Как запело дерево
Шрифт:
Папа ходит в море. Он моряк на танкере — большущем судне, в котором нефть перевозят. Папин танкер ходит по заливу. Это трудное и долгое плавание: целыми неделями в море и всегда по одному и тому же маршруту.
Папа бывает месяц дома и три в море.
Дедушка, Льом Танги, списался на берег лет семь-восемь назад, а до этого он тридцать лет ходил на разных, как он говорит, «посудинах» — на пассажирских судах, на грузовых, на каботажных и на судах дальнего плаванья, а перед тем как списаться на берег, он был боцманом на банановозе. Начинал он юнгой на трехмачтовике — последнем клипере парусного флота, возившем шерсть из Австралии, потом два года отслужил в королевском флоте артиллеристом. Кто не знает, объясню: королевским
Географию в учебнике я не очень люблю, но дедушкины рассказы — совсем другое дело! И не заметишь, как все запомнишь. Про каждый порт у него есть своя история. Пепите, Нумеа, Ванкувер, Монтевидео, Одесса, Кейптаун — спорим, вы не знаете, где они находятся! А мне дедушка показывал их на глобусе, и я знаю, на какой они широте и долготе. А Большое Южно-Экваториальное течение, холодное Лабрадорское течение, Саргассово море! Послушаешь — замечтаешься… А слышали вы о проклятых кораблях-призраках? О Большом Буревестнике, Летучем Голландце? У них нет обшивки — голые шпангоуты, паруса, канаты. И все это невидимо. Они обречены вечно скитаться по свету от Индийского океана до полярных льдов и от мыса Горн до Фуражирского моря. Дедушка не раз встречался с ними в открытом море и лишь чудом ускользал от них: мало ли чего можно ждать от кораблей-призраков.
Наш учитель месье Фюстек прочел много книг и очень много знает. Он сказал нам, что Ла-Манш, который отделяет Францию от Англии, образовался в результате вулканического извержения или трещины в земной коре. Я ничего не имею против, я это выучил, но у дедушки есть другое объяснение.
Однажды Большой Буревестник должен был пройти севернее Шотландии курсом на Гренландию. И вот при развороте его так занесло, что он накренился, зачерпнул воды, сбился с курса на целый румб и оказался у берегов Бельгии со стороны Фландрии. Там был небольшой проход по руслу речки, футов сто в ширину, но для Большого Буревестника он был слишком узок. И тогда капитан приказал укрепить на носу гигантский лемех, поднять все паруса и рвануться вперед. Так и образовался тот самый пролив, который все теперь знают как Ла-Манш. В скалах по берегам Ла-Манша до сих пор видны следы лемеха, а от того, что борта Большого Буревестника были смазаны китовым жиром, скалы стали белые.
Дедушкины рассказы никогда мне не надоедают. Моя мать, Луиза Танги (все зовут ее Луизетта), иногда даже ругает его:
— Льом Танги, вы забиваете мальчику голову небылицами, и, вместо того чтобы учить уроки, он витает в облаках.
Мама у меня белокурая и нежная. Она похожа на свежую золотистую булочку. Дедушка (он мамин свекор) смотрит на нее и посмеивается.
— Милая Луиза, мальчик хорошо учится, и это прекрасно, но он бретонец, а бретонец должен знать морские легенды. Я где-то читал, что народ, у которого нет легенд, замерзнет и погибнет. А море — это и есть наша легенда.
И тут мама перестает сердиться, взгляд ее меняется, и кажется, что она видит что-то такое, что бывает лишь по ту сторону горизонта, каких-нибудь диковинных существ: морского змея с коралловыми кольцами или золотую рыбу с огромными плавниками, что поднимается из морской глубины лишь в полночь на рождество и летом, в полдень на Иванов день, или птицу Баравель с серебряными крыльями и изумрудными глазами — эта птица видит все, что творится на море и предвещает кораблекрушения.
Дедушка живет вместе с нами в Кер-Гуоне на шоссе Семафор. Семафором называется наш маяк, он стоит высоко над бухтой и островами.
