Калигула

Император же сидел на Капри, как паук, который неустанно подкарауливает свои жертвы и не выпускает никого, кто однажды попался в сети. Хотя его возраст приближался к восьмидесяти годам, умирать он не спешил. Тиберий совершенно не заботился о своем здоровье: ел и пил, что хотел, и употреблял сильные средства для поддержания мужской силы, но постепенно организм начал мстить за многолетнее распутство и необузданность. Девушки и юноши для увеселений императора все чаще менялись, но все оставалось безуспешным, потому что всемогущий повелитель мира не мог одного: обмануть природу или подкупить ее. Врач порекомендовал ему длительное воздержание, и император, обычно отвергающий подобные методы, последовал совету.

Тиберий продержался десять дней, на одиннадцатый спустился в тайные помещения, где располагалась его «гвардия». Он осушил уже несколько кубков горячего вина, чувствовал внутри теплую поднимающуюся волну и лелеял новые надежды. Император приказал надзирателям сменить всех — он желал лицезреть новые лица.

Когда в комнате появились перепуганные раздетые юноши и девушки, развратный старик пожалел о своем распоряжении. Нескольких опытных «гвардейцев», которые знали его пристрастия, ему следовало бы оставить.

Тиберий сел в тени напоминающего грот помещения и дал знак начинать любовные игры.

— Давайте, давайте! — хлопал в ладоши надзиратель. — Каждый из юношей хватает девушку. Император хочет видеть веселую развлекающуюся молодежь. Берите пример с них!

Мужчина показал на выполненные в натуральную величину фигуры, расставленные вдоль стен, которые изображали спаривающихся фавна и нимфу в разных позах. Подростки понимали, чего от них хотят, но были слишком смущены и запуганы; лишь некоторые смогли продемонстрировать какую-то неловкую возню.

Император сначала веселился, но скоро начал скучать. От выпитого вина хотелось спать, его одолела зевота, даже сердиться у Тиберия не было сил. Он тяжело поднялся.

— Учитесь! — крикнул он молодым людям с издевкой. — Возможно, в следующий раз получится лучше.

Тиберий с трудом поднялся наверх и удалился в свои покои.

— Пришли ко мне нубийку! — приказал он слуге.

Скоро бесшумно, как кошка, появилась одетая только в кожаный фартук черная рабыня. Она опустилась на колени перед Тиберием и поцеловала край его тоги.

— Оставь это, Нигра. Мы знаем друг друга не первый день. Я хочу, чтобы сегодня ты промяла меня сверху донизу: помассируй как следует каждый мускул.

Нубийка не понимала латынь, но Тиберий пояснял свои слова выразительными жестами. Она быстро и ловко раздела его и принялась за икры. Искусная рабыня простукивала, пощипывала, растирала и разминала мускул за мускулом, осторожно переворачивая вялое тело. При этом ее лицо оставалось непроницаемым.

«Интересно, сколько ей лет?» — размышлял император. Он даже не знал ее имени и всегда называл Нигра — черная. Ее грациозное тело благоухало корицей и гвоздикой и казалось неподвластным возрасту, как статуя из слоновой кости.

— Сколько тебе лет, Нигра?

Едва уловимая улыбка скользнула по лицу женщины, но она, как всегда, промолчала.

Вдруг император осознал, что никогда не слышал ее голоса.

— Скажи что-нибудь, Нигра! Что-нибудь на твоем языке.

Она улыбнулась. Может, ее надо было бы высечь? Легонько, чтобы услышать голос. Но Тиберий тут же выбросил эту мысль из головы, ведь ему необходимо ее искусство. Он решил попробовать по-другому, и жестом он приказал ей остановиться. Нубийка сразу опустила руки и вопросительно посмотрела на хозяина.

— Нигра, — сказал Тиберий и показал на ее полные красивые губы. — Нигра, Нигра, — повторил он и кивнул.

Теперь женщина поняла.

— Нигра, — услышал император густой низкий голос, и еще раз громче и четче: — Нигра!

— Хорошо! — похвалил Тиберий. — Можешь продолжать.

Он перевернулся на спину, и она начала массировать его бедра. Неожиданно ее вид, запах, низкий голос, который продолжал звучать в его ушах, возбудил императора. Заметив, что фаллос его напрягся, Нигра остановилась. Тиберий делал вид, что ничего не произошло: он решил посмотреть, что будет дальше.

После короткого замешательства рабыня сняла фартук, поднялась на постель и ввела фаллос себе во влагалище. Император подумал с восхищением: как естественно и красиво она это делает, без хихиканья и суеты, как будто это самое что ни на есть обычное дело на свете.

Искусно вращая бедрами, она медленно довела Тиберия до высшей точки наслаждения, потом принесла влажный платок, обтерла его и снова принялась за массаж, будто ничего и не было.

Тиберий провалился в глубокий сон. Проснулся он с ощущением заново родившегося человека. Император превосходно чувствовал себя, был свеж, как юноша, и исполнен жажды деятельности.

А ведь день начинался так плохо! Сразу после пробуждения его охватило обычное отвращение к себе, своему окружению, возрасту, неискоренимым порокам и постоянной жажде мести. У Тиберия периодически возникало желание сбросить с себя груз жизни, как тяжелую, насквозь пропотевшую одежду. Вообще-то он никогда всерьез не принимал такие порывы, но сегодня утром был на грани того, чтобы поддаться искушению.

Когда его секретарь спросил, не будет ли каких-нибудь приказов или письменных указаний для сената, он со злобой заявил:

— Будет! Пошли им следующее письмо: «Что должен я написать вам, сенаторы, или как я должен написать, или что я не должен сейчас писать? Если это мне станет известно, пусть боги и богини пошлют мне более славные дни, чем те, что у меня сейчас».

Секретарь записал. Когда Тиберий замолчал, он ждал продолжения, но император неожиданно закричал:

— Чего им еще? Больше сегодня мне нечего сказать. Пусть думают об этом что хотят!

Он не жалел, что послал эти строки сенату. Его забавляла мысль, как они, должно быть, ломали головы и до хрипоты спорили, в чем их скрытый смысл.

— Моего любимого внука случайно нет поблизости?

Он мог бы и не задавать этот пронизанный иронией вопрос, потому что Калигула, если был на Капри, всегда находился в непосредственной близости.

Сегодняшний день не стал исключением. Внук явился через минуту.

— Садись, Гай.

Император изучающе посмотрел на Калигулу.

«Едва ли кто-нибудь сможет повторить это идеально нарисованное на лице выражение почтения, — подумал он с невольным восхищением. — Посмотрим, удастся ли мне вывести его из равновесия».