Камера хранения. Мещанская книга

Суммарные доходы от всех этих бизнесов (так теперь говорят) и повышенная стипендия, выданная сразу за три летних месяца, составляли порядочный капитал.

Но, как и положено отечественному капиталу, нажитому честным трудом, он был весь или почти весь

пропит.

Здесь, на песках Комсомольского острова,

в недорогом пельменном заведении «Родина»,

в нарушение правил социалистического общежития на детских площадках в ночное время

и главным образом по домам друзей на вечеринках

– пропит.

Пропит при участии недорогих крепленых вин отечественного разлива, бiле мицне (уже фигурировало) и червоне мiцне (по аналогии прозванного «красный стрептоцид»), светлого кубинского рома «Баккарди», которым были завалены винные отделы всего СССР, кизлярского коньяку, пахнувшего завтрашним утром, и, наконец, водки «Пшеничная».

И осталось как раз ровно 35 рублей.

И остался верный друг Г., который, еще в бодрствующем состоянии, пообещал в следующей своей поездке в Херсон (а он был из Херсона, друг Г.) купить у того же самого морячка такие же джинсы Lee за такие же 35 рублей.

То есть эти 35 рублей пропить сегодня же вечером в пельменной «Родина», а другие 35, которые друг Г. получит в Херсоне от родителей в счет содержания сына в очередном семестре, уж точно пустить на джинсы Lee.

Итак, я охранял и рассматривал джинсы фирмы Lee. Рассматривать их можно было бесконечно долго, поскольку каждая деталь их брезентового организма была не похожа на общеизвестные детали прочих штанов.

Начнем с молнии. Трудно себе представить, но было время, когда молния, вшитая в ширинку, будучи обнаружена, вызывала совершенно не контролируемое изумление. Одна девушка позвала из другой комнаты подругу – иначе никто б не поверил. Цель, ради которой, собственно, и сверкнула молния, отошла на второй план… У традиционалиста, случайно скосившего глаза на соседа по писсуару, технологическое новшество вызвало буйный гнев: «Ты бы…, еще бантики туда вдел!» Почему суровая медь «зиппера» (так первородно называли тогда зубчатую застежку) в те глухие времена преждевременно пробудила гей-проблему – непонятно… Рассказывали страшные были о мучительных защемлениях и публичном разъятии застежки на части… Наконец, просто не принимали американскую новинку потому, что американская – это нам не привыкать… Между прочим, даже переимчивые европейцы долго оставались верны пуговицам.

Настоящий зиппер должен был иметь клеймо молниевой фирмы Talon, означающее, что штаны сшиты не на Тайване и не в Индонезии (это тогда уже начиналось), а в родном Сан-Франциско высокооплачиваемыми – по сравнению с китайцами или другими совсем бедными – ребятами. Если на молнии была метка YKK – вы имели дело с подделкой. Теперь такие подделки продаются в бутиках…

В достоверных джинсах почтенных фирм тогда считывались не менее трех десятков примет подлинности.

Это были романтические времена джинсовой культуры, полные приключений, легенд и мифов. Джинсы того времени в СССР с первого взгляда определяли их владельца и носителя по крайней мере в инакоживущие, если не в инакомыслящие.

Это были универсальные штаны, одновременно маркировавшие владельца как фрондера и смягчавшие его фронду до приемлемой игры с государством в «казаки-разбойники»…

Казалось бы, по сравнению с молнией, заклепки по углам косо скроенных карманов – мелочь. Но, как ни странно, именно эти заклепки с торчащими сосочками стали главной деталью словесного портрета: «Парусиновые брюки с карманами, укрепленными по углам металлическими заклепками…» На это получил патент в 1853 году изобретатель Леви Стросс.

…Так мы и жили. Играли в джинсы.

А потом джинсы стали играть нами.

Мы присматривались к мелочам – правильно ли прострочен шов и верный ли узор на задних карманах.

А джинсы контролировали главное: сумели мы пробить к ним дорогу или остались лузерами, которым не полагаются эти советские антисоветские штаны. Мы боролись с влиянием капиталистического Запада, но Запад всегда побеждал в этой борьбе, обтягивая наши комсомольские задницы. Список тех, кому негласно (или гласно) полагался доступ к джинсам (см. выше), почти полностью совпадал со списком тех, кому полагался доступ к государственному штурвалу.

…А раннее солнце палило во всю силу, и Комсомольский остров стал свидетелем вечного сюжета: великие планы рухнули, построенные на раскаленном песке действительности. Деньги, конечно, мы пропили, джинсов мой друг Г. мне так и не купил – просто в очередной приезд не нашел их в торговом городе Херсоне. И купил их я сам, в Сухуми следующим летом, уже за 70 рублей, зато неувядающей фирмы Levi Strauss. Они были не на молнии, а на металлических пуговицах, из-за чего я сильно страдал, но потом узнал, что так даже аутентичней, и утешился…

…На четвертом курсе романо-германского училась девушка, у которой были настоящие женские джинсы – с застежкой сбоку, спрятанной в кармане. Это чудо вызывало всеобщий интерес, который джинсовая девушка не успевала, да и не всегда соглашалась удовлетворять…

…Когда я увидел секретаря горкома комсомола в настоящих джинсах – правда, во время Ленинского субботника, – я понял, что джинсы перешли на другую сторону в конфликте идей.

Они попали в тот набор, который я отвергал.

Шапочный разбор

Номенклатурный набор семидесятых,

когда помимо наборов продавались только пищевые концентраты и «Родина щедро поила меня березовым соком, березовым соком…»,

когда набор был так же неотрывно связан со статусом наборополучателя, как дореволюционные мундиры и орденские ленты чиновников с выслугой лет и чином,

когда впору было вводить какого-нибудь «Станислава сырокопченого» или «Чавычу на муаровой ленте с бантами»,

когда финский костюм или пальто не существовали вне распределителей,

когда варианты непродуктового набора того времени бывали весьма разнообразны: например, мужские австрийские зимние сапоги и дамский итальянский костюм-двойка из джерси шли в одном комплекте, а женские югославские босоножки без пятки сочетались с мужским полосатым венгерским джемпером…

Но одно наименование было непременным – без него набор был не набор, и ассортимент закрытого магазина-распределителя нельзя было рассматривать всерьез.

«Шапка зимняя из меха норки (соболя, ондатры, нутрии и т. д.)».

Шапка была приметой члена ордена.

Рыцари ордена принадлежали ему душой и телом, зато вся страна принадлежала ордену.

И все они носили шапки. Некоторые авантюристы надевали шапки, не будучи членами ордена, но это не наказывалось – шапка была демонстрацией лояльности.

Ценность меха соответствовала рангу рыцаря.

Высшими считались те, кто был увенчан соболем, но они избегали его носить – зато соболя всеми хитростями добывали энергичные плебеи. Вслед летело почти беззвучное, шипящее страшное слово «нескромность».