Калейдоскоп

Остановилась Лужица посреди дороги и ждет, чтоб на нее обратили внимание.

Прежде всего ее, конечно, нанесут на карту. Лужица будет выглядеть на карте неплохо — у нее такие ровные берега! Вот здесь, на этом берегу, наверно, построят санаторий. На том берегу — порт или еще что-нибудь. Да, кстати, почему в нее никто не впадает?

Размечталась Лужица — и это понятно: каждому хочется найти себя в жизни. Но теперь Лужица себя не найдет: она так воспарила в мечтах, что на земле от нее только сухое место осталось.

СТАРАЯ АФИША

Шелестит на ветру, останавливая прохожих, Старая Афиша:

— Подойдите, подойдите ко мне! Я свежа и ярка, я еще достаточно хорошо сохранилась!

Афиша охорашивается, принимает самые различные позы, но прохожие идут мимо и ее не замечают.

— Это будет очень интересный концерт, — продолжает она. — Веселый концерт. С участием самых лучших артистов…

Шелестит, шелестит, зазывая прохожих, Старая Афиша. И никак не может понять, что концерт ее давно прошел и больше никогда не состоится.

ОСЕНЬ

Чувствуя, что красота ее начинает отцветать и желая как-то продлить свое лето, Березка выкрасилась в желтый цвет — самый модный в осеннем возрасте.

И тогда все увидели, что осень ее наступила…

СКРОМНОСТЬ

— Посмотрите, как хорошо у нас в комнате, — говорит Занавеска деревьям с улицы.

— Посмотрите, как хорошо у нас на улице, — говорит она комнатной мебели.

— Мы ничего не видим, — отвечают деревья.

— Нам ничего не видно, — отвечает мебель.

— Мы видим только тебя…

— Только тебя…

— Ну что вы, — смущается Занавеска, — не такая уж я красивая…

ГВОЗДИК

Гвоздик высунулся из туфли, чтобы посмотреть, как поживает его Хозяин, и сразу услышал:

— Ой!

Гвоздик разволновался. Очевидно, у Хозяина какие-то неприятности? И Гвоздик высунулся еще больше.

— Ой! Ой! — вскрикнул хозяин, а потом снял туфлю и забил Гвоздик молотком.

«Что-то он от меня скрывает! — подумал Гвоздик. — Но ничего, я все-таки узнаю, в чем здесь дело!» И он высунулся снова.

Хозяин рассердился, взял клещи и вытащил Гвоздик из туфли. Лежа в чулане среди ненужных вещей, Гвоздик думал:

«Гордый человек! Не хочет, чтобы другие видели, как ему тяжело живется!»

ХЛЯСТИК

— Замерзнет, небось, человек, — беспокоился Хлястик. — Руки, ноги, плечи поотмораживает. За поясницу-то я спокоен, здесь я лично присутствую. А как на других участках?

ДОРОГА

Прибежала Тропинка к Дороге и остановилась в восхищении.

— Теть, а, теть, откуда ты такая большая?

— Обыкновенно, — нехотя объяснила Дорога. — Была малой, вроде тебя, а потом выросла.

— Вот бы мне вырасти! — вздохнула Тропинка.

— А чего тут хорошего? Каждый на тебе ездит, каждый топчет — вот и вся радость.

— Нет, не вся, — сказала Тропинка. — Пока я маленькая, меня далеко не пускают, а тогда бы я… ух, как далеко ушла!

— Далеко? А зачем далеко? Я вот до города дошла, и все, с меня хватит…

Поникла Тропинка и обратно в лес побрела. «С меня хватит!» Стоит ли ради этого быть дорогой? Может, лучше остаться Тропинкой, навсегда затеряться в лесу?

Нет, не лучше, совсем не лучше. Просто Тропинка ошиблась на этот раз, просто она вышла не на ту дорогу.

СТАРЫЙ ДОМ

Этому дому, наверно, двести лет. Он стоит, маленький, совсем ветхий, и как-то неловко чувствует себя среди прекрасных домов нового времени.

Трудно понять, каким чудом он сохранился. Его грудь не украшают мемориальные доски, его стены не подкрепляет авторитет великих людей, которые жили в нем или хотя бы останавливались проездом.

Но все-таки он не зря простоял столько лет, все-таки и в нем жили люди. Может, они тоже были великими, только никто этого не заметил?

ЗАНАВЕС

Всякий раз, когда спектакль близился к концу, Занавес очень волновался, готовясь к своему выходу. Как его встретит публика? Он внимательно осматривал себя, стряхивал какую-то едва заметную пушинку и — выходил на сцену.

Зал сразу оживлялся. Зрители вставали со своих мест, хлопали, кричали «браво». Даже Занавесу, старому, испытанному работнику сцены, становилось немного не по себе от того, что его так восторженно встречают. Поэтому, слегка помахав публике, Занавес торопился обратно за кулисы.

Аплодисменты усиливались. «Вызывают, — думал Занавес. — Что поделаешь, придется выходить!»

Так выходил он несколько раз подряд, а потом, немного поколебавшись, и вовсе оставался на сцене. Ему хотелось вознаградить зрителей за внимание.

И тут — вот она, черная неблагодарность! — публика начинала расходиться.

КАРМАННАЯ ШКОЛА

ФИЗИКА И ЛИРИКА

Жил на свете, а точнее — в нашем городе поэт. По профессии-то он был поэт, а вообще — довольно сухой человек. Мрачный, неразговорчивый. Сказать по правде, ему и говорить-то было не с кем. Друзей поэт не имел, приятелей тоже. Разговаривал он только с редакциями, да и то по телефону. В одну редакцию позвонит — справится о поэме. В другую позвонит — стихотворением поинтересуется. В третью позвонит — спросит о миниатюре. И так изо дня в день.

Унылые звонки, односторонние. Все только поэт звонит, а чтобы ему кто-нибудь позвонил, — этого никогда не случалось.

И стало обидно Телефону, что его хозяин живет, так невесело. «Дай-ка, — думает, — хоть я ему позвеню, если люди о нем забыли».

И вот в квартире поэта раздался звонок.

Первый звонок за многие годы.

Поэт снял трубку.

— Доброе утро, — сказал Телефон как можно вежливей. — Как вы себя чувствуете?

— Кто говорит? — спросил поэт. — Из какой редакции?

— Я не из редакции, — сказал Телефон. — И вообще вы меня не знаете.

— Так какого же дьявола вы мне звоните да еще справляетесь о здоровье? Что вам за дело до моего здоровья?

— Не сердитесь, — мягко сказал Телефон. — Я просто спросил, думал, вам будет приятно…

Но поэт уже его не слушал. Он бросил трубку на рычаг и снова погрузился в работу.

«Я помешал ему, — корил себя Телефон. — Он сейчас занят, надо будет позвонить попозже».

— Вы напрасно на меня обиделись, — сказал он попозже. — Мне хотелось с вами поговорить, узнать, как вы живете…