Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание

Судя по всему, здесь мы сталкиваемся с чем- то наподобие литературной ретуши (приукрашивания). Монах хочет убедить свою аудиторию, что обе дамы прекрасны собой, и потому превозносит в них только то, что отвечает поэтическому стандарту женской красоты, на который он ориентируется. Однако обе дамы реально существуют, поэтому он не может лгать, описывая их внешность. И предпочитает нарисовать отвлеченный образ прекрасной дамы.

Ко временам творчества Чосера, а это уже XIV век, идеал красоты как устоявшийся троп настолько глубоко укоренился в литературе, что его уже начинали пародировать. Так, в «Рассказе мельника», второго среди «Кентерберийских рассказов», выведена Алисон, женщина простого происхождения, то есть она не из дворян и не из семьи богатых купцов, состоящих в какой-либо гильдии. Рассказ о том, как она обманывает своего престарелого мужа- плотника, изменяет ему. Так вот, несмотря на ее простонародное происхождение, Чосер описывает Алисон в таких же возвышенных выражениях, в каких было принято описывать идеал женской красоты: «ее дыхание было сладко, как эль, иль мед, иль медовуха / или как яблоки, что с осени под сеном про запас хранятся, или под вереском»⁶¹. Нотки сатиры этому описанию придает то, что автор сравнивает дыхание красотки с таким обыденным напитком, как эль, и с чуть гнилостной сладостью припрятанных яблок, причем эти образы соседствуют с традиционными в возвышенном описании красоты образами меда или медового напитка. Более того, смехотворность подобных комплиментов еще и в том, что все они традиционно предназначались красавицам- полубогиням, а здесь адресованы женщине, которая только и хочет, что заняться сексом со своим ухажером в бадье и наставить муженьку рога.

Притом что вышеописанный идеал красоты прижился на всей территории средневековой Европы, от Англии и Франции до Испании и Рима, за пределами западнохристианского мира некоторые его черты распространения не получили. Так, живший в Константинополе византийский поэт и комментатор античных авторов Иоанн Цец (ок. 1110–1180) написал поэму «Догомерика» (Antehomerica), где описал предшествовавшие Троянской вой не события. Вот какой портрет дает Цец красавице- царевне Брисеиде: «Высокая и белокожая, с власами черными и кудрявыми; прекрасны ее грудь, и щеки, и нос; и нрава она благовоспитанного; лучезарная улыбка, густые брови»⁶². Очевидно, что в средневековом воображении той поры на пьедестале красоты еще оставалось место и для густобровых брюнеток. Вероятно, Иоанн Цец слегка подправил идеал затем, чтобы под него подходили и анатолийские женщины, в большинстве своем темноволосые.

Притом что даже такое небольшое отступление от предписанного стандарта красоты уже радует душу, дальше Цец все же возвращается в ожидаемое русло, живописуя Елену Троянскую: «кожа белая и сияющая, словно свежий снег… длинные вьющиеся светлые волосы; …затмевает красотой всех других женщин, как свет луны на небосводе затмевает звезды»⁶³. Иными словами, если вариации в пределах канона красоты еще допускались, то иерархия сохранялась незыблемой и блондинки прочно занимали позиции на самой вершине. Брюнеткам не отказывали в праве обладать красотой, способной поменять ход сражения, однако только блондинки были теми, из- за кого мужчины вели вой ны. Но была ли красавица брюнеткой или блондинкой, Восточная Римская империя однозначно благоволила кудрявым женщинам.

В то же время мы не видим, чтобы интерес к белокурым волосам ярко проявил себя в других культурах, скажем на территории Пиренейского полуострова. Поэты тех мест с любовью воспевали разные женские волосы, хоть белокурые, хоть черные, хоть прямые, хоть кудрявые, но при этом всегда хвалили волосы за их шелковистость. Однако в целом многие арабские тексты — в том числе арабская сказка, переведенная в XIII веке на испанский язык под названием «История девицы Теодоры» (Historia de la doncella Teodor), и даже трактат XV века, описывающий искусство плотской любви, «Зеркало для коитуса» (Speculum al foderi), — воспевают черные волосы⁶⁴. Любопытно, что те обитатели полуострова, которые все же предпочитали белокурых красавиц, судя по всему, входили в более состоятельные круги иберийского общества⁶⁵.

Очевидно, что большинство авторов средневековой Европы усвоили единую манеру описания женской красоты, даже несмотря на ряд исключений. Впрочем, подобные исключения скорее подтверждали общее правило, чем свидетельствовали о сколько-нибудь широком отторжении идеала белокурой и белокожей красавицы. Однако важно отметить, что при всем при этом — и особенно в сообществах за пределами западного христианства — сохранялось пространство для вариаций на тему канона женской красоты.

Телесные формы

Стоит ли удивляться, что литература, воспевавшая идеал женской красоты, не пожелала ограничиваться восхвалением одних только черт лица и волос. Пытливый мужской взгляд не возражал прогуляться по всему женскому телу. И опять же неудивительно, что идеалы красоты женского тела оказались такими же строгими, как и те, что определяли красоту женской головки.

