Калиф на час
Шрифт:
Куртис украдкой поглядывал в окошко: так и есть - две луны. И оттого, наверное, что автомобиль то и дело сворачивал, виделось Куртису, что первая щербатая - луна выписывает восьмерку в черном беззвездном небе, а вторая вроде бы норовит то ли наперерез ей, то ли пристроиться в пару...
...Машина тихо скользнула в темный безлюдный переулок и остановилась у ступеней, полукругом поднимавшихся ко входу, похожему на гостиничный. Стеклянную, слабо освещенную изнутри дверь никто не распахнул перед ними - она распахнулась сама. Правда, Куртис заметил, как провожатый наклонился к какой-то пупырчатой бляхе на косяке и что-то промычал.
В конце длинного, крашенного серой краской коридора
посреди комнаты прямо на полу стоял телефонный аппарат.
Провожатый наклонился, взял трубку, молча что-то выслушал, положил трубку и обернулся:
– Мне приказано оставлять вас один. Я уйду, наберите номер 12-34-56-78...
Дон Эдуардо мелкими шажками, - как бы не поскользнуться, - подошел и, дождавшись, когда дверь закрылась, поднял трубку, подержал, приложил к уху, потом повертел, разглядывая, и, наконец, решившись, набрал номер.
В трубке щелкнуло. И негромкий, какой-то жестяной, голос сказал: Здравствуй, племянник... Куртис вежливо ответил:
– Здравствуйте...
Голос ровно, без всякого выражения, продолжал:
– Не перебивай меня. Не отвечай мне. Этого не нужно. Я тебя не услышу. Все, что я хочу тебе сказать - магнитозапись. Я обманул тебя, пообещав скорую встречу. Этой встречи не будет... почему - об этом позже. Но мне нужно было обеспечить твое согласие. Обман этот - пустяк. А если учесть, что получаешь ты - то он и вовсе благо...
Жестяной голос умолк. Дон Куртис перевел дыхание, и в это мгновение в голове у него всплыл во всей своей пугающей недвусмысленности вопрос: да что это с ним приключилось?
Голос в трубке возник снова:
– Но к делу. Меня зовут Готлиб Гуртис. В 1942 году я был на твоих крестинах а Хальтштадте, и с той поры я не видел ни тебя, ни твою матушку - мою дорогую сестру Генриетту.
– Голос умолк.
Куртис был ошеломлен.
– На каких крестинах?! Матушка его, Сильвия Куртис, а не какая-то там Генриетта, благополучно скончалась незадолго до войны. А о помянутом Хальтштадте ни он, ни тем более матушка его, за всю жизнь не ездившая дальше соседнего городка Катапульта, и слыхом не слыхивали! Голос заговорил снова, но дон Эдуардо все еще лихорадочно соображал: какие крестины, и чьи это крестины, если в сорок втором году ему, дону Эдуардо Франсиско Адолфо Куртису, было уже далеко за двадцать?..
Но, заставив себя слушать, он поймал обрывок последней фразы:
– ...тебя было нелегко - ты оказался на другом континенте. "Каком другом?" - мелькнула мысль, но в трубке, которую он продолжал прижимать к уху, шелестело:
– В последние месяцы войны я сделал открытие, суть которого ты узнаешь позже. До последнего времени я был хозяином созданного мною мира... До последнего - потому что теперь, когда ты слушаешь мой голос, меня уже нет... Теперь властелин этого мира - ты. Мой наследник...
И тут Куртис совершенно четко понял: этот господин с жестяным голосом все перепутал!
А голос повторил:
– Да, ты властелин этого мира! Тебе предстоит закончить то, что не успел я...
– голос в трубке смолк, как бы давая слушателю освоиться с услышанным;.
И тут только до Куртиса дошло: этот-то "дядюшка" помер... сам только что сказал!
Мысли - куцые,
сбивчивые - завертелись в голове Эдуардо каруселью, даже тошнота подступила к горлу, - и сложились в одну, наполнившую все его существо дикой, оглушающей радостью: повезло! Первый раз в жизни повезло! "Этот, все напутавший, "дядюшка" проверить теперь уже ничего не сможет - когда там я родился, где меня крестили..."Голос тут же подтвердил:
– Теперь хозяин ты!
И после короткой паузы - Куртис напряженно ждал - продолжал:
– А теперь прощай. Все остальные инструкции, мое завещание ты найдешь в своем кабинете, - голос нажал на слове своем, и Куртис неожиданно для себя крякнул.
– Схема твоей резиденции нанесена на нижней крышке этого телефонного аппарата. Итак, прощай. На твои плечи легла огромная власть, и огромная цель стоит перед тобой. Прощай.
Жестяной шелест в трубке умолк. Дон Эдуардо на всякий случай еще немного подержал трубку возле уха. Потом осторожно положил и, наклонясь, поднял с пола аппарат, перевернул-трубка соскочила с рычагов. Жарко вспотев, он поймал ее у самого пола. Не хватало еще за разбитую трубку платить... И только снова водрузив ее на рычаги, дон Эдуардо подумал: "Стой! А кому платить?.."
Переваривая эту неожиданную мысль, он пожевал губами, потом осторожно снял трубку и, подержав ее немного на весу, примерился и с размаху хряснул о пол. Пластмассовые брызги взлетели и черным веером осели на желто блестящий паркет. Это неожиданно понравилось, и Куртис вознамерился трахнуть о пол и аппарат, но вспомнил - схема. Перевернув вверх дном телефон, он отковырял желтую пластинку и принялся внимательно разглядывать. Потом, осторожно сверяясь со схемой, двинулся к боковой двери - знакомиться с "резиденцией".
Входя таким манером в роль Хозяина, дон Эдуардо даже и мельком не подумал усомниться в реальности происходящего. Неожиданный гость, две скачущие луны, голос - эти, невероятные еще вчера и абсолютно реальные сегодня, факты подтверждали, что реально и все остальное. И Куртис в единый миг подсознательно и прочно уверился в этом. Хозяин чего - дон Эдуардо еще и понятия не имел, но сознание того, что - Хозяин, стало бесповоротной уверенностью в считанные мгновения...
Самое нужное он нашел сразу. Осмотрев выложенные зеленым кафелем стены с зеркальными полочками, заглянул в унитаз; шевеля губами, прочитал на дне синие буквы "Standart". Подумал немного, но к чему надпись, что значит, - не понял. Примерившись, плюнул - попал в букву "d". Потом, оборотясь, повертел головой перед зеркалом, всмотрелся, но никаких перемен в собственной, такой знакомой, можно сказать, с детства физиономии не углядел...
Толкнув тяжелую дверь - на схеме за дверью спальня, - Куртис чуть не присел: в углу комнаты тесно сгрудилось штук двадцать овец!
– Ну и ну!
– крутнул головой Куртис, Но овцы стояли и он, шагнув через порог, сообразил: чучела это. "На кой черт?" - снова удивился он, и тут неожиданно его осенило: "Да это же... как его... ну да, тахта! Ну и живут же люди!" - позавидовал он, но вспомнил тут же: это не люди какие-то, это он теперь живет!
Рядом с овечьей тахтой на столике с тонкими паучьими ножками лежала стопка толстых кожаных тетрадей. Взял верхнюю, прочитал тисненые буквы "Инструкция". Повертел, потом осторожно положил на место и, не без опаски присев на крайнюю "овцу", попробовал - прочно ли? Оказалось, прочно, и он уже без опаски растянулся на овечьих спинах. Лежать было удивительно удобно, не то что на скрипучей софе, стоявшей в снятой им холостяцкой квартирке с незапамятных времен.