Канадские поселенцы

Придя в дом, Альфред в нескольких словах рассказал матери все, как было.

— Как я счастлива, что моя дорогая Мэри опять с нами! Я так боялась утратить и ее, как моего бедного мальчика!

— А знаешь, матушка, мы слышали там, что индейцы нашли какого-то белого мальчика в лесу, и я имею основание думать, что это был Персиваль, и что он жив!

— Ах, Альфред! Ты знаешь, что я как будто примирилась с этим горем; не возбуждай же во мне мучительных и неосуществимых надежд!

— Неужели ты думаешь, что я решился бы возбуждать в тебе такие надежды, если бы не был уверен в их осуществимости?

— Так значит, ты знаешь, что он жив? Боже мой! Где он? Где мой мальчик?

Альфред молчал, и счастливая мать разразилась слезами.

Этот обильный поток слез облегчил ее душу и несколько успокоил ее.

— Теперь я объясню тебе все, матушка, — сказал Альфред. — Эмми, а ты еще не сказала мне ни одного слова!

— Я просто была не в состоянии выговорить его от непомерной радости, дорогой Альфред, — проговорила девушка, протянув к нему обе руки. — Но никто более меня не рад твоему возвращению, и никто не может быть более благодарен тебе за возвращение Мэри, как я!

— Ну же, Альфред! Я жду! — говорила г-жа Кемпбель.

— Персиваль недалеко, матушка!

— Он здесь! Здесь! Я это чувствую! — воскликнула миссис Кемпбель.

— Да, матушка, он в хижине Малачи! Я сейчас приведу его к вам! — сказал Альфред и вышел.

Когда он вернулся с Персивалем, о его возвращении было уже известно и мистеру Кемпбелю. После того как мать вволю нацеловалась и поплакала над своим вновь найденным сыном, она передала его в объятия его отца, и тот тоже обнимал и целовал его; вся семья радовалась его возвращению.

— А где же Мартын? Мы хотим поблагодарить его за все, что он сделал для нас!

— Он у себя! Цвет Земляники перевязывает его рану, которую все эти дни не пришлось перевязать, так что она стала болезненна!

— А тот бедный солдат, что был убит?

— Такова была его судьба, — сказал Сенклер, — но так как он пал, помогая мне вернуть Мэри, я не забуду никогда его вдову и детей: они будут обеспечены мною на всю жизнь!

После подробного рассказа Альфреда о том, как они узнали, что Персиваль жив и в плену у вождя, о захвате Молодой Выдры и обстоятельствах, сопровождавших похищение Мэри, очередь рассказать о том, как произошло это похищение, была за самой Мэри, и она рассказала следующее:

— Я, как известно, собирала бруснику на болоте с маленькой Мартой, и когда та пошла в дом опорожнить корзинку, и я осталась одна, я вдруг почувствовала, что меня схватили и зажали мне рот. В следующий момент мне закутали голову каким-то толстым одеялом так плотно, что я почувствовала, что задыхаюсь; затем двое или трое людей подхватили меня и понесли куда-то. Наконец, я потеряла сознание и уже не помню, что было дальше. Когда я очнулась, то лежала над деревом в лесу; кругом меня было человек шесть индейцев; затем пришла женщина и принесла мне воды; я тотчас же узнала в ней ту, которую Альфред принес из леса с вывихом ноги. Это обнадежило меня, хотя она и вида не подавала, что знает меня; впрочем, я сейчас же сообразила, что она не могла поступить иначе, если хотела чем-либо помочь мне. Между тем, индейцы совещались о чем-то между собой. К одному из них все остальные относились с особым почтением, и, судя по описанию Альфреда, я была уверена, что этот вождь некто иной, как Злая Змея. Когда я несколько оправилась, двое взяли меня за руки и заставили идти с ними, затем меня вел за руку один, а когда стемнело, мы все расположились под большим деревом, я с женщиной несколько поодаль от мужчин; несмотря на мою тревогу и опасения, я едва успела лечь, как крепко заснула.

Когда стало светать, женщина принесла мне горсть печеного маиса, и после этого незатейливого завтрака мы опять тронулись в путь и к вечеру пришли к озеру, где спустили канот, привязанный в кустах, и плыли часа три, затем опять пошли лесом. У меня разболелись ноги; я едва могла ступать; но меня заставляли идти, хотя и не причиняли мне никаких обид. Когда мы расположились на ночлег, женщина привязала мне к ногам какие-то травы и листья, и я почувствовала небольшое облегчение, так что первую половину дня шла без особенного труда. Но вдруг я услышала позади гневный голос вождя и, обернувшись, увидела, как он взмахнул своим томагавком и нанес женщине удар прямо по голове. Та упала, обливаясь кровью; я кинулась к ней, но меня силой оттащили и заставили идти вперед. Я не знала, с какой целью меня похитили индейцы, и когда вождь убил женщину, у меня явилась мысль, что он захотел избавиться от нее, чтобы взять меня вместо нее; эта мысль приводила меня в ужас, но я знала, что мое исчезновение будет замечено дома, и что есть люди, которые не побоятся никаких опасностей ради моего спасения, лишь бы только я была жива, и я решила ничем не раздражать свирепого вождя. Однако ноги мои разбаливались; они страшно вспухли и подкашивались, и теперь некому было полечить их. Отдохнув за ночь, я с утра еще кое-как плелась, но затем положительно не могла больше ступить. Тогда индейцы сделали из ветвей носилки, в которые положили меня, и понесли на своих плечах на длинной жердине, причем меня сильно качало из стороны в сторону. Два дня я путешествовала таким образом, затем другие два дня меня опять заставили идти; но на третий ноги мои снова разболелись, и меня пришлось опять нести до самого селения индейцев. Остальное вам уже известно из рассказа Альфреда.

