Каллиграф

– Не нужно об этом. Не знаю. И знать не хочу.

– Тебе было больно?

– Любить всегда больно.

– Гм… Как там, на небе?

– Зачем знать заранее?

– Ты права. Конечно, права... Тем более что ты уже всё изменила, всё предначертанное.

– Прости. Я хотела как лучше. Я правда не могла больше ждать.

– Дурочка. Променять рай на старика... Ну что ты плачешь? На кой мне их небеса, когда ты рядом? Иди сюда.

Что с неё спрашивать? Женщины. Отдать всю вечность с любимым в раю за сегодня... Да.

***

Ей было отпущено всего ничего. Малярия не для небесных созданий, сгорела за ночь. На сороковую ночь, перед самым рассветом, гурия вернулась на небо. Или куда там ещё...

Каллиграфа уже никто на небе не ждёт.

И что? Что мы знаем о жизни и смерти...

Новеллетты

Фея

Её звали Фея. Она и была феей. Только маленькой. В пересчёте на человеческий возраст всего-то лет двенадцати. Самое время влюбляться без памяти. Она и влюбилась. В художника.

Разве она виновата в том, что художник был начинающий, так, неумеха-мазилка.

Считай, всё лето, каждое утро, перед восходом солнца, приезжий художник приходил к ней на Ромашковый луг – на пленэр.

Вот уже месяц всё никак не закончит этюд, единственный за всё это лето. Самый обычный – для начинающих. Изгиб реки в рассветной дымке тумана, заливной луг, вернее, прибрежный кочкарник, и на переднем плане – единственный куст ромашки, высвеченный лучами восходящего солнца. Банально.

Всё прописано до мельчайших деталей: каждый листочек на кустике, каждая жилочка листика. Всё – в точности как перед глазами, но... Всё не хватает чего-то, может, верного освещения, может, таланта. Не то!..

Сидит каждое утро, сравнивая натуру с изображением, подправляет и подправляет этюд, и без толку.

За спиной у художника, словно ангел-хранитель, всегда сидит Фея. Тихонечко и невидимо сидит себе и сидит, не сводя обожающего взгляда с возлюбленного. Осторожно, чтобы не спугнуть гению вдохновения, срывает, не глядя, ромашку, гадает: "Любит – не любит..."

Так вдвоём и сидели с рассвета и до полудня каждый день в августе, пока однажды художник не вздохнул горестно:

– Всё. Кончилось лето. Не будет и завтра нужного света, бросаю всё к чёрту. Бездарность. Прямая дорога на рынок – торговать баклажанами.

Наутро художник привычно всё разложил по местам. Начал придирчиво сравнивать свой этюд с видом и... замер. Лепестки ромашки просвечивали необычайно нежным шелковисто-красным оттенком. Дрожащими руками смешивал краски художник, боясь упустить краткий миг чуда. Слава богу, нужное освещение, как по заказу, не уходило, только ближе к полудню поблекли ромашки.

На вернисаже в Париже художника дружно признали восходящей звездой какого-то псевдо-изма.

Художник уехал, и луг совсем опустел.

У Феи было прирождённое чувство прекрасного, на то и фея, вот только чудесить она ещё не умела – слишком маленькая. Лепесток за лепестком расписала собственной кровью, а сколько той крови в маленькой фее...

Ноябрь 2010 г.

Памяти Валентины

Люди клевера

"В начале было Слово"

Днём, по теплу, когда приходится отсиживаться у костра в глубине пещеры, Сказочница рассказывает истории, известные всем от первого до последнего слова, и всё равно, затаив дыхание, слушают, не только несмышлёные дети, взрослые тоже.

"Все знают, весь этот мир рождён Великими Матерями, предвечными богинями, сёстрами.

Старшая сестра – седовласая богиня Луна. Младшая – златовласая Солнце.

Вместе родили, вместе по справедливости власть над всем этим миром меж собой поделили.

Луна правит ночью, Солнце – днём. Старшая всегда предшествует младшей, вслед за ночью день наступает.

Как и положено старшей, Луна за Солнцем приглядывает. Всего лишь приглядывает, не вмешиваясь в дела сестрёнки. То с вечера выйдет пораньше, то на утро задержится, а то и весь день Луна вместе с Солнцем по небу ходят. На то Луна – старшая, на то и Хозяйка, чтобы самой решать, когда за всем этим миром ей с неба смотреть. Конечно, такая опека очень не нравится младшей. Вот Луна и решила, чтобы не распалять страсти, каждую четвёртую неделю весь этот мир на сестру оставлять. Луна три недели ходит по небу, а на четвёртую удаляется из этого мира в свою заоблачную обитель на вершине Олима.

Каждую четвёртую неделю весь этот мир безраздельно во власти Солнца. Неделя проходит, и в свой день –воскресенье – Луна снова на небо выходит. Так было, так будет, всегда.

У Великих Матерей много имён. Каждый народ называет по-своему. Мы зовём Луну – Мириам, а Солнце зовём – Сатана.

Все мы – дети двух Матерей. Обе Матери любят своё порождение одинаково яростно.

Нет ничего сильнее любви матери. И нет ничего страшнее ревности матери.

Только матери любят всех своих детей одинаково. Матерей любят по-разному.

Если есть из кого выбирать, каждый сделает выбор. Так всегда и повсюду. Люди клевера – люди... Люди клевера своей богиней избрали старшую Мать – Мириам.

Наша всевластная повелительница – Пресветлая Мириам. Так было, так будет, всегда.

Везде, где селились люди клевера, первым делом всегда возводили Мириам храм. В храме всем миром Мириам и молились. И Мириам всегда благодетельствовала своему народу.

Повелительница всех вод Мириам людей клевера научила управлять реками, стекающими со склонов Олима в прибрежную долину у тёплого Средиземного моря. Люди клевера рыли водоотводные каналы, насыпали дамбы, возводили мосты и акведуки. И люди сами, своими руками, создали на земле рай. Такой же, как на вершине Олима– в обители Мириам.

Белоснежная вершина Олима возвышается над облаками. Там уже небо. Можно дойти до вершины Олима и на небо взойти. Так наши души из этого мира уходят – в рай Мириам.

В те счастливые времена люди клевера отгоняли отары овец на летние пастбища высоко в горы – на клеверные луга, как и мы ныне, но с наступлением холодов спускались в долину у подножия гор. Там никогда не выпадал снег, только дожди щедро поливали землю зимой. Там круглый год были зелёными трава и неопадающая листва – в долине и понизу склонов. Вот какие там были зимние пастбища. Райские.