагере «предъявили» за интриги и косяки и жёстко покалечили. Не исключено, что и вам предложат порулить тюрьмой — надо же кого-то «грузить»! Не советую соглашаться. Реальной власти не получите, а здоровья (а то и жизни) лишитесь. То же касается и лагеря.

О кидалове

Теперь коснусь другой темы. В неволе собраны далеко не лучшие представители человечества. Здесь редко кто действительно порядочный. Недаром говорят: предав единожды, предаст и потом. Так и с преступлениями. Но некоторые зэки хотя бы в рамках себя держат. Другие сразу же начинают совершать идиотские поступки. Гораздо опасней тот, кто до какой-то поры ведёт себя безупречно, но в силу поганой натуры в итоге совершает такое, что не только ставит крест на себе, но ещё и других подставляет. В описанном выше следственном изоляторе новый «смотрящий» начал назначать «смотрил» в каждой камере. По хатам он гулять не мог. Начал списываться. Нашёл везде знакомых, таких же местных молодых придурков из определённого круга. В нашей камере «смотреть» «загрузили» Лёшу. Этот конченый наркоман сел за мошенничество и кражи. Занимал у знакомых в долг и не отдавал. Заходил в гости и крал мелкие предметы. С его рассказов стало известно, что он и родителей своих обокрал. Кто же такому командовать позволит? Но это в нашей камере не позволяли. В других такие уроды судьбы решали.

Как-то Лёшу вызвали на допрос. Пришёл он очень хмурый, озабоченный. Через час предлагает мне поменяться вещами, от скуки. Надо отдать должное: шмотки у него были шикарные. Вот он и предложил за мой джинсовый костюм, кроссовки, рубаху, свитер — свою «навороченную» кожаную куртку, ботинки и брюки «от кутюр». Сначала я не хотел, слишком неравнозначен обмен, не в его пользу, но он упрашивал, уговаривал, и я согласился. Через три дня меня перевели в другую камеру. Через неделю дёрнули в оперчасть. Там тот же начальник, но уже презрительно говорит: «Я-то думал, ты настоящий мужик, а ты крысой оказался». В ответ я посоветовал ему выбирать выражения и перед тем, как в чём-то обвинять, объяснить, в чём дело. Он подаёт мне письменное заявление от Лёши, где тот просит принять меры в отношении меня, так как я, уходя из камеры, когда он спал, украл его вещи. Дальше было перечислено то, на что мы поменялись. Отвечаю оперу: «Начальник, я легко докажу, что не при делах. Прикинь сам, где он был десять дней — спал, что ли?.. И только сейчас хватился. Это, конечно, косвенное оправдание. Но как мы менялись, видели десять человек. Они же меня провожали, когда я из хаты уходил». Опер велел привести зэков, на которых я ссылался. Беседовал он с ними поодиночке, все говорили в мою пользу. Вызвали Лёшу. С порога говорю ему, что если мы ещё встретимся, я отобью ему гепатитную печень. Он рожу в сторону воротит. Опер приказывает ему принести всё. Мне то же самое велел. Возвращаюсь с вещами. Лёша приносит только мою рубаху. И здесь пытается кинуть, утверждает, что больше ничего я ему не давал (он ещё не знает про показания десяти сокамерников). Не выдержав, бросаюсь на него, менты оттаскивают. Начальнику «оперетты» надоели эти его «зехеры» ^[22] — огрел его по спине дубиной. Эта мразь заверещала. Увели его ещё раз, принёс остальное. Остались с опером вдвоём. Он объясняет: «Вообще-то я не должен тебе ничего говорить, но влез ты в скверную историю. Этот наркоман перед тем, как с тобой меняться, был на допросе. Молодой дознаватель пробовал колоть его по поступившему заявлению, что Лёша, будучи в гостях, украл куртку, ботинки, брюки. Неопытный сотрудник не въехал, что перечисленные вещи надеты на нём. Вернувшись с допроса, эта мразь, чтобы избавиться от улик, предложил тебе обмен. Но сегодня его допрашивали жёсткие, опытные опера из отделения. Обосравшись в их руках, он во всём сознался, но сказал, что вещи у него скрысил ты». Вернул опер мои шмотки и продолжает: «По правилам поведения подследственным запрещается отчуждать, проигрывать, менять свои вещи. Так что тебе пятнадцать суток штрафного изолятора».

22

Зехер — дурной, неожиданный поступок, оборот дела.

Встречаются и другие подонки.

Кидают в камеру «пассажира»: молодой, забитый, слегка не в себе. У нас «дачки» делили на всех. Продукты хранились на окне. Во время приёма пищи резали поровну сало, колбасу, масло, выделяли по конфете, печенинке. Те, кто не получал с воли посылок, всё равно имели равную долю.

В один день хата получила три большие передачи. Четвёртую получил новичок. Только, видно, и мама у него ненормальная: работая в столовой, прислала ему две пачки «Примы» и три тухлые котлеты, которые тут же выкинули. Этот говнюк утром просит дежурного помощника начальника СИЗО на обходе перевести его и пишет, как потом выяснилось, заявление, что мы его обижали, отняли передачу, назвав своей гору продуктов, которые лежали на окне. Прибежали к нам менты с разборками: дубинками машут, его заявой тычут, требуют всё вернуть. Еле их утихомирили: попросили поднять список того, что он получил в действительности. Когда они его прочитали, извинились и с матами побежали бить того недоноска.