Как я был великаном (сборник рассказов)

— Потому что сейсмограф не реагирует на свет.

Снова этот скрытый сарказм в словах Юрамото. «Не начинают ли у меня сдавать нервы, не поддаюсь ли я раздражению?»

— А ударная волна распространяющихся газов, возникшая при выстреле, была слишком слабой, — продолжал селенолог. — Что же касается сотрясения, которое приборы отметили в критический момент, то это, возможно, отдача. Тело перенесло этот, разумеется, ослабленный толчок на лунную поверхность.

— А почему вы говорите — возможно?

— Потому что отклонение слишком сильное, а радиотелескоп сравнительно далеко. Скорее это все-таки удар или прыжок вблизи от базы. Я затрудняюсь это объяснить.

— Вы сказали — прыжок?

— Да, прыжок или падение с большой высоты.

— Благодарю вас. И последнее — почему вы решили, что Шмидт убит?

— Совестно признаться, майор, но я понял это довольно поздно. Лишь увидев доктора, бегущего к радиотелескопу, я подумал, что, похоже, вы пытаетесь воссоздать картину убийства, и тут я прозрел. Как это сразу не пришло мне в голову! Ведь будь это самоубийство, в скафандре Шмидта не могло быть двух пулевых отверстий. Первый же выстрел оказался бы для него смертельным. И тогда я вам сказал, что преступник мог не бежать по серпантину, а спрыгнуть.

— Вам не приходит в голову, кто мог быть в этом замешан?

— Не имею ни малейшего представления, майор. Могу сказать лишь одно: кто бы ни был убийца, нервы у него железные. Ведь, как только вы прилетели, он должен был понять…

— Вспомнил! — Следователь резко повернулся к доктору. Вспомнил, о чем я подумал, когда мы были у Маккента. Но эта мысль тут же выскочила у меня из головы и я никак потом не мог ее воскресить. «Вы кружитесь около виновного, — сказал Маккент, рассуждая о нашей работе, — а он об этом не знает. А может быть, и знает… нет, не хотел бы я быть в его шкуре — круг сужается». Но, очевидно, вас это совсем не интересует. — Родин обернулся к селенологу.

— Жаль каждой росинки, которая не освежит цветка.

— Хорошо. Что мы выигрываем, делая вид, что речь идет о самоубийстве? Ничего, больше того, проигрываем. Ведь преступника не обманешь. Скрытность — на руку убийце. Я скажу об этом всем утром. Не буду навевать страшных снов.

Юрамото проводил гостей до дверей шлюзовой камеры.

— Гости из дому — печаль на порог.

Снаружи было тихо, холодно, неприветливо.

— Кажется, мы безнадежно влипли. — Вопреки отпечатанной и собственноручно подписанной инструкции «Как обращаться со скафандром» доктор отфутболил шлем в угол комнаты. — Смотрите, — с горечью добавил он и перечеркнул последнюю фамилию в своем блокноте. — Так! А теперь, быть может, пройти весь список заново?

— А почему бы и нет? — Родин сунул руку в карман, но тут же безнадежно махнул рукой: что за идея — запретить на Луне курить!

— Начнем с Глаца. С 9.00 до объявления тревоги он находился на командном пункте, у стены с телеэкраном.

— Дальше!

— Что касается инженера Мельхиада, то Глац, Ирма Дари и Рея Сантос подтвердили его алиби около 10.50.

— Перейдем к самой Ирме. До 10.50 она была у Глаца, потом вернулась на узел связи и наладила радиосвязь с Землей. Ее корреспондент утверждает, что около 11.00 она отвергла его радиокомплименты. Следовательно, в этот момент она не могла быть у радиотелескопа.

— Ланге?

— Тот, кто вознес человека до уровня бога! У него алиби примерно с 10.30, когда он вошел в фотолабораторию.

— Маккент?

— Биолог оказался у входа первым. По-видимому, он появился там в 11.01, не позднее. За две минуты, он не мог добежать от радиотелескопа до базы, даже если бы прыгнул с обрыва.

— Кто же остался?

— Нейман, который за несколько минут до тревоги включил прожектора ракетоплана. Это подтвердила Сантос. Никого, кроме этих восьми, здесь не было. И тем не менее Шмидт убит.

Четверг: завтра наступит рассвет

Родин и Гольберг пришли к завтраку последними. Им достались места в конце стола.

— Что это вы так торжественно, — Ирма Дари улыбнулась Гольбергу, — будто готовитесь произнести… — она не закончила.

Родин окинул взглядом сидящих за столом.

Рея Сантос подперла голову руками, задумчиво глядя на доктора. Ирма Дари подчеркнуто тщательно намазывала масло на хлеб. Феликс Ланге отсутствующим взглядом уставился в потолок. Пилот Нейман потихоньку жевал. На лице Юрамото не отражалось ничего, кроме учтивости. Пальцы Мельхиада быстро вращали чайную ложечку. Во взгляде командира чувствовалось беспокойство.

— Разрешите? — майор взял чашечку. — Благодарю. Да, я должен кое-что вам сообщить. Это мой долг, хотя и не очень приятный.

— Это касается Шмидта? — Маккент подвинул стул поближе к следователю.

— Да, это касается Шмидта. Неопровержимо доказано, что Михаль Шмидт не мог сам в себя выстрелить. Его убили. Доказательства? Я полагаю, достаточно веские. В Шмидта выстрелили дважды. Первым выстрелом пробило скафандр, и радист мгновенно погиб — в ничтожную долю секунды наступила разрывная декомпрессия и молниеносная гипоксия. Спрашивается, каким образом он мог вторично нажать курок?

Тишина, тяжкая, почти осязаемая, повисла в столовой. Ее нарушил резкий хруст — это Нейман разломил сухарик. Ирма вздрогнула.

— В момент убийства поблизости никого, кроме членов вашего экипажа, не было. Очень жаль, но я вынужден сказать: один из вас — убийца.

Голос майора звучал спокойно, деловито, и все же он вызвал тягостное молчание.

Ирма зябко передернула плечами. Рея Сантос бросила на нее быстрый взгляд. Маккент переводил взгляд от одного к другому. Мельхиад бешено крутил ложечку.

И только Нейман, который все это время посвятил завтраку, деловито вытер губы салфеткой.

— Ваши доводы, майор, крепко сшиты логикой: кто-то из нас убил Шмидта.

— Но кто, кто мог это сделать, если все мы были в других местах? — допытывался Маккент.

— Это покажет дальнейшее расследование.

— Вы уверены, что найдете преступника?

— Абсолютно уверен.

Снова воцарилась тишина. Только быстрые взгляды на миг останавливались то на одном, то на другом. Кто? Как? Из-за чего? И снова — кто? Яд недоверия, вкравшийся в группу из восьми человек, начал свою разрушительную работу.

Нейман встал, отодвинул тарелку и повернулся к Глацу.

— Пойду-ка проверю двигатель.

И сразу напряжение спало.

Ланге посмотрел на часы: 9.15.

— Не так уж много все это заняло времени.

— Немного, — согласился Юрамото. — Но тонущему и миг кажется вечностью.

Подрубленный сук опасен

— Ну, какое впечатление? — Майор вопросительно поднял бровь.

Гольберг заговорщически оглянулся на дверь.

— Да никакого. А вы как считаете?