В саду у нас цветут гортензии, камелии и мимозы. Мимозы такие большие, что задевают провода. У нас в Бретани
мимозы ничуть не хуже, чем на Лазурном берегу. А послушать эти дурацкие прогнозы погоды по телевизору, так выходит, будто в Бретани вечно идет дождь. Врут и не краснеют!Я уже говорил вам, что дедушка сейчас списался на берег. Каждые три месяца он получает пенсию, но без моря все равно жить не может и поэтому заказал плотнику в Плугрескане лодку. Вышел настоящий бретонский баркас: шесть метров в длину, с крышей, ладный и глубокий, а на воде как держится!
Мы назвали его «Пенн-дю», потому что нос у него выкрашен в черный цвет и по белому борту идет черная полоса, а «Пенн-дю» по-бретонски означает «Черная голова». Наш «Пенн-дю» самый красивый баркас в бухте — точно вам говорю! Дед здорово им управляет; между Плугресканом и островами он каждый камень знает, а сколько их там — одному богу известно. Видели бы вы, как дедушка сидит за рулем, — в куртке механика, в старом голубом свитере, в морской фуражке и с трубкой в зубах. На «Пенн-дю» стоит мотор «12 л. с. Бернар-бортовой» (так он называется) — просто загляденье и работает четко, как хорошо смазанная мельница… Но вы не знаете моего деда Льома Танги! Если мы выходим из бухты или входим в нее при попутном ветре, он ставит парус, и не столько ради экономии горючего, сколько потому, что в нем говорит гордость моряка.
В лодке у нас есть корзины для омаров, сеть для ловли крабов и всевозможной рыбы, удочки для окуня и мерлана, удочки для плоских рыб: морских языков, лиманд и скатов.
Крабов ловят в июне и в июле.
Окунь и мерлан ловятся почти круглый год, дорада — с августа, а барабулька — в октябре.
С конца июня по сентябрь дедушка ловит омаров, с 15 сентября наступает очередь креветок, но не просто креветок, а больших, толстых, тех, что называют «розовыми букетами». Таких креветок ловят специальными корзинами густого плетения, куда кладут приманки — кусочки зеленых крабов, насаженные на прутья.
Ловить этих крабов — моя обязанность. Я знаю разные приемы, как вытащить сразу побольше, но об этом в другой раз. Сейчас мне некогда, да и к тому же, как говорит месье Фюстек, мы уклоняемся от темы. А вообще, конечно, я еще многого не умею, но я смотрю на дедушку и учусь…
Ну вот, теперь, кажется все. То, что я собираюсь рассказать, было бы неинтересно, если бы вы ничего не знали о моем городке, моей семье, о нашей бухте и островах. Я люблю наш маленький Порт-Блан, мне здесь нравится. А о дедушке я так много рассказал потому, что мы с ним никогда не расстаемся, за исключением школы, конечно, да и туда он частенько меня провожает.
Ну и напоследок я рассказал вам о нашем «Пенн-дю». Это не случайно. Все началось как раз на борту «Пенн-дю», когда мы с дедушкой были футах в ста от западного мыса Рузика.
Да, тогда-то и началась наша с Пик-Квиком дружба.
Рузик называют еще островом Птиц. Если плыть от Порт-Блана на северо-запад, Рузик — второй из семи островов. На Рузике заповедник морских птиц, и приставать к берегу там запрещено. На «Пенн-дю» можно дойти до острова за час. Если вы подходите к нему с восточного берега, то примерно за милю вам видится скала, как будто покрытая белыми ромашками. Все сначала думают, что там цветы, но на самом деле это птицы. Там сидят тысячи чаек, глупышей, крачек, поморников, тупиков и кайр.
У каждой стаи свое место, и горе тому несчастному, кто отважится перейти границы своих владений. Ему зададут такую трепку, что он вынужден будет отступить.
Вот уже два года, как глупышей становится все больше и больше. Из-за них часть чаек переселилась на другой остров.
Дедушка — а он наблюдает за птицами — говорит, что между чайками и глупышами происходят настоящие схватки.
— Понимаешь, малыш, чайки жили здесь издавна, им не хотелось уступать место. Их можно понять. Представь, что тебя стали бы выгонять из дому. Ты бы сопротивлялся, а?