Каменный фундамент

Прибой трепал, ломал кусты, бросая в них с размаху плавник-бурелом. Из-за излучины вереницей выплывали черные коряги, таращась над водой рогатыми корнями. Проплыла полузатопленная лодка, вслед за ней, приплясывая на волнах, пронесся двудонный бочонок, еще немного погодя — телега. Как мачты, торчали поднятые кверху оглобли. Потом опять потянулись драницы, бревна, жерди, целые изгороди.

— Коренная вода, — объяснила Катюша, — в хребтах снега растаяли, вот и поднялась. А может, еще и дожди в верховьях прошли. Так и накатывает валом.

Сторож лесозавода, еще издали заметив Катюшу, замахал руками, закричал:

— Ты чего, девка, прибегла? За мужиком, поди? Некогда ему. Вода задурила, лес подняло, все спасать пошли, эвон там, в запани, работают, повыше завода. И Алеха твой там.

Мы пошли вдоль забора. На заводской площадке царила тишина, высокая труба не дымилась, машины не стучали, — видимо, даже от рамы рабочие ушли спасать лес. Над плотным тесовым забором поднимались желтые штабеля досок. Доносился кисловато-острый запах опилок.

Тропинки возле забора не было. Мы шли, раздвигая кусты, на ходу обламывали ветки и отмахивались ими от назойливой мошкары. Ветки помогали плохо: мошкара набивалась в нос, в уши, попадала в глаза, забиралась под рубашку. Я оглянулся на Катюшу. Что же это такое? Она улыбалась.

— Каждое лето бывает так. Ничего, подойдем к реке — отстанет.

И в самом деле, у реки мошки стало меньше. На берегу, в воде, в лодках, на связках бревен — везде копошились рабочие, укрепляя запань. Вода поднялась так внезапно, что не выкатанные на берег плоты пообрывали причальные снасти и сплыли в конец запани. Связанная стальными тросами обоновка — плавучая преграда из бревен по четыре в ряд, рассчитанная только на «размолеванный», рассыпной лес, — выдерживала теперь невероятное давление. Рабочие проверяли крепления и в подозрительных местах протягивали дополнительные тросы. Любо было смотреть, как они бегали по боне — плавучей бревенчатой дорожке, соединявшей берег с островом, — как они хладнокровно рассматривали железные узлы, постукивали обухами топоров.

Работа подходила к концу.

Большой тяжелый плот, оборвавший на причалах толстые, в руку толщиной, смоленые канаты, удалось надежно захлестнуть металлическим тросом. С реки подали сигнал, а за забором откликнулись, и тотчас зафыркал, застучал трактор, загремела лебедка, и трос, поблескивая на солнце, постепенно натянулся. Самая серьезная угроза была устранена: плот больше не давил на обоновку запани, и рабочие радостно закричали: «Ура!»

Инженер, руководивший работами, сложил рупором ладони и раздельно, по слогам, объявил:

— Эй, ут-рен-ня-я сме-на, кон-чай. Вто-ра-я — на сво-и мес-та.

— Ого-го! — донеслось с воды. — Айда, ребята!

Рабочие, — одни подъезжая в лодках, другие вприпрыжку перескакивая по бревнам, — мокрые, должно быть крепко проголодавшиеся, но довольные (как же: лес не упустили!), выпрыгивали на берег и поднимались по косогору.

Кто-то, выскакивая из лодки, поскользнулся и ухнул в реку вниз головой. Здесь, у самого берега, было глубоко, и некоторое время, разбрызгивая воду, неудачник отчаянно болтал ногами, будто пытался убежать, потом ноги его исчезли, и на поверхности показалась голова. В волосы набились черные прутья и осыпавшиеся с бревен тонкие пластинки сосновой коры. Держа в кулаках по пучку такого же донного мусора, человек двинулся к берегу, уже выбрел на совсем мелкое место и вдруг ни с того ни с сего закричал:

— Тону, помогите!

Это всех развеселило. Теперь можно было и посмеяться. Мокрого неудачника выволокли на сухое место, подхватили на руки и понесли «откачивать».

