Какой простор! Книга вторая: Бытие

Книги, которые читал Ваня, были тоже все известные: стихи Лермонтова и Надсона, рассказы из «Новой азбуки» и «Русских книг для чтения» Льва Толстого, рассказы Конан-Дойля о сыщике Шерлоке Холмсе, книга новелл какого-то Миколы Кадигроба на украинском языке…

Марьяжный сдержал слово и поговорил не только с начальником трамвайного депо, но и замолвил словцо за Ваню у директора только что открытого фабзавуча.

Через неделю непривычных волнений и хлопот Ваня и сдружившийся с ним Лев Альтман прочитали свои фамилии в списке принятых.

С робостью вошел молодой Аксенов в помещение фабзавуча. Старое, привычное оставалось позади, начиналось новое и неизвестное.

Ваня внимательно присматривался к новым товарищам. Было их двадцать четыре, среди них три девочки — все дети рабочих и служащих коммунальных предприятий города.

Занятия начались в тот же день. В полутемном классе вместо парт стояли столы и табуреты.

Первые два часа был урок политэкономии. Преподаватель — молодой человек с курчавой головой, в военной гимнастерке с чистеньким подворотничком — попросил всех достать тетради и ответить на двадцать вопросов, которые он тут же задавал по одному, и, подождав, пока все напишут ответы, задавал новый. Вопросы были разнообразные, из самых различных областей знаний: кто написал оперу «Кармен», в каком году родился Карл Маркс, где находится остров Мадагаскар, какая разница между мотором и динамо-машиной, из каких газов состоит вода, что такое диаметр?

— Загадки какие-то, а не урок, — удивился Альтман, сидевший за одним столом с Ваней.

Когда вопросы прекратились и все, волнуясь, сдали исписанные листки, преподаватель, вооружившись остроконечным карандашом, быстро просмотрел ответы и объявил результаты.

— Наименьшее количество ошибок — одна — у Ивана Аксенова, спутавшего стимул и символ. Кто из вас Аксенов? Попрошу встать.

Ребята, еще не успевшие как следует перезнакомиться, посмотрели друг на друга.

Ваня поднялся, смущенно улыбаясь.

Несколько мальчиков неприязненно осмотрели его с ног до головы, он уловил их недружелюбные взгляды, подумал: здесь, видимо, как и в гимназии, будут ненавидеть хороших учеников.

Признание его способностей сразу же возбудило недоверие некоторых товарищей, зависть и даже мимолетную ненависть, которая, смотря по обстоятельствам, могла упрочиться надолго. Это Ваня понял сразу, как только услышал приятную похвалу учителя.

— Теперь я приблизительно знаю, кто из вас насколько подкован, — сказал преподаватель и, вызывая по одному, познакомился со всем классом.

Ваня с интересом наблюдал за соучениками, поднимавшимися за столами и называющими себя.

— Сергей Харченко, — представился чистенький, аккуратный мальчик с подбритыми бровями и тщательно расчесанным пробором на красиво очерченной голове. Ваня еще на экзаменах обратил на него внимание и подумал, что они, наверное, будут дружить. Харченко шагал по лестнице сразу через две ступени — одной ему было мало, и эта привычка говорила о его беспокойном, чего-то ищущем, торопливом характере.

Понравился ему и скромный Виктор Чижов, и болезненный, всегда сонный Юзик Нуллер, и замкнутый, молчаливый Алексей Петров. Но были подростки дерзкие, наглые, которые чем-то отталкивали, настораживали.

Паренек со сморщенным, старческим лицом, покрытым мелкими, незаметными чертами, назвал себя Александром Дедушкиным. Ваня внимательно посмотрел на него. Дедушкин был сильно похож на свою сестру Нату, с которой Ваня как-то познакомился на катке, провожал домой и даже послал ей по почте несколько секреток. Но, странное дело, сестра была красавица, а брат почти урод. Остроумный, находчивый Альтман уже успел дать ему меткое прозвище «Гузырь» и словно заклеймил его этим словом.

Из девочек обратила на себя внимание Валя Овчинникова, с болезненным лицом, обрамленным светлыми, по-мальчишечьи подстриженными волосами. У нее был маленький прямой нос, а в глазах иногда появлялся волнующий чувственный блеск, как будто она была не девчонкой, а женщиной.

Рассматривая соучеников, Ваня Аксенов по-взрослому думал: «Вот и опять новые люди на моем пути, как уже появлялись многие и, не оставив в жизни моей никаких следов, исчезали. Еще много людей пройдут, задевая меня плечом, как уже прошли Лука Иванов, Коробкин, Калганов, Штанге…

Учитель, назвавшийся Алексеем Степановичем Максимовым, продел узкие пальцы за скрипучий армейский ремень и, медленно расхаживая по классу, начал урок.

— Человек появился на земле, как утверждает наука, немного меньше, чем миллион лет назад… — приятным голосом сказал он. — Появление человека было одним из величайших поворотов в развитии природы. Коренное отличие человека от животного начинается с изготовления орудий труда… Между людьми возникла связь, которой не могло быть в животном мире: связь по труду.

Максимов не был похож на учителей гимназии, у него не было под руками ни одной книги, он не пользовался записями и все объяснял по памяти.

Ване было приятно смотреть в его доброе, усталое лицо. Лоб учителя был закрыт шелковистой прядью мягких каштановых волос, а когда он машинально поправил ее рукой, под ней обнажился свежий розовый шрам, — наверное, след от осколка. Альтман карандашом записывал лекцию в тетрадь. Ваня не отрываясь смотрел прямо в глаза учителю. Глаза у него были задумчивые, серые, с крупными зрачками. Максимов заметил внимательный взгляд мальчика и несколько минут говорил только для него, потом спохватился и обратился ко всему классу и спустя некоторое время совсем забыл об Аксенове.

Учитель рассказывал о возникновении человеческого общества, о развитии орудий труда, о родовом строе, о том, как появились частная собственность и классы. Все это было ново для Вани, заманчиво, свежо.

«Интересно, что он за человек? Где его ранили? Есть ли у него жена и дети? Где он квартирует? Хорошо бы дать ему почитать мои стихи», — думал Ваня, набрасывая в тетради то профиль, то анфас заинтересовавшего его учителя.

Школьный звонок неожиданно прервал урок, пролетевший совсем незаметно. Пора было идти в мастерские на четырехчасовые практические занятия, которые будут теперь повторяться изо дня в день.

Ребята заволновались. Вот она, долгожданная, торжественная минута, когда они станут работать, делать полезные вещи!

Мастерские помещались на балконе, вытянувшемся вдоль стен, внутри депо; внизу на канавах стояли трамвайные вагоны, в которых бабы в подоткнутых юбках мыли стекла. У перил балкона находились деревянные верстаки, а на них какие-то еще не виданные деревянные предметы, похожие на клетки для птиц. В каждой такой клетке лежала свежеструганная плоская палка с ручкой, похожая на напильник.

— А где же станки? — удивился разочарованный Альтман и даже замедлил шаг.

На балконе, поджидая учеников и покусывая губы, стоял молодой человек маленького роста, в кепке и рабочей спецовке. Из верхнего кармана тужурки его выглядывали блестящий металлический угольник и кронциркуль.

— Построиться! — визгливо крикнул молодой человек. Ребята встали в шеренгу, он придирчиво осмотрел их, приказал: — Смирно!.. По порядку номеров рассчитайсь!

Когда все требования были выполнены, молодой человек представился: