Камикадзе на прогулке

— Очень болит? — поинтересовалась я.

— Поболит и перестанет, — буркнул он расстроено. — Ты это… на меня не сердись, если я что не то подумал. Я ведь не знал. Лады?

Я быстро-быстро кивнула головой.

— Дэниел — это я виновата! Просто… Уже где-то года полтора, как мне наоборот — приходится напрягаться для того, чтобы не сканировать обычных людей. Ставить ментальный щит. Если же я устаю… Кажется, сканирование происходит автоматически. И я это не контролирую ни капельки. Старые Проводники даже термин такой ввели — ментальное зрение. Благодаря ему я, кстати, так легко разговариваю с невидимыми формами жизни. Вот только глаза закрыть очень легко. А ментальное зрение… Что поделаешь — веками щелкнуть намного проще, — я тяжело вздохнула. — Я ношу уже третью спору-девочку Небесного Купола, а это накладывает свой отпечаток. Ведь Небесные Куполы появились на Новой Женеве уже после Катастрофы, а это — очень сильные ментально энергосимбионты.

— Правда? — заинтересовался Дэниел. — И как же вы познакомились с ними?

— Сначала с ними начали договариваться гроллы из Семьи Арес. И еще — с Ракетчиками и Лвиафанами. Веь нужно было найти места для безопасных баз, для эвакуации туда колонистов. Так мы и начали переселение на юг этого континента, заключив союз с несколькими стационарными энергоколониями, во главе с Небесными Куполами. Но в то время Небесные Купола были еще очень-очень глупыми. И намнооого мельче — метров пятьдесят-сто в высоту. Но мы за эти десятилетия уже договорились с ними, что Небесные Купола постараются увеличить свои размеры. И, кажется, общаясь с людьми, с каждым новым поколением Небесные Купола не только становятся крупнее, но и умнеют. Обе стороны выиграли очень многое от этого союза… Если бы ты видел последние гролловские города, Дэниел! Например, РоонХартисс — столицу Семьи Роон! Это изумительное зрелище!

— А у тебя есть фото или видео?

— Здесь — нет, конечно! Но я могу показать тебе через Единение.

— Через что?

— Ну, такой способ общения. Напрямую. Заодно познакомишься с моей малышкой Натали. И я тебе покажу, как выглядит РоонХартисс с высоты птичьего полета.

Дэниел кивнул. Я захватила его своими глазами. И это было намного проще, чем я думала. У нас с Дэниелом, кажется, мысли идут на одной и той же волне. Тогда понятно, почему мне было так тяжело ментально защититься от его мыслей. Гудящие от напряжения мышцы ног все время сбивали меня с толку.

Дэниел вздохнул, на его лице появилась восхищенная улыбка.

— Красивый город, — признал он. — И явно сделан не людьми. Все так продуманно…

— Да уж. Гроллы умеют строить. У них там стройками целая Семья заведует. Семья Билдхат. И с ними вполне можно поладить. Семья Билдхат всегда была мирно настроена к Федерации. Кстати, правительственный дворец в Лос Анжелесе и гостиница «Рассвет» в Двадцать Пятом построены именно ими. Да и моя Штаб-Квартира — тоже.

— А Воины? Ты, вроде, упоминала про Семилетнюю Войну с гроллами.

— С некоторыми гроллами-Воинами еще можно поладить, — признала я. — Но в основном я встречаюсь с ними в сражениях. А это не самый хороший способ знакомиться. Ну, а гроллы-полицейские… Если бы тебя арестовали за убийство, пусть даже бандита, ты бы испытывал к своим тюремщикам нежные чувства?

— Понятно… — нахмурился Дэниел, — И частенько тебя…

— Частенько… — тяжело вздохнула я. — Хорошо хоть, в основном для того, чтобы зачитать оправдательный приговор. У нас — хорошие адвокаты, Дэниел. Самые лучшие, которых может нам обеспечить Федерация… Дэниел, это ведь мы проиграли войну, а не гроллы. Они оккупировали Федерацию, провели тотальную зачистку, отбирая у нас вооружение и уничтожая все заводы по его производству. За один единственный патрон к снайперской винтовке давали статью и скорый приговор — они очень снайперов боятся, сам понимаешь почему.

— И много вы их нащелкали?

