Каменные сердца

— Покамест, золотце, тебе и сравнить-то не с чем, а значит, и судить нечего, — назидательно изрек мой «учитель». — Нечего, то есть не хрена, извини за грубость. Но не волнуйся, когда твоя девственность начнет нас стеснять, мы аккуратно от нее избавимся.

Аксель кашлянул в кулак, но примешался к этому звуку еще какой-то, подозрительно похожий на смешок.

— Стоп-стоп, если мне не изменяет память, девственность, гм, вроде как полезна девушке! Вроде бы природа позаботилась таким образом о чистоте женских организмов. Там, внутри…

— Меня-то просвещать не надо! — фыркнув, цыган замахал руками.

— Ну… в общем, сам знаешь, — я помялась, неуверенная все-таки в осведомленности собеседника относительно устройства человеческого тела (в школе он ведь не учился), но уточнять по его просьбе не стала. — Так чем же она стеснять-то будет, а?

— Тююююю! — Аксель аж присвистнул, опять-таки весьма нарочито. — Давай-ка я объясню тебе, когда понадобится. Иначе, чего доброго, начнешь мешать секс с любовью или, того хуже, семьей.

Не уразумела я, почему Акс разделяет понятия. Разве секс — не любовь? Или наоборот. Разве одно без другого возможно? Хотя вот есть же шлюхи в борделях… У них-то как? Напоминает идэнский подход: роботы тоже размежевали физиологическую и духовную составляющие, — но железкам-то простительно. Мне представлялось, вне Купола люди обращаются с этим иначе. Как? Ну, незаменимым элементом процесса — от поцелуя до ребенка, реже до старости — я считала те ласковые слова из фильмов и книг: «Люблю тебя, дорогой/дорогая». Обидно, но моему красивому заблуждению и здесь нет места.

Ситуацию с появлением детей я сочла до крайности несправедливой и неясной. Женщина на полгода опухает, будто ее пчелы покусали (да-да, именно — укусили, уязвили, , только), а до того мается от разнообразнейших недомоганий, дурнеет, дуреет и окончательно превращается в обузу. Мужчина же скачет в привольных полях, как молодой кролик, выискивая зорким взглядом, кому бы еще присунуть. Сложновато уразуметь и то, как существо размером с мотоциклетный бензобак пролезает в такое маленькое отверстие. Аксель уверил меня, что мать-природа все предусмотрела и детишки вылетают на белый свет, точно салом натертые. Салом! Это ж не фиговина вроде утиного гузна! И кто их там внутри натирает?

— Ну а мужчинам-то зачем это нужно? — размышляя, я, сама того не заметив, задала вопрос вслух. И прямо-таки подпрыгнула, когда Аксель отозвался:

— Это приятно, глупышка.

— Как, и вам тоже? — по выражению Акселевой рожи я мигом сообразила, насколько пропалилась.

Как в картах, когда у тебя есть шанс до тех пор, пока ты не засветил свои никчемные шестерки-семерки, скроив кислую мину или неосторожно ругнувшись. «Игра» перешла в новую фазу.

— Ну да, и нам тоже. — Цыганин ущипнул меня за бок. — Удивлена?

Я собралась было впаять ему пару колкостей на сей счет, но тут между деревьев мелькнул призрачный силуэт.

**

Совершенно нагая, Туве кружилась на поляне, купаясь в голубоватом лунном сиянии. Па ее странного танца завораживали, как трепещущая капелька росы, вот-вот готовая сорваться с травинки. Несмотря на прохладу, тело ее блестело от пота. Медленными широкими движениями девица проводила по своему телу пальцами, время от времени окуная их в плошку с белой глиной. Обновляла анима-разметку, надо полагать. Ореол волос, зависший в воздухе словно облако, придавал облику Туве потустороннюю нереальность.

Наконец пальцы ее замерли где-то в районе пупка, натянув кожу и отпечатав неровный светящийся треугольник глины. Дыхание дикарки участилось, лицо приобрело какое-то чудное выражение. Замерев на мгновение, она издала пронзительный, нечеловеческий крик. Услышь я в одиночку нечто подобное ночью в пустоши — а тем паче в лесу, — и кирпичей, вывалившихся со страху из моей задницы, хватило бы на пару городских стен или, мать его, небольшой замок.

Танцовщица тяжело осела на землю, шумно, неровно, но, по-моему, удовлетворенно дыша. Ее пустой рассеянный взгляд задержался на мне, но в этот момент Аксель оттащил меня в тень.

**

— Мда, немудрено, что Джо ничего не перепадает, — ухмыльнувшись, произнес цыган, когда мы очутились в некотором отдалении от полянки. — Похоже, дикарочке нравятся . Знавал я одну девку: она по ночам разъезжала на мотороллере голышом.

— Не Элейн, случаем? — полюбопытствовала я. — Зачем?

— Одна из ее старших сестричек, — Аксель странно покосился на меня и, помолчав, добавил: — Ну как зачем? У него седло дрожит.

— А разве ток анима в теле можно улучшить таким образом? И не только туве должны это делать?

Я заинтересовалась всерьез. Почему бы и не прокатиться на «юрале» нагишом? Все лучше, чем мазаться противной глиной. Седло бы только протереть…

— Чего улучшить — Аксель мотнул головой. — Она же всего-навсего развлекалась сама с собой. Попросту дро… — он осекся, задумавшись, и неожиданно сменил тему: — Раз уж мы в гостях, воспользуемся оказией. Я ничего не знаю про перья за ушами, дурацкие имена и духов, но в эндейской бане уже бывал и с удовольствием повторю опыт.

Выпытать у Акселя, чем, по его мнению, занималась Туве на полянке, мне не удалось, несмотря на все старания. Стоило бы расспросить ее саму и поподробнее, но сначала — мыться.

Баня, как нетрудно догадаться, тоже помещалась в вигваме. Приятный травяной запах, витающий среди клубов горячего пара, расслаблял, уносил усталость и тревоги. Да, это вам не ржавая бочка едва теплой воды!

Я развалилась на невысокой скамье, глядя сквозь приоткрытый полог, как Аксель разоблачается. Кажется, именно таких мужчин женщины вроде Элейн называют жеребцами? Сладко потянувшись, я прижмурилась.

В предбаннике раздался шум возни. Я удивленно вскинула голову — надо мной возвышалась Туве. Она, поджав губы, неопределенно повела ушками, а затем, схватив лежащее на скамье полотенце, выкинула его наружу. Оттуда донесся сердитый вопль Акселя, хотя сам он отчего-то не появился. Неужели застеснялся?

— Почему ты не слушаешь меня? — голос Туве приобрел интонации родителя, долдонящего ребенку, что нельзя пить дизельное топливо. — Ты опять делила с ним . Ты ступаешь по тонкому льду, Мэйби-туве.

— Подожди, — ее поведение смутило меня, — объясни!

— Не сейчас.

Девица нависла надо мной, полулежащей на скамейке, и принялась водить пальцами по щеке, ключице, животу, сделала завитки вокруг пупка, коленок и недовольно покачала головой. Я захихикала, извиваясь от щекотки, но Туве строго шикнула. Ритуал, к которому дикарка приобщила меня в источниках, произвел скорее приятное впечатление, если забыть о крошках сухой глины в спальнике. Однако мне куда больше хотелось ясности. Чего ей от меня надо?