Камень. Книга шестая

А вот потом контроль над ситуацией под влиянием непомерного употребление алкоголя, со слов Колдуна, был полностью и безвозвратно утерян: душевные разговоры за жизнь и проникновенные тосты ввиду отсутствия музыкального сопровождения в виде даже самой завалящей магнитолы плавно привели к самостоятельному и крайне душевному исполнению застольных песен. «Ой, мороз, мороз…» была пропета два раза, «Валенки» один раз, «По Дону гуляет казак молодой» трижды. А вот когда мы с отцом затянули «Чёрный ворон», дед Михаил, «дежуривший» все это время вместе с Прохором и Иваном в коридоре, понял, что дело плохо, и решил прекратить эти затянувшиеся пьяные посиделки, но был благополучно послан цесаревичем далеко и надолго под предлогом того, что князь, видите ли, мешает его общению с сыном.

— Ну, тут этот сын и засадил папаше с правой, да так, что этот самый папаша в полёте койку разворотил, — ухмыльнулся Кузьмин. — А грозный сын встаёт такой и говорит: «Ещё раз деду что-нибудь подобное скажешь, покалечу».

Я схватился за голову и виновато посмотрел на отца:

— Извини, пап, не в себе был…

— Да ты-то тут при чём? — нахмурился он. — Я за дело получил. — И спросил у Кузьмина. — А что князь?

— А тот посмотрел на вас и заявил: «Делайте вы что хотите! Я в дела Романовых больше не лезу! Хватит с меня!» Развернулся и ушел к себе в камеру. А мы остались с Прохором в коридоре следить, чтобы вы друг друга не поубивали. А в том, что вы это можете, мы как бы и не сомневались…

— А я что? — вздохнул отец. — Ну, ты понял…

— Вернулся за стол и торжественно пообещал царевичу, что Михаила Николаевича больше никогда дурным словом не назовешь, и даже не подумаешь о нем плохо. После этого вы долго обнимались, а потом снова выпили.

— Что дальше? — вздохнул отец.

— А дальше у вас все пошло по новой, — улыбался Кузьмин. — Снова душевные разговоры с тостами, а потом песни. Только вот репертуар сменился на специфический: «Я московский озорной гуляка», «Человек в телогрейке», «Заходите к нам на огонёк», а после крайне надрывного исполнения дуэтом «Голуби летят над нашей зоной» царевич ударил кулаком по столу и очень агрессивно заявил, что больше в этой Бутырке сидеть не намерен, мол, сколько еще можно терпеть все эти унижения? Ты, Саша, с ним полностью согласился и поинтересовался, какие у сына будут мысли на этот счёт? Царевич же долго не думал и попросил у тебя телефон, пообещав, что «щас, батя, все будет!», позвонил Владимиру Ивановичу, — Кузьмин покосился на Михеева, — и приказал ему подогнать к центральному входу Бутырки машины.

— А вы что? — Отец смотрел на Ивана и Прохором.

— Мы попытались вас отговорить, — развёл руками Кузьмин, — на что царевич прямо заявил, что мы едем на продолжение банкета вместе с вами. А если откажемся, то и не очень-то и хотелось! Я сейчас цитирую: «И догнивайте тогда в этом клоповнике!» Мы, естественно, снова бросились вас отговаривать, но вы, опять затянув «Голуби летят над нашей зоной», нас полностью проигнорировали и в обнимку направились на выход.

Какая жесть! Это ж надо было так напиться, что сначала отцу родному в глаз заехать, а потом и из Бутырки сбежать!

— Ваня, а ты нас не мог погасить? — зло спросил отец.

— Вот только не надо опять меня крайним делать! — возмутился тот. — Меня и Прохор просил о том же самом, вернее, приказывал, но я отказался.

— Отказался! — влез недовольный Прохор. — Под предлогом отсутствия непосредственной опасности. Он ещё и с вами, Саша, собирался свалить, мол, только так будут соблюдаться все требования вашей безопасности.

— И как тебе удалось его остановить? — спросил отец.

— Очень просто, — буркнул он. — Сказал Ванюше, что, если вам двоим побег точно с рук сойдёт, тот вот его за подобное, даже под прикрытием обеспечения безопасности, точно кончат.

