Канцелярская крыса. Том 2
Шрифт:
– Едва ли это что-то мне говорит, – признался Герти. – Математические изыскания никогда не были моей сильной стороной.
– Возможно, это к лучшему. Некоторые люди, имевшие удовольствие быть хорошо знакомыми с профессором Нейманом, утверждали, что он был немного… оторван от жизненных реалий. Честно говоря, у меня тоже сложилось подобное впечатление.
– Он был сумасшедшим? – уточнил Герти.
– Едва ли. Но, как и все математики, был чудаковат.
– Если учесть, как далеко его занесло от Лейпцига, обычным чудачеством это уже не объяснить. Почему он покинул Европу? С каких пор среди математиков возникла мода покорять джунгли Полинезии? Или он полагал, что с удалением
Кажется, мистер Беллигейл усмехнулся. Но, вероятнее всего, это был лишь оптический обман, вызванный преломлением света.
– В семидесятых годах он разрабатывал свою концепцию счислительной машины. Прообраз «Лихтбрингта». Тогда это было на уровне недоказуемых концепций и смелых предположений. Даже, пожалуй, дерзких. Говорят, профессор Нейман в своих изысканиях забрался даже глубже, чем отважные исследователи-натуралисты осмеливались забираться в неосвоенные и дикие полинезийские джунгли…
– Не смог найти финансистов для своего детища? – понимающе кивнул Герти.
– Не смог найти ни единого человека, полагающего это возможным. Джордж Буль [12] , британское светило математики, называл эксперименты Неймана в логике бессмысленными забавами, а Феликс Клейн [13] разгромил все его изыскания в области автоморфных функций. Некоторое время Нейман пытался найти единомышленников в Италии и России, но в восемьдесят пятом году был вынужден оставить Европу.
12
Джордж Буль (1815–1864) – английский математик и логик, один из основоположников математической логики.
13
Феликс Х. Клейн (1849–1925) – германский математик.
– Только из-за того, что не смог найти единомышленников? – недоверчиво уточнил Герти.
Ему сложно было представить, что профессор европейского университета мог решиться на подобную авантюру. И что не сбежал из Нового Бангора без оглядки, обнаружив, что происходящие на острове события зачастую имеют мало общего с какой бы то ни было логикой.
– Были и другие причины, – неохотно сказал мистер Беллигейл. – Профессор отличался весьма специфическими взглядами и в некоторых прочих предметах.
– О боги.
– Это нередко бывает с выдающимися людьми. Как, например, с Джордано Бруно.
– Профессор взялся за философию?
– Именно. Он полагал философию математической дисциплиной, неразрывно связанной с логикой. И даже успел разработать несколько интересных философских концепций.
– Вероятно, они тоже опередили свое время? – предположил Герти.
– Быть может. Я не вдавался в подробности. Знаю лишь то, что эти концепции окончательно испортили его реноме [14] , как выражаются французы. Кроме того, его чуть не отлучили от церкви.
14
Реноме (фр. renommee) – репутация, слава.
Герти присвистнул.
– Воистину, талантливый человек.
– Некоторые клерикалы посчитали, что теории Неймана выходят далеко за рамки математики и философии и вторгаются в области морали и религии. Впрочем, ничего конкретного я вам сообщить не могу, полковник. Дело быстро замяли, а я слабо интересуюсь европейской теологией.
–
Понятно, отчего он перестал быть желанным гостем в европейских университетах, – заметил Герти. – Но Полинезия?.. Не слишком ли он переусердствовал в попытке убраться подальше от церкви и коллег-недоброжелателей?Мистер Беллигейл щелчком длинных пальцев сбил с лацкана какое-то извивающееся насекомое.
– Про него в свое время рассказывали много слухов не самого лестного содержания. Обвиняли, к примеру, в любви к спиритизму и оккультизму.
– Спиритизм научно обоснован! – поспешил сказал Герти. – Мне приходилось читать весьма убедительные статьи на этот счет. Даже сэр Конан Дойль считает его научно доказанным. Но оккультизм…
– Полагаю, всего лишь нелепые домыслы. Профессор Нейман, без всякого сомнения, был чудаковат, но не безумен. Я знаю это наверняка, поскольку в течение нескольких лет постоянно с ним общался.
– Он сам вызвался построить на острове счислительную машину?
– Да, это был его прожект. Крайне дорогой, крайне странный, но мы с мистером Шарпером сочли возможным пойти на некоторый риск, обеспечив ему надлежащее финансирование. И не имели повода пожалеть об этом. До сегодняшнего дня.
– Профессор Нейман был главным проектировщиком?
– Я бы сказал, единственным. На острове не нашлось ни одного человека, который смог бы в полной мере усвоить его математические выкладки. Мне даже кажется, что не нашлось бы таких и в Европе. Слишком смело, слишком парадоксально… Разумеется, вся система монтировалась силами техников Канцелярии. У нас есть самые подробные и детальные схемы всех паропроводов, трансформаторов, котлов и реле, но это всего лишь совокупность узлов, не более. Профессор Нейман был единственным человеком, который доподлинно знал, как работает его машина.
– Вы строили то, чего сами не понимали? – недоверчиво спросил Герти.
Его слова вызвали на лице мистера Беллигейла странное выражение, которое сложно было трактовать из-за неверного освещения.
– Любой деревенский мясник знает, как устроена корова, но попросите его объяснить принципы работы ее органов, и он неизбежно сядет в лужу. Все узлы «Лихтбрингта» были понятны сами по себе, но в совокупности, будучи соединены воедино, они представляли собой нечто… крайне сложное. Даже парадоксальное.
– А теперь профессор пропал.
– Полгода назад.
– Бесследно пропадают лишь носки и запонки, – пробормотал Герти. – Но не люди. Не мог же он покинуть остров?
– Он не покидал острова, – твердо сказал мистер Беллигейл. – Это точно установлено. Ни морем, ни воздухом, ни каким бы то ни было способом. Но и на острове его нет. Мои крысы перекопали каждый дюйм, но без малейшего успеха. Ни единого следа.
– Похищение? Вы сами упоминали германских шпионов, может…
– Нет. Маловероятно. В его опустевшей квартире не было следов борьбы. В один прекрасный день он попросту вышел и не вернулся. При нем не было ни денег, ни вещей. Он не захватил даже чековой книжки или очков. И больше его никто не видел.
– Должно быть, чрезвычайный случай.
– Разумеется. Мистер Шарпер был в ярости. Мы перевернули город вверх дном, но не смогли найти даже отпечатка профессорского ботинка. Проверяли последние притоны в Скрэпси и самые захудалые гостиницы, допрашивали даже угольщиков, но тщетно. Совершенно необычный случай. Профессор умудрился обвести вокруг пальца наших опытнейших агентов, сделать то, чего до сих пор не удавалось даже профессионалам. А ведь он всю жизнь провел в кабинете и вдобавок страдал астмой. Поиски продолжаются до сих пор. Негласные, разумеется, нам ни к чему лишний шум. Но они по-прежнему безрезультатны.