Камень. Книга 4
Шрифт:
На завтрак воспитатель опоздал и уже в конце, допивая свой кофе, с довольным видом сообщил:
— Сейчас собираемся и летим развлекаться на маковые поля, как вчера и обещал. Все согласовано с полковником Пожарским и отмечено на карте. Лешего берем с собой, приказ Цесаревича.
— Спасибо, Прохор. — засияли Николай с Александром. — Вот увидишь, афганцы еще не скоро смогут там хоть что-нибудь выращивать.
— Это-то да… — посерьезнел воспитатель. — Помните, что я вам говорил про необходимо и достаточно?
— Да.
— Вот и не забывайте слова старшего товарища, неглупого и чуткого.
И действительно,
— Зверь, так ты абсолют? — уважительно поцокал языком Литвиненко. — И не слабенький, как я погляжу, шторм впечатляет… Петрович, а давай дружить?
— Давай, Николаич. — хмыкнул воспитатель.
— А ты меня что, бумажку такую, под прозаическим названием «Соглашение о сотрудничестве с Тайной канцелярией», не заставишь перед началом нашей нежной дружбы подписывать? — вовсю ухмылялся Литвиненко.
— А ты подпишешь, Николаич? — лыбился Прохор.
— Нет, конечно.
— Это печально, но не страшно. — вздохнул воспитатель. — Без бумажки будем дружить. Хотя… с бумажкой оно как-то надежнее. Повезло тебе, Николаич, Алексей Александрович к тебе благорасположен. Как и я, впрочем… Цени.
— Ценю. — совершенно серьезно сказал Литвиненко.
Причастился с огнем и я.
— Вот это моща, Леха! — с плохо скрываемым восторгом подвел итог увиденному Александр. — Огненный шторм очень впечатляет. Дед, конечно, может лучше, но отец точно такую мощу не выдаст! Да и по общему времени очень достойно!
А мне же сравнивать было не с чем — братья, подчиняясь приказу воспитателя, работали дозировано, комбинируя стихии.
— Николаич, обожди нас в вертушке, будь другом. — кинул Прохор полковнику и повернулся ко мне. — Согласен с Александром, огненный шторм впечатляет, да и плеть ты, Лешка, по слухам, неплохо чувствуешь. — он улыбался. — Будем тренироваться. Еще так сможешь на следующей остановке?
— Смогу. — кивнул я.
— Вот и славно. Тебе сейчас просто надо к огню привыкнуть, прочувствовать его. А всякие там прикладные приемы с опытом придут.
На следующей остановке я «повторил упражнение». Ничего нового, правда, не почувствовал, просто выпустил огонь на волю и пожелал, чтоб он сжег то, что я обозначил. Пожелание было с готовностью выполнено.
А вот после этого второго раза я действительно устал, но усталость отличалась от той, которая у меня была после колдунства — сейчас она была в первую очередь физической, а уж потом ментальной.
«Ладно, сейчас времени в этом разбираться нет, все потом. — подумал я и усмехнулся. — Это ж сколько у меня всего, с чем в конце концов разбираться придется?»
Последние гвардейские офицеры вернулись после своих заданий только к ужину. Именно в столовой полковник Пожарский сделал объявление о том, что нам всем приказано собраться на общее построение на берегу реки в девять часов вечера.
Когда мы туда пришли чуть раньше назначенного срока, то несколько охренели! И не мы одни…
Сам берег освещался кострами, а у самой воды стояли столбы, похоже бетонные, на которых по двое висели прикованные цепями все захваченные нами Никпаи! Голые! И мужчины, и женщины!
Только Глава Рода висел в центре на столбе один, а огонь от костров причудливо играл в его седой бороде. Антураж импровизированной камеры пыток дополняли редкие дерганья, стоны и всхлипы висящих…— Твою же мать! — не сдержался Николай. — Вот тебе, бл@дь, и построение!
— Спокойно, господа курсанты. — хмыкнул Прохор. — Все в рамках достигнутых договоренностей между Цесаревичем и Главой Рода Никпай. Можете у Алексея спросить, старик сам хотел такой достойной смерти.
Я кивнул.
— Все равно… — буркнул Александр. — Можно же было по-тихому удавить, а не устраивать спектакль…
— Тихо! — шикнул на него воспитатель. — Не позорьте мою седую голову! И иди уже к остальным, у меня свои дела…
Приглядевшись, я заметил несколько камер, видимо призванных снимать аутодафе с разных ракурсов, а вот и раскрытый ноутбук на столике, рядом с которым замер Годун и пара его подчиненных. Не удивлюсь, если за трансляцией в прямом эфире сейчас наблюдал мой царственный дед.
Это было первое построение здесь, на границе с Афганистаном, и мы с братьями просто не знали, куда нам вставать. Направились, было, в конец строя, но нас остановил подошедший дядька Константин:
— Встанете рядом с командованием. У вас все же здесь был особый статус, племянники. И выше нос! — он улыбнулся.
В результате, мы опять оказались рядом с Прохором, аккурат напротив Главы Рода Никпай…
— Равняйсь! Смирно! — рявкнул полковник Пожарский.
После чего он произнес краткую благодарственную речугу, адресованную не только всем военным подразделениям, но и Пограничным частям Отдельного корпуса жандармов, Тайной канцелярии и неким отдельным курсантам, за которыми, вне всякого сомнения, стояло будущее нашей Родины. Не забыл полковник нас поздравить и с успешным окончанием операции, где все вышеперечисленные проявили себя самими настоящими героями.
А костры горели, Никпаи дергались и стонали…
После дядька передал слово Его Императорскому Высочеству Александру Николаевичу.
Отец не стал оригинальничать, всех поблагодарил и отметил высокий уровень профессиональной выучки. Отдельно он заметил, что по итогам завершившейся операции все достойные получат соответствующие награды, представления уже пишутся. А уж когда отец сообщил, что Его Императорское Величество сейчас в прямом эфире наблюдает за происходящим, то строй, по команде полковника Пожарского, разразился троекратным «Ура!». Но «шоу», понятно, на этом и не думало останавливаться — отец сообщил строю, кто именно так живописно висит на столбах, отдельно обратил внимание на Главу Рода Никпай и строевым шагом приблизился к ноутбуку:
— Ваше Императорское Величество, разрешите приступить к казни членов Рода Никпай?
Что там сказал Император я так и не услышал. Хотя, что он там мог сказать такого важного?
— Будет исполнено, Ваше Императорское Высочество!
Отец повернулся к реке, и Никпаев скрыл ревущий поток огня…
Никаких криков за этим ревом слышно не было, а учитывая, что Никпаи все были в делориевых наручниках, умерли они очень быстро. Тут я был отцу очень благодарен — он не только сдержал слово, данное старику-афганцу, но и не стал мучить его родичей, обеспечив быструю смерть.