Камчатские экспедиции

Эти запасы, однако, находились еще на корабле и уже в течение нескольких дней были затоплены соленой морской водой. Провизии предстояло пробыть еще несколько дней в воде, в ожидании, пока несколько человек из числа нашей команды не оправятся настолько от своей болезни и не соберутся с силами, чтобы вытащить запасы из помещения, затопленного водой.

Оказалось, что запасов продовольствия было так мало, что на каждого человека к выдаче пришлось ежемесячно вначале по тридцати, затем по пятнадцати фунтов ржаной муки, которая, однако, вскоре совсем окончилась; кроме того, было выдано пять фунтов подмоченной крупы и полфунта соли.

Решено было также, что с наступлением весны все должны перейти на питание травами и корнями диких растений, которые каждый должен был сам себе собирать, с тем чтобы сохранить восемьсот фунтов ржаной муки в качестве запаса для нашего морского путешествия — переезда с острова на материк.

Таким распределением (лучше которого при наших обстоятельствах придумать было невозможно) все люди были вполне удовлетворены, тем более что было постановлено всем, без различия звания или чина, как высшим, так и низшим, выдавать одинаковый паек, не считаясь с лицами или положением.

Между тем больные продолжали умирать один за другим. Столь велико было общее бедствие, что покойники оставались в течение довольно долгого времени лежать среди живых, так как не находилось никого, кто был бы в силах убрать их из землянки, а живые также были не в силах отделиться от умерших.

Так мы и оставались лежать вперемежку вокруг небольшого костра. Если бы нас мог увидеть в это время кто-либо посторонний, тот, безусловно, оказался бы в затруднении и не сумел бы отличить живых от мертвых.

Мой товарищ, в то время лейтенант, впоследствии контр-адмирал, ныне покойный, Софрон Хитрово находился со мной в одной землянке, а между нами был корабельный комиссар Иван Лагунов, который довольно долгое время лежал уже мертвым, пока, наконец, нам не удалось добиться, чтобы его убрали и похоронили. Из числа немногих людей, еще державшихся на ногах, нужные люди не всегда были под рукой на месте.

Нельзя было также и заставлять их оставаться с нами, потому что для полного излечения своего от цинги они стремились совершать по возможности больше движений на свежем воздухе и по мере сил старались ходить. Нередко тот или иной из них приносил с собой морского бобра, мясо которого они съедали сами, а также уделяли его больным для поддержания сил тех, кто не в состоянии был самостоятельно ходить или держаться на ногах.

Капитан-командор Беринг скончался 8 декабря. Тело его привязали к доске и закопали в землю; все остальные наши покойники похоронены были без досок.

Не могу не описать печального состояния, в котором находился капитан-командор Беринг ко времени своей кончины, тело его было наполовину зарыто в землю уже в последние дни его жизни. Можно было бы, конечно, найти средства помочь ему в таком положении, но он сам не пожелал этого и указывал, что те части тела, которые глубоко спрятаны в земле, сохраняются в тепле, а те, что остаются на поверхности, сильно мерзнут.

Он лежал отдельно в небольшой песчаной яме — землянке, по стенкам которой все время понемногу осыпался песок и заполнил яму до половины, а так как он лежал в середине землянки, то и получилось так, что тело его наполовину было засыпано песком.

После смерти командора мне, как старшему по рангу, пришлось принять командование. Хотя в то время я лежал совершенно обессилевший от болезни, мне все же пришлось приняться за дело. Я решил руководить командой по возможности кротко и мягко, поскольку жесткость и строгость были бы при таких обстоятельствах совсем неуместными и не привели бы ни к каким результатам.

Это было мне, между прочим, поставлено в вину некоторыми офицерами, которые говорили мне в лицо, что я, как командир, не соблюдаю регламентов и указов. Так, когда некоторые больные уже начали вставать и ходить самостоятельно, а иные еще только стали садиться, то они развлекались игрой в карты.

Это обстоятельство и было поставлено мне в вину, как поступок, нарушающий приказ ее императорского величества. Мне, как командиру, надлежало, по их мнению, запретить игру в карты. Я возразил на это, сказав, что когда издавался указ о запрещении карточной игры, то не имели при этом в виду наш пустынный остров, потому что он в то время еще не был открыт.

Я с уверенностью утверждал, что если бы в то время можно было предвидеть наше нынешнее бедственное состояние, то, по всей вероятности, был бы установлен особый артикул, разрешающий всякие пристойные способы препровождения времени, и что этот артикул был бы введен в действие законным порядком.

Я весьма далек от мысли запрещать команде игру в карты; наоборот, весьма доволен тем, что люди нашли какой-то способ развлечься, провести время и преодолеть тоску и уныние, в котором большинство из них находилось. Пока я командую отрядом, я намерен по своему усмотрению руководить им и в любое время готов дать отчет в своих действиях. После моей смерти (ибо я не надеялся в то время остаться в живых) пускай те, к кому перейдет командование, распоряжаются и командуют, как им заблагорассудится.

Эпидемия цинги между тем продолжалась. Весь ноябрь и декабрь мы провели в величайших страданиях. За это время умерло около тридцати человек, не считая тех, которые скончались во время плавания и были выброшены в море. Достойно удивления, что мы все не погибли в то время, так как (об этом уже упоминалось выше) большинство из нас лежали больными и были совершенно лишены средств для лечения и всего необходимого для поправки.

Если бы даже все были совершенно здоровы и прибыли на место полные сил, то уже одной угрозы предстоящих жестоких страданий и испытываемых ежедневно бедствий было бы достаточно, чтобы свести нас в могилу.

К началу января следующего, 1742 года некоторые из оставшихся в живых начали понемногу вставать и постепенно стали самостоятельно волочить ноги, а к концу этого месяца большинство из нас могло покинуть свои койки и немного бродить вокруг лагеря.

Наша пища состояла главным образом из мяса морских бобров, за которыми охотились наши люди, не потерявшие способности ходить: они добывали мясо как для своего пропитания, так и для лежачих больных.

Порции, приходившиеся на долю каждого, бывали, однако, иногда настолько малы, что мы были вынуждены употреблять в пищу и внутренности этих животных; даже кишки не выбрасывались вон, а варились в пищу больным и съедались ими с громадным аппетитом.

К этому же времени море выбросило, к нашей большой радости, мертвого кита длиной в восемь саженей. Хотя жир его уже несколько протух, так как, надо полагать, тушу этого кита в продолжение долгого времени носило по морю, мы все же с большой радостью любовались на кита и называли его нашим провиантским магазином, ибо если не оказывалось под рукой мяса каких-либо других морских животных, то здесь нам был обеспечен запас продовольствия.

Приготовляли мы его в пищу следующим образом: приносили на своих спинах китовый жир (туша кита лежала примерно на расстоянии трех четвертей немецкой мили от нашего лагеря), разрезали его на небольшие четырехугольные куски и долго кипятили их в воде, чтобы очистить от жидкого жира. Остальную часть, состоящею из жил и связок, мы глотали кусочками, не прожевывая, и, как оказалось, это не представляло никаких затруднений.