По меткому замечанию французского медиевиста Эдмона Фараля, канонические описания телесной красоты женщины неукоснительно шли в нисходящем порядке, будто следуя списку:

1. Волосы2. Лоб

11. Шея и затылок12. Плечи

3. Брови и межбровье

13. Руки

4. Глаза

14. Кисти рук

5. Щеки и их цвет

15. Груди

6. Нос

16. Талия

7. Рот

17. Живот

8. Зубы

18. Ноги

9. Подбородок

19. Ступни

⁶⁶

10. Горло

В этом есть определенный смысл, если вспомнить, что средневековые авторы вообще любили всякие руководства и что данная опись соответствует общему нисходящему порядку, в котором нам привычно рассматривать другого человека. Кроме тех джентльменов, которые порой нуждаются в напоминании, что женское лицо расположено выше, большинство из нас изучают внешность других людей, начиная с головы, учитывая ее близость к нашей собственной, а затем переводят взгляд ниже, если хотят узнать больше о человеке, который нас интересует.

Давайте и мы изучим женское тело в предложенном порядке. Сначала взглянем на шею, которую обычно описывают в весьма туманных понятиях. Матвей Вандомский говорил о красоте женской шеи, подчеркивая ее белоснежность⁶⁷. Галь-фред Винсальвский черпал аналогии в архитектуре, и потому женская шея виделась ему как «столп драгоценнейший млечного цвета»⁶⁸. Прочие описания более или менее сходятся в том, что женской шее полагается напоминать колонну, длинную и белую⁶⁹. К позднему Средневековью некоторые поэты расширили репертуар метафор тем, что наделили красавиц «лебединой шеей»⁷⁰. Иной традиции придерживались авторы Иберийского полуострова, предпочитавшие уподоблять шею красавицы шее цапли или даже антилопы, но при этом непременно подчеркивали ее длину и белизну⁷¹.

Плечи красавицы особого нашего внимания не заслуживают, так как практически все авторы опять-таки восхваляли их белизну и гладкость. Так что можем переходить к рукам. Но не верьте никому, кто утверждает, что средневековая литература скупилась на разнообразие форм женского тела. Французский поэт Гильом де Машо (ок. 1300–1377) выступал за «руки длинные и ровные», тогда как Чосер в противовес ему славил руки «маленькие», «изящные» и «округлые»⁷². Руки, надо полагать, не были на вершине средневекового списка сексуально привлекательных частей тела. Самым важным для красивых женских рук, судя по всему, считались та же их белизна и нежность, как и у остального тела красавицы.

Большее разнообразие в описании рук достигалось за счет того внимания, которое уделялось кистям и пальцам. О кистях рук единодушно говорили, что им полагается быть белыми, а также, как часто добавляли, нежными и продолговатыми. Этот акцент на белизну и нежность рук дает нам еще одну подсказку относительно того, какие женщины могли соответствовать литературному идеалу красоты. Такие руки, безусловно, были уделом женщин из богатых слоев общества, поскольку жизнь не заставляла их работать на поле в любую погоду, стирать белье, стряпать, мыть посуду и ходить за домашней скотиной. Вместе с тем многих авторов кисти женских рук волновали не настолько, чтобы задерживаться на них. Гальфред Винсальвский, например, не заостряет внимания на кистях рук и тратит куда больше сил на описание того, как запястья его красавицы плавно переходят в кисть и пальцы⁷³. С другой стороны, тот же Матвей Вандомский, изображая Елену Троянскую, ограничивается упоминанием, что ее руки «не тряслись от дряблости плоти»⁷⁴. В целом считалось, что кисти рук и пальцы заслуживают внимания, но так как им полагалось быть белыми, нежными и удлиненными, то свобода действий оставалась лишь в том, как об этом можно было написать.

Портрет дамы Рогир ван дер Вейден. Ок. 1460 г.

Относительно скудное обсуждение рук красавицы привело средневековых авторов к той части женского тела, которая и в наше время привлекает повышенное внимание общества (включая легионы эволюционных психологов) — а именно к грудям. Если вы, как современный читатель, с волнением ожидаете рассказов о пышных грудях, выпирающих из декольте платьев, боюсь, я вынуждена вас разочаровать. Средневековые мужчины единодушно восхищались исключительно небольшими женскими грудями, также обязательно белоснежными. Матвей Вандомский превозносил «изящные» полушария Елены Троянской, что устроились «скромно у нее на груди»⁷⁵. Между тем у Гальфреда Винсальвского груди идеальной красавицы подобны драгоценным каменьям и «горсть их легко вмещает»⁷⁶. Гильом де Машо, добавив больше прилагательных в описание груди молодой женщины, тем не менее не преминул подчеркнуть, что хотя они «белы, тверды, сидят высоко, заострены и округлы», они также «достаточно малы», вероятно, указывая этим на то, что в идеале им полагалось бы выдаваться чуточку поменьше⁷⁷.