В кругу рабочих Катюша увидела знакомого.

— Кеня, а где Лешка?

— Алеха? — переспросил Кеня, вытирая мокрую загорелую шею. — Алеха вон, на острове, плот выручает. — И вновь полез откачивать «утопленника».

У изголовья поросшего мелким кустарником острова, созле небольшого плота, маячила группа людей. На солнце поблескивали мокрые бревна, рядом с ними чернела лодочка. Вот она отделилась, сверкнули, опускаясь в воду, лопасти весел, и следом за лодочкой поплыла на буксире связка бревен.

Вода прибывала. Островок теперь оказался разделенным надвое: его наискось перерезала вновь образовавшаяся протока. Река, будто обрадовавшись этому короткому ходу, торопливо слизывала песчаные наносы у входа в него, вгибалась корытом, тяжелая, разбежавшаяся, и, как траву пригибая таловые кустики, неслась напрямик. Вот над током этой протоки, преодолев силу течения, и надо было пробраться лодочке со связкой бревен, а потом выпустить их в запань, устроенную в нижнем конце острова.

Поставив лодку наискось к течению реки, люди нажимисто гребли. Вбок лодка сдвигалась еле заметно, вниз же ее тащило полным ходом.

Все дальше и дальше выдвигается лодка к середине — ее обгоняет плывущий бурелом — и все сильнее притягивает к себе протока. Вот самый клин, разлив, водораздел… Куда: направо — в протоку — или влево — в запань?.. Струя подхватывает лодку и мчит на самый остров… В нетерпении я вытягиваю шею. Катюша цепляется мне за плечо… Ах, черт!.. Ну, еще! Еще чуть-чуть… Связку бревен затягивает в протоку, а лодку — в главное русло реки… Бечева натягивается, и к клину песчаной косы прижимается с одной стороны лодка, а с другой — бревна. Люди выходят на косу, вынимают из лодки стяги и, шаг за шагом поддевая стягами связку бревен, выталкивают ее против течения. Теперь можно развязать бечеву — бревна сами сплывут в запань.

Освободившись от груза, лодка поплыла опять вверх, к изголовью острова.

— Кого они посадили в корму, лодкой править? — гневно сказала Катюша. — Лешку надо, без горя протоку прошли бы.

— Сильное течение, — возразил я. — Кого хочешь унесет.

— Ну, Лешу не унесет, — гордо ответила Катюша. — А то сели какие-то суслики.

А лодка уже зачалила новую связку бревен и повторила свой путь. Только теперь «суслики», видимо учтя первый урок, зашли вдоль острова как можно выше, еще прилежнее налегли на весла и благополучно миновали протоку.

— Это им Лешка растолковал, — убежденно сказала Катюша, из-под ладони поглядывая на реку (лодка, освободившись от связки бревен, поплыла в очередной свой рейс).

Вдруг, приложив руку к щеке, Катюша жалобно проговорила:

— Лешка-то теперь го-о-лодный…

Закончив проверку и крепление обоновки, рабочие ушли. Остались только двое наблюдать за уровнем воды.

Воткнули в берег у самой воды сторожки — неширокие рейки — и сидели, благодушно покуривая. Волна рабочего шума отхлынула вместе с людьми за забор, и там тоненько, будто прокашливаясь, гуднул гудок; завод очнулся, заработал.

К вечеру, когда солнце приблизится к горизонту, звуки становятся слышнее, особенно над рекой. Где-нибудь далеко тюкнет человек топором по бревнышку — видно, как блеснет лезвие, — пройдет одна-две секунды, и отчетливый, будто умытый, такой чистый, послышится звук удара. Говорят, это к дождю.

На заводе, в дальнем углу биржи, складывали доски. Можно было не глядя определить их ширину. Одни ложились в штабель, издавая смачный, чавкающий звук, — тесины широкие, тонкие; другие дребезжали, подпрыгивали — дебелые плахи, бруски. Как будто вовсе рядом повизгивали вагонетки, на которых подвозили нераспиленные бревна к раме. Громыхала, разматываясь, цепь на лебедке.