— Достаточно, чтобы гроллы вообще запретили огнестрельное оружие. Нам всего восемь месяцев назад официально разрешили носить оружие, и только при обязательной регистрации его у гроллов и маркировкой каждого патрона. Я до сих пор предпочитаю ножи и меч, не привыкла к этим переменам. Да и времени нет переучиваться, хотя с двустволкой я в тире управляюсь неплохо. А гроллы… После Семилетней Войны они диктуют свои условия всем колонистам. Даже не чихнешь без их разрешения. Гроллы-полицейские расследуют каждое военное противостояние или бой. Знал бы ты, как они достали нас и Рейдеров, пока мы воевали все эти два года? Некоторые наши ребята отмотали уже сроков по пятнадцать. Мелких, правда — от одного до шести месяцев. Но иногда это так достает! Лучше бы за своими бандитами лучше присматривали!

— А тебе приходилось… — Дэниел, подумав, замолчал. — Извини. Вопрос снимается, Света.

— Да что уж там, — махнула я рукой. — Две отсидки, во время войны с Рейдерами. Причем, одна — действительно за дело. Меня еще, по малолетству пожалели. Так что могло быть и хуже. Но у гроллов — хорошие тюрьмы. Удобные. Я тогда отдохнула — на всю мою жизнь хватит! А в это время у Федерации на одного энерговоина стало меньше! И это во время войны, представляешь!? Когда вернулась в Лос Анжелес — очередь на сложные операции набралась… Два месяца этот затор разбирала, мотаясь из Лос Анжелеса на линию фронта и обратно. Нет уж — в гробу я видала такие курорты, как город-тюрьма Турхат.

— Понятно, — Дэниел еще раз цепко глянул на меня. — Свет, насколько я знаю по своим друзьям — тяжеловато жить с таким вот даром. Так что я представляю, насколько тебе нелегко. Надеюсь, ты все же привыкла к этому. Но мои друзья-телепаты все же умеют ставить блокаду, если потребуется. Не могла бы ты…

— Дэниел — обычно я не читаю мысли других людей Я знаю, что такое блокада и поставила ее! — возмутилась я. — Но… мы, вроде как, думаем на одной волне. Я не шучу, Дэниел! Быть может, только поэтому я тебя и засекла за сотню километров, когда ты свалился мне на голову. Просто сейчас я… немного не в форме. Кстати, по твоей вине — тоже. У меня ноги отваливаются. Вот и лезет в голову все, что подвернется, пробивая блокаду. Извини.

— Эх, Светлана… Если бы ты знала… — Дэниел тяжело вздохнул, закрыв глаза. — Ты здесь, на Перевале Смерти, оказалась по моей вине. Это мне стоит извиниться — свалился на твою голову.

— За что!? Думаешь, я бы тебя там бросила? Хорошего же ты обо мне мнения! Не за что извиняться, Дэниел. Не ты — первый. И не последний, думаю, тоже. А насчет того, что ты спросил… Бывает иногда туго. Но… становишься очень терпимой. Ведь это же — мысли, Дэниел! Как их можно контролировать!? Я ведь не виновата, что у меня такая внешность. А специально себя уродовать, не следить за своим внешним видом — тоже глупость. Я такая, какая есть — и точка. Вот и приходится порой терпеть, улыбаясь. И делать вид, что ничего такого не заметила, если не успела вовремя защититься блокадой от неприятностей… Хотя порой… В общем, ты прав, Дэниел — с таким даром жить действительно нелегко.

— Ты очень красивая, Света, — признал Дэниел. — Так что — терпи. Ничего другого действительно не остается.

— Кажется, ты понимаешь, — вздохнула я. — Спасибо, кстати, за комплимент. И… Дэниел…

— Что?

Я честно ответила на так тревожащие его вопросы.

— Ты очень хороший человек. Ты даже не представляешь, насколько хороший и тактичный человек. Уж я-то знаю. Так что не переживай — ты ни разу меня мысленно не обидел. Даже если меня постоянно лошадью обзывал.

— Да!? — недоверчиво прищурился Дэниел, не удержавшись от улыбки.

— Разве можно обижаться на правду? — невозмутимо пожала я плечами, но затем не выдержала и рассмеялась.

Подробнее 2ур. 67

Дэниел тоже не выдержал, присоединившись ко мне. Лишь покачал головой, а его глаза сияли смехом. Затем он глянул цепко мне в глаза, перехватив мой взгляд.

— Больше всего может обидеть только ложь. Я — знаю, — сказал Дэниел, не отводя своих глаз.

В них было все, о чем я могла только мечтать — любовь, забота, тепло, сопереживание. Ох, как же редко я видела такие эмоции и чувства ко мне, такой взгляд… Словно я была для него самым важным на свете — целым миром. Это было искренне, было правдой. Потому что было — любовью. Самыми первыми, самыми нежными ее ростками… Дэниел, похоже, еще не признал это, подавляя свои чувства, пряча их от меня — ведь ему предстояло так много работы. Какая уж тут любовь?