Калейдоскоп

На отдельном листочке Артур дрожащим почерком объяснял, что он и Сэм Уокер были фронтовыми друзьями, перечислял места, которые они прошли, описывал их первую встречу с Соланж, причем весьма лирично для человека его возраста да еще всю жизнь писавшего лишь юридические тексты и деловые письма.

Джон подумал, что, может быть, в этом и кроется ответ — и Артур был в нее влюблен? А возможно, это и не имело значения. Факт остался фактом: Сэм по какой-то причине убил Соланж, и в результате три их дочери остались сиротами.

Старшая была оставлена у родственников, Эйлен и Джека Джоунсов, в Чарлстауне, штат Массачусетс, по такому-то адресу. Артуру известно, что оттуда она уехала в Джексонвилл; так она сказала, когда в 1966 году приходила к нему в офис за адресами сестер.

Артур написал, что во время этого визита Хилари вела себя замкнуто, отчужденно и не упоминала о своем пребывании в джексонвилльском интернате. Джон подумал, не имела ли она в юности конфликтов с законом. Если да, то это могло повториться, и можно было бы разыскать ее в картотеке правонарушителей, что не представляло бы труда, особенно если она сидит где-нибудь в тюрьме.

Вторую из сестер удочерил один из компаньонов Артура, который вскоре умер, а вдова находилась неизвестно где и, возможно, была замужем неизвестно за кем. Тут предстояло много работы. Надо было начать с бумаг Горама в его бывшей фирме и надеяться на то, что с его вдовой в последние годы поддерживались какие-то контакты по вопросам наследования. Артур не был в курсе этих дел, потому что не входил в число попечителей имущества Горама.

Оставалась еще младшая… Она тоже в буквальном смысле слова исчезла, но не без предупреждения со стороны приемных родителей. Дэвид Абрамс был против каких-либо контактов Паттерсона с ребенком. Они хотели, чтобы девочка начала новую жизнь, никак не связанную с прошлым. Джон предположил, что это могло быть даже поводом для их переезда в Калифорнию, где никто бы вообще не знал о факте удочерения.

И это, собственно, было все. На дне папки лежала еще одна вырезка, упомянутая Артуром, но, несмотря на тождество имени и фамилии, Джон, как и Артур, полагал, что это просто совпадение.

В статье из газеты «Нью-Йорк тайме» говорилось об успешной карьере Хилари Уокер в телекомпании Си-би-эй; маловероятным казалось, что это одна из сестер. Артур не узнал ее на фотографии; кроме того, это было бы чересчур просто — обнаружить ее совсем рядом. Конечно, надо было проверить, но сомнений, что это какая-то другая Хилари Уокер, не было.

Вот и все. Ничего больше. Джон откинулся в кресле и стал размышлять об этой истории: как разыскать сестер Уокер, с чего начать. Колеса уже закрутились…

Вздрогнув, он посмотрел на часы.

— Черт меня побери!.. — пробормотал он. Было без двадцати одиннадцать. Джон схватил пиджак и помчался вниз по лестнице. Он жил на последнем, третьем этаже респектабельного дома на Шестьдесят девятой улице. К счастью, удалось почти сразу поймать такси, но вечером, во время «театрального разъезда», движение на улицах было интенсивным, и он едва успел к назначенному времени.

Саша вышла из служебного подъезда, конечно же, ровно в одиннадцать десять, усталая, с большой сумкой, в которой был балетный костюм.

— Ну как?

В их разговорах всегда присутствовало напряжение, как у хирургов перед серьезной операцией.

— Ужасно.

Джон слишком хорошо знал Сашу, чтобы сомневаться в ее искренности. Он взял у нее сумку и обнял за плечи.

— Ты слишком требовательна к себе, малышка. Ее миниатюрность всегда вызывала у Джона желание защитить ее; впрочем, он вообще по натуре был защитником.

— Нет, это правда было ужасно. У меня жутко ломит ступни. Ночью будет дождь. Я это всегда чувствую.

Джон уже усвоил, что ступни у балерин — это постоянный источник мучений, и излюбленная тема для разговоров.

— Я их тебе помассирую, когда приедем домой, — пообещал он, усаживая ее в такси.

В его квартире царили идеальная тишина и покой. Во всем доме было еще только два жильца: врач-акушер, который был моложе Джона и постоянно пропадал то на дежурствах в больнице, то у разных женщин, и сотрудница фирмы Ай-би-эм, находившаяся в командировках от восьми до десяти месяцев в году. Таким образом, большую часть времени Джон жил в доме один. Из его окон виден был небольшой палисадник и более обширные скверы у домов на Шестьдесят восьмой улице.

— Что выпьешь? — спросил он, выглянув из содержавшейся в образцовом порядке кухни.

— Только немного чаю, спасибо.

Саша села на диван и потянулась. Она никогда ничего не готовила в его маленькой кухне ни ему, ни себе, ей такое просто не приходило в голову. Готовкой всегда занимался Джон.

Спустя несколько минут он появился со стаканом чаю для нее. К этой русской традиции он пристрастился сам и даже купил для чаепития специальные подстаканники.

С таким же знанием дела он готовил закуски для Элоизы, когда та работала, а она, в свою очередь, в перерывах между книгами варила ему замечательные обеды. Она обожала печь и была непревзойденной в приготовлении блюд французской кухни. В отличие от Саши, которая считала приготовление теста оскорблением достоинства артистки.

— Ты придешь завтра на спектакль? — спросила она, медленно вытаскивая шпильки из волос.

Длинные светлые пряди заструились по ее плечам. Джон виновато посмотрел на нее. Ему очень не хотелось напоминать Саше, что на следующий день он улетает в Бостон, поскольку знал — это чревато бурной сценой. Ее раздражало, когда он куда-либо уезжал.

— Я на уик-энд улетаю к родителям. Я говорил тебе об этом пару недель назад, но ты, наверное, забыла. У моей мамы день рождения. Я пытался отвертеться, но не смог. Ей исполняется семьдесят — это важная дата.

На юбилей собирались оба его брата с женами и детьми. Джон всегда чувствовал себя неловко, приезжая в одиночку. Достижения братьев были осязаемы и очевидны: жены, соперничающие друг с другом нарядами и драгоценностями, дети с ободранными коленками и щербатыми ртами, старший из племянников даже имел аттестат зрелости.

В общем, уик-энд предстоял долгий, но Джон знал, что скучать не придется. Он любил своих братьев — старшего и младшего — и их детей, невесток, правда, несколько меньше.

Взять Сашу с собой он не решался. Несмотря на современный либерализм, родители бы обиделись, что он прибыл на семейное торжество с какой-то женщиной.

— Я вернусь в воскресенье.

— Не беспокойся… — Саша распрямила спину и спустила ноги с дивана на пол. — У меня в воскресенье днем репетиция, и меня не интересуют крохи со стола твоих родителей!

Она выглядела глубоко оскорбленной, но Джон едва не рассмеялся над ее фразой. Временами ее английский звучал очень забавно.

— Ты и меня относишь к таким крохам, да, Саша? Было более чем очевидно, что именно так она и думала. — Я не понимаю, почему твои родственники такие консервативные. Я тебя познакомила со своими родителями, с моей тетей, с бабушкой. Чем твои родители лучше моих? Они что, не одобрили бы моей профессии?