Когда Мэри кончила, все сели за ужин, а после ужина разошлись по спальням, так как все нуждались в покое после пережитых волнений. Поутру все собрались в столовой, счастливые и довольные, пришел также и Мартын с Цветом Земляники, и их осыпали благодарностью и похвалами.

После завтрака Сенклер уехал в форт, чтобы отдать отчет о результатах экспедиции и донести коменданту о смерти одного из людей гарнизона.

Жизнь на ферме пошла опять своим обычным порядком; часть хлеба была уже убрана, но теперь понадобились все наличные рабочие руки, чтобы убрать и остальной.

— Теперь нечего больше бояться индейцев, — сказала Мэри, — и мне кажется, теперь я могла бы прожить здесь остаток дней моих и быть счастлива и довольна!

— Но, конечно, не без капитана Сенклера? — спросила Эмми.

— Не всегда без него, — сказала Мэри, — но я надеюсь, что придет время, когда мы с ним станем неразлучны. А время это придет, когда дядя и тетя пожелают этого. Но где у нас Персиваль? Я его нигде не вижу!

— Он ушел в лес с Малачи, с ружьем, и Джон очень одобряет, что брат привыкает к ружью; вообще в Персивале я нахожу большую перемену!

— Несомненно, он стал более серьезен, меньше говорит, но больше думает! Однако нас зовут обедать. Надо спешить, а то нас ждут! — сказала Мэри, и сестры пошли в дом.

ГЛАВА XL

После донесения капитана Сенклера о результатах экспедиции Молодую Выдру отпустили на свободу, и полковник, зная о сватовстве Сенклера и желая сделать ему приятное, предложил ему воспользоваться несколькими днями отпуска и передать мистеру Кемпбелю, что когда придут из Монреаля почтовые баркасы, то он сам привезет ему корреспонденцию и воспользуется случаем принести свои поздравления по поводу их большой семейной радости.

Вернувшись на ферму, капитан застал всех в добром здоровье; все на ферме шло как нельзя лучше, и все были как нельзя более счастливы. Эмигранты оказались чрезвычайно милыми, хорошими, работящими и добросовестными людьми. К мистеру и миссис Кемпбель все они относились с величайшим почтением и уважением; старик Гревс, работавший на мельнице в отсутствие Альфреда, пожелал сохранить за собой эту должность, которую Альфред с радостью уступил ему. Словом, все преуспевало и процветало на ферме.

Приезд Сенклера был встречен общей радостью; он поспел как раз к обеду, а после обеда мистер Кемпбель обратился к присутствующим с такою речью:

— Дорогие дети мои, Бог дал нам в эти последние дни столько радости и столько счастья, что нам грешно было бы не подумать о том, чтобы доставить радость и счастье другим! В настоящее время мы можем считать себя вполне хорошо устроенными и обеспеченными людьми, не одинокими, как раньше, а окруженными добрыми соседями, и потому, милый Альфред, мы не считаем себя вправе долее удерживать тебя здесь, лишая возможности следовать своему призванию; напротив, советуем тебе снова вернуться к твоей службе, которая тебе так по душе, и на которой ты, как мы уверены, пойдешь далеко, на радость нам, твоим благодарным родителям, которые никогда не забудут твоей самоотверженной жертвы. Итак, поезжай в Англию, как только вздумаешь, а мы с радостью даем тебе на это наше родительское благословение. А теперь я скажу несколько слов Мэри, — продолжал мистер Кемпбель. — Ты и сестра твоя, последовавшая за нами сюда, в глухие леса Канады, и всегда неизменно радостно разделявшая наши труды и заботы, были для нас добрыми и хорошими дочерьми. Ты, Мэри, приобрела любовь честного и уважаемого человека, вполне заслуживающего твоей любви, и ради нас отсрочила его счастье и свое; ты не спешила покинуть нас ради предстоящих тебе радостей и удобств богатой женщины; все это мы видели и оценили, и теперь я говорю: пора дать счастье любимому тобой человеку; пора положить конец его мучительному ожиданию! Мы ни минуты не думали, что после свадьбы вы с мужем останетесь здесь. Нет, его состояние и положение призывают вас в Англию! Поезжайте же и живите счастливо, а мы вас благословим. Возьмите ее, Сенклер, она была нам хорошей дочерью и будет вам хорошей женой!