— Логично, — кивнул отец. — А тем трём колдунам, которые от Лебедева нас в Бутырке прикрывали, ты почему приказы на гашение не отдал?

— Я-то отдал… Только вот Ваня им запретил это делать, пообещав, что лично мозги выжжет.

— Ванюша… — протянул отец. — Ты опять нарываешься?

— И опять Ванюша виноват! — понурился тот. — Нет в жизни справедливости! Подумаешь, дал возможность близким людям нормально оттянуться! И на себя лучше, Саша, посмотри! Не я в ребенка, который только от перенапряжения отходить начал, коньяк литрами заливал…

— Тоже верно, — кивнул отец и посмотрел на сидящего в сторонке Михеева. — Владимир Иванович, а дальше-то что было? А то у меня до сих пор все как в тумане…

Ротмистр быстро пересказал то, что уже говорил мне раньше.

— Ясно. — Отец взял простой стакан и налил в него вина. — Подведём промежуточные итоги. Повеселились мы с Алексеем вчера знатно, при этом нигде особо в непотребном виде не засветились, благодаря усилиям присутствующих здесь лиц, за что вам, — отец отсалютовал стаканом указанным «лицам», — наша с Алексеем отдельная благодарность. Идем дальше. От государя предварительную выволочку мы с Алексеем тоже получили. Теперь перейдём к делам предстоящим. Завтра состоится совет рода, на котором мы с Алексеем и получим по самое не балуй. Но это будет только завтра, а сегодня, раз уж так все прекрасно сложилось, я намерен отдыхать. — Отец снова поднял стакан и многозначительно посмотрел на Прохора с Иваном. — И если Алексей сейчас идёт спать, то вы оба остаетесь со мной и составите дружескую компанию. — Отец властным жестом остановил уже готового было что-то сказать Прохора и продолжил приказным тоном: — Это не обсуждается, бойцы. Вам все понятно?

— Так точно, ваше императорское высочество! — протянули те.

Отец повернулся ко мне:

— Иди спать, Алексей. Вот тебе завтра точно надо быть в форме. И не переживай, перед Михаилом Николаевичем я обязательно извинюсь в твоем присутствии за свои недостойные слова.

— Очень на это надеюсь, — кивнул я.

И, уже поднимаясь по лестнице, услышал:

— Прохор, веди в погребок! И передай Трегубову, что мы вечером в баню пойдем, пусть веники готовит…

* * *

Ещё в понедельник брат с сестрой Долгорукие вместе с Ингой Юсуповой до последнего прождали на университетской стоянке как великого князя Алексея Александровича, так и Анну Шереметьеву. Не появились они и позже, во время занятий. Если великого князя они беспокоить по понятным причинам не стали, то вот Анне и звонили, и писали, но телефон девушки оставался недоступным.

— Да сбежали они вдвоём, как пить дать сбежали! — улыбался Андрей, глядя на сестру и её подружку. — Никаких других объяснений столь подозрительному, а главное, одновременному исчезновению Алексея и Анны я просто не нахожу.

— Не говори глупостей, Андрюша! — не очень-то и уверенно возражала ему Инга. — Аня у нас умница-разумница, а Алексею и так есть с кем сбегать. У него там целых две… дамы сердца. Может, Марии позвоним?

— Давай я наберу, — предложила Наталья.

После звонка великой княжне у Долгоруких и Юсуповой возникло ещё больше вопросов: со слов Марии получалось, что Алексей занят какими-то семейными делами, а вот Шереметьевой и она сама дозвониться не может. Великая княжна даже попросила друзей сообщить, если они узнают про Анну что-нибудь ещё.

Не явилась Шереметьева и на военку во вторник, не пришла на учёбу в среду, и Долгорукие с Юсуповой решили все-таки обратиться к маме девушки, чтобы узнать, всё ли в порядке с Анной? Но тут с ними связалась великая княжна Мария и сказала, что Шереметьева болеет и до конца недели в университете точно не появится. На все уточняющие вопросы Мария отвечала, что и сама толком ничего не знает, а получила эту информацию от своего царственного деда, у которого в начале недели был на приеме по каким-то там своим делам князь Шереметьев.